Каждый вечер, когда Третьякова приходила домой, чувствовался облегчением. Потому что обычно её ждала Лаура (или она её), потому что их совместная готовка через раз заканчивалась тем, что обе были измазаны чем-то съедобным, а через раз не совсем готовкой. Потому что она могла называть дом по-настоящему
домом.
Это начинало уже казаться чем-то нездоровым, потому что Мария не думала, что можно любить вот
так. Чтобы задыхаться от невозможности быть рядом; чтобы при каждых объятиях не отрываться подруга от подруги как минимум минут пятнадцать. Чтобы не только вместе готовить, а потом убирать за собой, но и душ принимать вместе. Чтобы вместе всегда и как можно дольше.
И если в чувствах со стороны бывших мужей каждая из них хоть раз могла усомниться, то сейчас сомнений не было никаких. Лукина так часто посреди разговора вставляет фразу «я тебя люблю», что услышать её от кого-то другого или другой было немыслимым. И хоть Маша говорила эти слова не так часто, но и директриса Школы Леди не представляла своей жизни без неё.
— Ты грустная, — заметила брюнетка, как только входная дверь захлопнулась. Она подождала, пока её жена снимет верхнюю одежду, и расправила руки для объятий, в которые тут же кинулась блондинка, крепче, чем обычно, сжимая талию возлюбленной. — Что-то случилось, дорогая?
— Небольшие проблемы в театре, — пробормотала Маша, утыкаясь носом в шею жены. Почувствовав нарастающее напряжение женщины, она добавила, — Ничего такого, с чем я бы не могла справиться самостоятельно.
— Хорошо, но помни, что я всегда готова помочь, чем смогу, — целуя светлую макушку, ответила Лаура. Она провела рукой по спине другой женщины, показывая поддержку.
— Что у нас на ужин? — перевела тему актриса, поднимая голову на возлюбленную и заглядывая в родные глаза. Голубые, чистые, словно какой-нибудь Северный Ледовитый океан. В таких и утонуть не жалко, кажется. И звать на помощь даже не будешь.
— Со вчерашнего дня осталось болоньезе, но если хочешь, можем приготовить что-то ещё, — убирая свои руки с талии жены и обхватывая ими её лицо, говорит Лукина и одновременно с этим заправляет светлую прядь волос за ухо. Смотрит в ответ в зелёно-карие, немного болотные, глаза, которые затягивают глубоко, да так, что не выбраться.
— Не думаю, что у нас обеих есть силы готовить что-либо, — усмехается заместительница директрисы Школы Леди, уже окончательно расслабляясь рядом с любимой женщиной. Она легонько пробегается пальцами по пояснице своей директрисы и, приподнявшись на носочки, оставляет легкий поцелуй в уголке губ.
Продолжает пальцами пробегаться по пояснице, а затем переходит на спину женщины, чувствуя, как та тяжело выдыхает, закрывая глаза. Поднимается ещё выше, касаясь открытой кожи на шее, и легонько щекочет.
— Маш, ну ты хоть руки помой, — Лаура не любила, когда кто-либо дотрагивался до её эрогенной зоны, кроме Марии. А та делала это с завидной частотой, но в этом жесте не было и намёка на пошлость или секс, скорее просто только тогда Лукина казалась самой собой, была до невозможности открытой и в тоже время напряженной, как оголённый нерв.
— Когда мы обнимались, то тебя это не волновало, — приподняв брови, сказала Третьякова, направляясь в ванную.
— Не придирайся, Третьякова!
— Попрошу, я Третьякова-Лукина.
От горячей воды руки стало покалывать после пребывания на улице. Маша посмотрела в зеркало, заправила волосы за ухо и, не спеша, поднялась в спальню, чтобы переодеться в домашнюю одежду: в силу холода, свитер с рождественским рисунком оленей и теплые штаны.
В комнате хозяйку верно ждала Фея, которая выбежала её встретить, ещё когда открылась входная дверь. (Но хозяйка у нас обнималась с другой хозяйкой). Женщина присела на корточки и ласково почесала кошку за ушком.
Её жена тем временем аккуратно поставила две тарелки на кухне на стол, чтобы женщины могли вместе поужинать. Сил на приготовление чего-то ещё действительно не было, поэтому разогретое болоньезе постепенно остывало на столе.
