***
Внутри лачуги, узкие окна которой были заколочены досками, стояла уютная, навевающая сон темнота, разбавляемая лишь редкими солнечными лучами, проникающими сквозь щели, и мерцанием единственной свечи на колченогом столе. Сырые каменные стены, не просушенные даже за жаркий утешник, отдавали плесенью. На полу была разложена узкая неприбранная постель. Она, стол и два стула и составляли всю скупую обстановку. Страж предложила гостю хлеба, солонины и разбавленного водой вина, а сама нетерпеливо принялась за доставленное им письмо. Читала она жадно и быстро, водя указательным пальцем по строкам – эта детская привычка осталась у нее еще с тех времен, когда Винн обучала ее грамоте в лагере. Эльф помнил, как это было. Каллиан Табрис любила учиться и при всяком возможном случае училась у них всех. У Винн – общему языку, счёту и несложному травничеству, у Морриган – истории магии, у Лелианы – как быть незаметной и подрезать кошели в толпе, у гиганта Стэна, самого неохотного из ее учителей, – культуре и языку кунари, у Алистера – тайнам Серых Стражей. Сам эльф показывал ей, как вскрывать замки и варить простые и действенные яды. По вечерам он учил ее искусству грязной борьбы с мечом и кинжалом, а по ночам – искусству любви. Она была очень способной ученицей. Взяла у него всё, что смогла, и отдала не меньше – а потом предпочла ему прекрасного принца. Затем принц стал королем и в благородном порыве покинул её, а эльф остался при короле – делать ту работу, что он умел лучше всего. Страж звала его с собой, но хоть эльф и не кривил душой, когда предлагал ей остаться друзьями, другом он быть так и не сумел. Судьба развела их, вновь сводя лишь в те моменты, когда ей нужна была помощь. Порой он шутил, как и раньше, заявляя, что уже был бы богачом и жил у центральной площади Вал Руайо с какой-нибудь развратной баронессой, если бы продал Табрис и все её секреты. Вместо этого он глотал дорожную пыль и ловил за неё стрелы. Чем больше Страж читала, придвинув к себе коптящую свечу, тем мрачнее становилось ее лицо. Наконец, она отложила бумаги на стол и прикрыла глаза, вздыхая. – Значит, всё бессмысленно. Стоило прикончить эту тварь много лет назад за то, что он сделал. Я поступилась справедливостью ради лучшего будущего для Ордена, а теперь у Стражей не будет ни того, ни другого, – нахмурившись, она устало потерла переносицу. Эльф опорожнил свою кружку и откинулся на спинку неудобного стула, с наслаждением вытягивая вперед изнурённые долгим походом ноги. – Ты поступилась ей ради себя, – напомнил он. Табрис раздраженно отмахнулась. – Орден – это я, а я – это Орден. Губы Зеврана растянулись в едва заметной улыбке. – Что пишет старик Авернус? – осведомился он, отправляя в рот кусок мяса. – Что исследование идет полным ходом и он должен отметить большой прогресс. Но порой отрицательный результат – тоже результат. Передает благодарность за припасы и последнюю партию добровольцев, доставленных ему, как обычно, втайне. То же послание Табрис получала от него несколько лет назад. И еще за пару лет до этого. Эльф сам доставлял одно из них, когда гонец Стражей отдал душу Создателю где-то неподалёку от Киркволла, так и не выполнив своего задания. – По-моему, добровольцев он заставляет переписывать один и тот же отчет, а не испытывает на них противоядия. А сам, запершись в своем подвале, наворачивает твой паштет и читает книжки. Страж грустно усмехнулась. – Если бы только сейчас было время для шуток, – она встала и прошлась по комнате, бросая зажженное от свечи бесполезное письмо в камин, который здесь никогда не топили. – А что наш славный король? Что нынче творится при дворе? Я слышала, он спровадил Великую Чародейку вон, выдав ее этой новой Инквизиции. Эльф рассмеялся. – О, даже не знаю, с чего начать. Его рассказ был ёмким и цветастым, как наряд той вымышленной орлейской развратницы, с которой Зевран Араннай планировал провести остаток дней. Страж всегда удивлялась его красноречию. – …и когда безумная сука чуть не сдала Рэдклиф тевинтерцам, боюсь, у него не осталось выбора. Тогда вперед неожиданно вышла Инквизиторша и предложила Фионе полноценный союз. Очень галантно с ее стороны, учитывая, что старушке в любом случае пришлось бы либо подчиниться, либо умереть. Взгляд Табрис, рассеянно чесавшей своего нового мабари за ухом, загорелся любопытством. – И какова она собой? Помимо волшебной метки и прочей магии. – Инквизиторша? – Зевран пожал плечами. – Гномка-наземница, шпионка из Хартии. Шрам на пол-лица, недоверчивый и вызывающий