Последняя элегия

23 августа.

      Палящее солнце клонилось к горизонту, окрашивая небо во все оттенки красного. Закатные лучи освещали частный пляж, заливая мягким светом раскалённый за день песок, струились сквозь витражные стекла загородного дома, оставляя на стене причудливый узор из теней. Лёгкий бриз, идущий с океана, шевелил занавески на открытом настежь окне, разбавлял горячий воздух, наполняя комнату запахом соли и вечерней прохладой. Мягкое дуновение покачивало пламя свечей, стоящих на прикроватной тумбе, и оно роняло отблески на опустевшие бокалы, еще недавно наполненные нежнейшим розовым вином. Поданые к легкому алкоголю фрукты, остались почти не тронутыми, и источали тонкий аромат, который перемешивался со свежестью океана, и другим запахом, стоящим в комнате — тяжелым, мускусным, тягучим. Лёд, прежде охлаждавший бутылку сенсо, растаял, растекаясь лужицей по гладкой столешнице. Собравшаяся на ней вода стекала вниз, капая на мягкий ковер, устилавший пол хозяйской спальни. Звук падающих капель тонул в шуме волн, тяжелом дыхании и приглушенных вскриках, доносившихся со стороны кровати из морёного дуба, застеленной дорогим чёрным шёлком. На роскошном ложе, посреди струящейся тёмной ткани, стоя на коленях, сладко постанывал от удовольствия худенький длинноволосый мальчик. Шумно выдыхая, он по-кошачьи выгибался, тая от немыслимого контраста между горячими ласками и прикосновениями холодного шёлка к телу. Плавные размеренные движения внутри заставляли его вскрикивать, подаваться навстречу ласкающей руке, все сильнее насаживаясь на пальцы. Плотная повязка на глазах лишала зрительного восприятия, распаляла воображение, обостряя тактильные ощущения до предела. Дразнящие поцелуи обжигали кожу, губы ласкового мучителя поднимались выше, касались самых чувствительных зон на шее, заставляя тело ныть в предвкушении. Смолянистые мягкие прядки разметались по острым плечам, прикрывая следы от несдержанных поцелуев. Бледная, очень светлая кожа, на которой так легко расцветали чужие собственнические метки, была присуща всему роду Учиха, и Изуна не был исключением.  — Изу, малыш, тебе нравится? — голос отозвался мелкой дрожью, пробежавшей по телу, горячий язык коснулся мочки уха. — Любишь, когда братик делает так?  — Да… — мальчик тяжело выдохнул, прижимая к груди перехваченные лентой запястья. — Очень… нравится… — Тогда поиграем ещё немного? Пальцы вошли по костяшки, горячая смазка потекла меж бедер, рука, придерживающая за плечи, опустилась ниже, оглаживая впалый живот. Теплая ладонь коснулась сочащейся желанием плоти, прошлась по длине, сжала налитую кровью головку. — Аники! — Изуна застонал в голос, прижимаясь к любовнику телом, чувствуя, как крепкий ствол упирается ему в спину, — Аники… пожалуйста… — Какой же ты нетерпеливый…— в шёпоте прозвучала насмешка. — Подожди чуть-чуть, я сделаю тебе приятно… Тяжелая ладонь легла на поясницу, толкнула вперед, и Изуна, не удержав равновесие, упал лицом в постель. Крепкие руки обхватили его за талию, подтянули ближе, вынуждая приподняться на локтях, настолько, насколько это позволяли спутанные запястья. Парень вздрогнул и тихо застонал, ощутив, как набухшая от возбуждения головка уперлась ему меж ягодиц, поднял бедра и бесстыдно развел ноги, скользя коленями по нежному шёлку. — Вот это зрелище… — звучащий за спиной голос охрип от вожделения. — А на вид такой хороший мальчик… — Не мучай… не могу больше… — Изуна всхлипнул, призывно покачивая бедрами. Желание плавило его изнутри, тягучая сладкая пытка вышибала разум, отдавая тело во власть примитивным инстинктам. — Ладно-ладно… не хнычь… — доносящийся сквозь сбитое дыхание шёпот отзывался мурашками по коже. — Расслабься немного… Головка скользнула по входу, растерев смазку, толкнулась в тугое колечко, медленно входя в пульсирующее нутро. Изуна выгнулся, уткнулся носом в постель, изо всех сил стараясь расслабить ноющее тело и принять любовника в себя. — Тише… вот так… Вдоль позвоночника пробежала дрожь, теплые пальцы коснулись поясницы, поднялись выше, нежно, успокаивающе поглаживая по спине. Плавные движения внутри разлились волнами удовольствия, доводящими возбуждение до предела. Парень, закусив нижнюю губу, подался навстречу, позволяя войти в себя наполовину, сдавлено вскрикнул, ощутив, как любовник, толкаясь сильнее, вцепился ему в бедра. — Ани…ки! Ещё!.. прошу тебя… — Так?.. — головка почти вышла из истекающего смазкой отверстия, партнёр ненадолго замер, и резко двинув бедрами, вошел ещё глубже. — Да! Так! Ещё! — парень застонал в голос, и снова ощутив мягкие движения внутри, полностью отдался удовольствию. — Братик… Темп становился всё быстрее, крепкий член задевал самую чувствительную точку, и Изуна вскрикивал, цепляясь пальцами за простыню, прогибался в пояснице, вынуждая входить в себя под нужным углом. Размашистые толчки вдавливали его в постель, шёлк под ним сбился, намок от смазки, и парень, трущийся о липкую ткань кожей, был готов выть от накатывающих ощущений. Безумно хотелось просунуть