Спустившись на кухню, блондинка обняла возлюбленную со спины, положив подбородок на плечо брюнетки. В руках у директрисы Школы Леди была книга, которую та тут же захлопнула.
— Что читаешь? — спросила её заместительница. На обложке была красиво выведена фамилия Ахматовой, но Мария терпеливо дожидалась ответа.
— Стихи читаю, — Лаура отложила сборник подальше от себя и, кивнув на соседнее место, добавила, — Присаживайся лучше, поешь.
Женщина слегка надула губы, словно ребёнок, но посмотрев на спагетти слегка улыбнулась. Вот что значит загруженный график и не есть с полудня, а сейчас, к слову, уже была почти полночь. Живот издал характерный звук, и со стороны Лукиной послышался тихий смешок.
— Любовь моя, ты зачем себя голодом моришь?
— Я не морю, — ответила Мария, направляя вилку с пастой себе в рот. Соус остался в уголках её губ, от чего улыбка брюнетки стала ещё шире. Блондинка, не до конца дожевав, пробормотала, — Ты чего так смотришь?
— Люблю, когда ты выглядишь и ведёшь себя не как истинная леди, — ответила Лукина, убирая пальцем с губ любимой соус.
Третьякова замерла от этого действия, наблюдая за рукой женщины, которая быстро облизала палец, наклоняясь над своей тарелкой. Каждое прикосновение оставалось в памяти, было чем-то личным, особенно такие. Мария встряхнула головой, облизнулась и продолжила трапезу, всё ещё чувствуя нежный жест жены на губах.
Лаура периодически кидала на любимую беспокойные взгляды, так как та выглядела очень уставшей, было ощущение, что она уснёт прямо сейчас. Когда тарелки обеих опустели, женщина быстро взяла две сразу и поставила в раковину, пока Маша не успела возразить.
— С чего вдруг такая забота? — удивилась актриса, зажмуривая глаза, чтобы чуть-чуть отрезвить себя, но спать всё равно хотелось до ужаса.
— Боюсь, кто-то слишком мало спит в последнее время, — наклонив голову, ответила директриса модельного агентсва. — Ты стоять на ногах с трудом можешь, что уж говорить о том, чтобы посуду донести.
— Не правда, — вскочила Третьякова, но ноги предательски подкосились, благо жена оказалась рядом и усадила обратно на стул. Выражение лица брюнетки походило на «а я же говорила», поэтому Мария с вздохом признала, что, возможно, ей стоит больше спать. И есть.
Кошка, пришедшая на кухню, трётся о её ноги и мяукает, будто бы соглашаясь со второй хозякой. Кончик хвостика Феи нервно подрагивает.
— Пойдём-ка готовится ко сну, — сказала Лукина, чуть придерживая супругу за талию при ходьбе, и повела их обеих в ванную.
Горячая вода постепенно начала заполнять ванную, легкий пар поднимался к потолку. Маша, облокотившись на стену, наблюдает за женой, которая наверняка устала не меньшее неё, но всё равно думает лишь о любимой. Некоторые пузырьки пены лопаются, только образовавшись на поверхности воды. Глаза слипаются, но помыться и банально почистить зубы действительно необходимо.
Лаура помогает блондинке раздеться и забраться в заполненную ванную, аккуратно складывая одежду стопочкой поверх корзины для грязного белья. А у Марии в свою очередь даже нет сил возразить и сказать, что она сама справится.
Теплая вода расслабляет, пена скрывает практически всё тело, а над водой видны лишь выступающие ключицы да шея. Волосы постепенно намокают, Третьякова откидывает голову чуть назад на бортик.
Рука брюнетки нежно касается волос супруги, заправляя прядь за ухо, но Маша перехватывает её и подносит к губам, невесомо целуя пальцы по очереди. Теплое дыхание опаляет кожу в контрасте с холодными и влажными прикосновениями губ.
Директриса закрывает глаза на секунду, думая, что это точно зависимость. Зависимость от прикосновений этой прекрасной женщины, от её голоса, запаха волос, от простого присутсвия рядом. Казалось, что любить так кого-то и смотреть на кого-то с такой преданностью это не норма. Это что-то болезненное.