взгляд исподлобья. Такая же дворняга, как мы с тобой. – Да уж, – Страж задумалась, рисуя себе портрет новой героини Тедаса. Воспользовавшись передышкой, Зевран вернулся к скудной трапезе. Эта лачуга в Амарантайне была самым частым местом их с Табрис встреч; здесь же, вероятнее всего, она привечала и других своих агентов. Дом, окруженный кривым частоколом, был заброшен уже несколько поколений, и местные считали, будто он населен призраками и демонами желания. Один из мальчишек так и сказал Зеврану, когда он, впервые оказавшись в городе, искал нужное место. – Демон желания? Её мне и надо, – развеселился эльф и бросил парню медяк. И вот сейчас, спустя много лет, Каллиан сидела перед ним на том же стуле, что и в первую их встречу. Так же глядела на очередную оплывшую свечу и отрешенно опускала пальцы в горячий воск, играя с пламенем, а Зевран смотрел на блики, отражавшиеся в ее глазах и на бледную шею, где сквозь тонкую кожу едва заметно виднелись сосуды, по которым текла пораженная скверной кровь. Та же скверна была заключена в амулет, покоившийся на груди Стража вместе с обручальным кольцом, некогда принадлежавшим ее жениху. Однажды, приревновав, Зевран спросил ее об этом, и она ответила, что хранит кольцо в память не о любви, а о дне, когда ее жизнь изменилась навсегда. Увлекшись воспоминаниями, он не сразу заметил, как лицо Табрис исказилось от боли. Крепко зажмурившись, она сжала голову руками и потрясла ей, словно отгоняя мучительное наваждение. Очнувшись, эльф ловким движением отодвинул от нее свечу, чтобы Страж не обожгла предплечья. – Эй, – он склонился к ней и легко коснулся её локтя. – Надеюсь, дело не в Инквизиторе? Если так, то твоя слава всё еще гремит звонче, и ты гораздо красивее, если хочешь знать, - серьезность давалась ему неизменно плохо. Каллиан не ответила. Она сидела так еще какое-то время, и когда эльф уже начал беспокоиться, ее лицо наконец разгладилось. Она потянулась к своему поясу, висящему подле нее на стуле, осушила одну из снятых с него склянок и опустила руки на стол, рассматривая потемневшие вены. – Так как там Алистер? – невпопад повторила она вопрос, который Зевран пропустил раньше мимо ушей, и устремила на него рассеянный взгляд. Он отстранился, безразлично разводя руками. – Ну, выглядит он, раз тебе так интересно, паршиво, - откупорив бутыль, Зевран разлил остатки вина себе и Стражу. – Неделю до моего отъезда он почти не покидал своих покоев, и по двору уже поползли слухи о неведомой хвори, которые, конечно, пришлось пресечь. Но если ты спросишь, что с ним – то я не знаю. Напиши ему письмо. Грустно улыбаясь, Табрис потянулась за своей кружкой. – А я – знаю, – промолвила она, пригубив вина. – О, это ваша особенная стражья связь, или что? – поинтересовался эльф, против воли чувствуя досаду. – Это Зов, – объяснила Каллиан, глядя ему в глаза. – И я тоже его слышу. Он не сразу поверил. – Мне помнится, Зов приходит ближе к старости, а с тебя, дорогая, пока песочек не сыпется. Да и Алистер... выглядит не настолько плохо, на самом-то деле. Табрис какое-то время молчала, наблюдая за тем, как Пёс устраивается у заколоченного окна, стараясь ухватить последнее тепло заходящего солнца. Нынче он так напоминал ей ее саму. – Сейчас его слышат все, даже самые молодые Стражи. Все и везде, насколько мне известно. Так, она рассказала ему о том, что творилось в Ордене. Как даже среди старшего состава началась паника и как Табрис удержала порядок, всеми правдами и неправдами убеждая своих людей в том, что Зов ложный, что это происки врагов, что существует лекарство, а гонцы уже отправлены во все концы и скоро возвратятся с вестями из Андерфелса. Как в Башне Бдения приютили с десяток усмиренных магов, дабы те, не покладая рук, варили зелье, немного успокаивающее разум Стражей и ярость скверны, бушующей в их крови – хоть в этом Авернус оказался полезен. У многих не было и того. Зевран внимательно выслушал её. – Но, конечно, люди напуганы, – подытожил он. – А когда они напуганы, то начинают творить самые внезапные глупости. Табрис кивнула. – Наши агенты передали мне печальные новости об орлейских Стражах. Может статься, многие из них очень скоро совершат ритуальное самоубийство. Зная их командора Кларель, я бы сказала, что это практически неизбежно. Тем временем, Первый в Вейсхаупте совсем плох. Мы отправляли ему донесения, и Монтсиммар тоже – это я точно знаю – но не получили никаких разумных указаний. Она немного помолчала. – И знаешь, о чем я не могу перестать думать? Что это был бы прекрасный