ладонь под живот, обхватить ствол пальцами, ласкать себя в такт движениям, но путы на запястьях не позволяли опустить руки. — Совсем… потёк… — любовник будто прочёл его мысли, и, сжав пальцами кожу под головкой, принялся горячо ласкать в такт своим движениям внутри. — Давай, маленький… кончай… Изуна уже ничего не слышал. Вжимаясь щекой в простыню, он быстрее подмахивал бёдрами, крепче толкаясь в чужую ладонь. Тяжелое дыхание сзади, тихие стоны, дающие понять, что партнеру не менее хорошо с ним, сводили его с ума. Повязка на глазах сбилась от движений, сползла на подбородок. Свет, резанувший по глазам, вынудил парня повернуть голову к стене и увидеть их с братом отражение в висящем на ней зеркале. Открывшееся зрелище стало последней каплей. В глазах начало мутнеть, кровь прилила к низу живота, пульс гулко застучал в висках. Образ брата, двигающегося меж его ног и крепко сжимающего пальцы на талии, вытеснил из головы все мысли. Изуна вскинулся, и, сжав член внутри, несколько раз двинул бедрами. Жар пробежал волной по коже, удовольствие накрыло Изуну с головой, и он, вздрогнув всем телом, с громким стоном кончил на шёлковые простыни. Мир поплыл перед глазами, парень упал телом на влажную постель, все еще мелко подрагивая от недавнего удовольствия. Тяжелое тело придавило его сверху, руки обхватили за плечи, и Изуна ощутил, как твердая плоть вошла в него полностью. — Тебе хорошо?.. Сделай и мне хорошо… После оргазма чувства обострились, быстрые толчки заставляли его вскрикивать, выгибаться, стараясь не сводить ноги. Внутри все горело от рваных несдержанных движений, тело сводило до дрожи, но брату все еще было мало. Он продолжал размашисто входить в него, звонко хлопая бедрами по ягодицам, протяжно стонал, вдавливая бьющееся под ним тело в кровать. Изуна, несмотря на почти болезненные ощущения, с готовностью подавался навстречу, насаживаясь сильнее, пока любовник, наконец, не замер на нем, крепко вцепившись в плечи. — Ммм… да, малыш… вот так… Хватка разжалась, член выскользнул из судорожно сжимающегося нутра, горячая вязкая жидкость потекла по ногам. Изуна опустил бедра, расслабился, наконец вдохнув полной грудью. На него больше не давили сверху. — Ани…ки… — М? Чувства постепенно возвращались в норму. Шум в ушах утих, горячий соленый воздух щекотал пересохшее горло, влажная простыня раздражала кожу. Парень поморщился и, повернувшись набок, откинул противно липнущую к телу ткань. — Так жарко… — Изуна облизал губы, блаженно улыбаясь, ощущая, как широкая ладонь поглаживает его по бедру. — Пить хочется… — Дай мне еще минуту. И я тебе что-нибудь принесу. Горячее дыхание опалило кожу за ушком. Парень вздрогнул, сильнее прижимаясь спиной к вздымающейся груди, тихо заурчал, ощущая легкий поцелуй в висок. — Братик… Изуна всегда любил нежность, но после секса испытывал в ней особую потребность. Ему хотелось ощущать себя любимым, нужным для чего-то большего, чем просто постель, и поэтому он сам тянулся к брату губами, сладко вздыхал, охотно подставляя под поцелуи плечи и тонкую бледную шейку. Жмурился, пряча горящие щеки в растрепанных волосах, стараясь не пересекаться взглядом с собственным отражением. «Как же… стыдно…» Разомлевшее от нежностей тело, связанные руки, скомканные в порыве страсти простыни, разбросанные по полу вещи, и всё, что парень мог увидеть в зеркале, пробуждало в нем горящее чувство стыда. Всякий раз, после безудержной жаркой ласки, его поедала совесть, заставляя задаваться вопросом — как он мог желать, и как он мог просить такое? Изуна отвернулся, и, зацепив взглядом, лежащий на кровати пакетик из фольги, крепко зажмурился. Щеки запылали, и парень залился краской по уши. «Он достал их, а потом сказал, что хочет в меня. А я… радостно согласился. О, Боги…» Стыдно об этом думать, смотреть на себя, а хуже всего — осознавать он уже не мыслит жизни без этого обволакивающего сладкого безумия, неизведанного ранее чувства, в которое втянул Изуну его кровный брат. Единственный близкий человек, одним своим решением навсегда перечеркнувший их прежнюю, нормальную жизнь. Любимый демон, перевернувший мир с ног на голову, но так и не заметивший бездны под их ногами. И теперь позади все прежние планы, социальные надстройки, понятия правильности и здравый смысл. Впереди только неизвестность, туманная, мрачная и оттого пугающая. Однако, если бы Изуне дали выбор, вернуться в промозглый ноябрь, и бежать от него без оглядки, или остаться, и пережить все заново, он непременно остался бы рядом. Потому что двум безумцам, нет иного места в мире, и нет иного предназначения, чем пытаться удержаться на одной грани сумасшествия. — О чем задумался? — Да так… кое-что вспомнил… — парень вынырнул из размышлений, и невольно передернул плечами, отгоняя не вовремя всплывшие в памяти события. — Приятное? — брат погладил его по голове, и, взяв за руки, поцеловал начавшие затекать пальчики. — Не знаю… — Изуна устало улыбнулся, ощутив, как ослаб узел на ленте, и она сползла, освобождая запястья, — не сказал бы…