Нехотя, Лаура осбождает запястье от хватки жены и открывает шампунь, от которого пахнет яблоками и корицей. Ловкие пальцы массируют кожу головы распределяя шампунь по белоснежным корням. Мария лишь больше расслабляется под этими движениями, чувствуя покалывания под кожей от таких родных и нежных прикосновений.
Женщина готова отдать всё, лишь бы эти мгновения длились вечно. Так, как заботилась Лаура, не заботился о ней никто. И от этого факта захватывало дыхание.
Смыв шампунь, а после и гель для душа, Третьякова вылезает из ванной, вытирает полотенцем себя насухо, поверх накидывая халат, так любезно принесённый супругой из их спальни. Чистка зубов, умывание лица, сушка волос и вот обе женщины уже лежат в кровати.
Маша кладёт голову на грудь возлюбленной, обнимая за талию, Лаура перебирает её слегка влажные блондинистые прядки пальцами, второй рукой тоже обнимая за талию. Где-то под боком чувствуется тепло Феи, лежащей рядом.
Глаза актрисы слипаются и уже когда она уже почти засыпает, Лукина тихо-тихо говорит:
—
И тебе приснится целый мир без меня, — страх от этих слов разрастается где-то внутри, разливается по телу, вызывая неприятные ощущения тяжести по всему телу, —
Ну, а я буду рядом, пока ты не проснёшься.
Вопрос, к чему всё это, задать не удаётся, блондинку всю парализует, она даже не успевает до конца осознать, что это было, потому что глаза закрываются сами собой.
***
Утро оказалось не добрым. Сколько она проспала? Минуту? Две? Этого явно было недостаточно.
Машинально Мария проводит рукой по второй половине кровати и мурашки пробегают по всему телу от холода простыни. Резко открывает глаза и поворачивает голову, но всё ещё не может найти Лауру.
Страх снова сковывает всё тело, но в этот раз женщина через силу поднимается и опускает ноги на пол. Холодно. Шёлковая ткань пижамных шорт прикрывает лишь ягодицы, топик-маечка тоже не помогает согреться, но ходить по дому в одеяле не хочется.
Неужели?..
Плохие мысли закрадываются в голову, от чего руки начинает трясти. Чуть позднее тремор сотрясает вообще всё тело.
Во всём доме стоит мертвая тишина. На втором этаже никого, на первом тоже. Такое чувство, будто Лауры вовсе не существует. Её действительно не существует. Не в этой реальности.
На кухне женщина не выдерживает и сползает по стенке на пол, заходясь в рыданиях. Слёзы оставляют мокрые дорожки на щеках, капают на топ. Пальцами зарывается в волосах, сжимая их у корней, до боли оттягивая, словно пятась вырвать.
Это сон. Просто страшный сон…
Во сне так не бывает.
Воздуха начинает не хватать в лёгких, в горле чувствуется боль, как от удушья. Мария хочет кричать, громко, долго, до срыва связок, но не может. Силуэты предметов начинают плыть перед глазами, а женщина хватается руками за горло, слегка царапая себя, словно пытаясь убрать ком, застравший внутри и мешающий вздохнуть.
Сил хватает на то, чтобы дальше плакать и пытаться схватить ртом воздух.
Когда люди тонут, они не зовут на помощь, не потому что хотят умереть, а из-за того, что времени и сил хватает лишь на то, чтобы сделать вдох. Третьякова тонет. В голубых глазах той самой.
Она уже не помнит, как вышла из этого состояния. Не помнит, как вскочила с места, как пару раз ударила в стену кулаком и локтём, разодрав костяшки, да локоть. Не помнит, как схватила тарелку и бросила её куда-то со всей злостью, чтобы выпустить пар.
Зато помнит звенящий звук разбитого фарфора. Осколки лежат на полу, и Маша также оседает вниз, прикрывая рот рукой от осознания, что она делает.
Сегодня работа. Ещё один день в театре, где она должна будет делать вид, что всё в порядке. Что с ней всё хорошо. Что она не влюблена до удушья в женщину из её снов. Хотя, если честно, она не понимает, где сон, а где реальность.
И в голове мысль только одна.
Дожить бы до ночи.
***
When I drift off,
I'll dreamed about you.
It's always you.