шанс, окажись у меня в руках лекарство. Жаль, мои главные надежды недавно догорели в камине. – О, – рассмеялся эльф, с интересом следивший за ходом ее мыслей. – Я восхищаюсь твоей жадностью, милый друг. Как бы только однажды она не прикончила тебя. Табрис тепло улыбнулась ему. – Возможно, так и случится, если Зов не сделает этого раньше. – Насколько всё плохо? – Пока терпимо, но это пока. Если верить моему сенешалю, скоро начнутся кошмары, а потом я не смогу отличать видения от реальности. Не хотелось бы дожить до этого дня. У нее был вид раненого хищника, загнанного в тупик, но не сдавшегося, а ощерившегося, выжидающего, готового атаковать, как только выдастся возможность. Эльф наблюдал это раньше, когда они путешествовали и сражались вместе. Протянув ладонь, он коснулся руки Стража, успокаивающе поглаживая ее запястье. Они долго смотрели друг на друга, и взгляд Табрис волнующе блуждал по его лицу. В углу у окна мирно храпел Пёс. Зевран молчал, хотя ему было, что сказать и чем утешить ее, но то, как она смотрела на него сейчас, рождало слишком много сладостных воспоминаний. Она была рядом, и он чувствовал нежный цветочный аромат эмбриума на её волосах, в которые он так любил утыкаться носом, прежде чем прильнуть губами к её шее, где над ключицей виднелся едва заметный шрам, оставленный им когда-то в честь их незаурядного знакомства. Каллиан так страстно хотела жить и жить хорошо, что ее жажда была заразной, как чума, и порой – настолько же смертоносной. Эльф не упомянул об этом, но до переправы через Хафтер за ним увязался «хвост». Шпионы из пары косситов оказались неважные, зато воины – хоть куда, и стоило немалых трудов отбиться от них, сохранив в целости и письма, что он нёс, и себя самого. Теперь те косситы, как сказали бы Вороны, спали с рыбами, а их убийца опоздал на встречу, зализывая раны. Ну, а Страж вот-вот получит то, чего просила, потому что она всегда, по большому счёту, получает, что хочет, и раньше эльф думал, что он сам из таких. Пока не встретил её. – Знаешь, что мне так в тебе нравится? – он первым прервал молчание. – Когда наступают темные времена, ты, как никто другой, ищешь, как обратить их себе на пользу. – У нас, дворняг, есть такая привычка, - усмехнулась Табрис. Зевран хитро сощурился, предвкушая. – У меня есть для тебя кое-что. Возможно, это поможет твоей жизнерадостности обрести под собой почву, – он выпустил руку Стража и извлек из плаща скрученную в свиток стопку вырванных откуда-то листов мелко исписанной бумаги, пожелтевшей от времени. – Помнишь, ты некогда просила меня разузнать о слухах, что Великая Чародейка в прошлом очистилась от скверны? – говорил он, пока Табрис разворачивала документ и вглядывалась в его содержимое. – Так вот, это оказалось не слухами. С ее слов эльф знал, что она сама пыталась разговорить Фиону – и не узнала ничего, подсылала своих людей – и они тоже провалились, перерыла все архивы Дункана, доставленные по ее приказу в Башню Бдения – но и там не было об этом ни единого слова. Не удалось добиться ничего путного и от Круга. Она уже начала думать, что Посвящения и впрямь не было, и Фиона лишь путешествовала вместе со Стражами, которые нуждались в магии. Так старуха сама поведала ей, когда Каллиан ездила к ней в Орлей. Каллиан не поверила. «Истинно говорю тебе, эта моровая крыса лжёт, как дышит», – сообщила она эльфу, когда тот резонно заметил, что Страж и сама держала при себе мага, не прошедшего ритуал, и даже не одного. «Когда открывается её бывалый рот, оттуда изливается лишь скверна». Расхохотавшись, эльф ответил ей, что если скверна заодно и попадала в Великую Чародейку подобным образом, то, пожалуй, Зов ей и впрямь не страшен. Табрис бранилась. Табрис не умела проигрывать. Зевран обещал помочь, если сумеет, и это было еще до Конклава, когда и так шаткий мир взлетел на воздух во всех возможных смыслах. Нахмурившись, Каллиан водила пальцами по строкам. Наконец, дочитав, она воззрилась на эльфа в изумлении. – Святая Андрасте, где ты это нашел? – В Монтсиммарском круге, пока тот был еще не совсем разграблен, – отозвался он. – И поверь, ты не захочешь узнать, каким образом оно мне досталось. – Надеюсь, я сумею компенсировать твои затраты? – она смотрела на бумаги так, словно перед ней уже лежало назначение ее на пост Первого Стража. Зевран рассмеялся. – О, даже не знаю, во что я могу оценить свою поруганную честь. Табрис повела бровью. – Всё было настолько плохо? – Лучше и не спрашивай. Довольно оскалившись, она встала из-за стола, подошла к дальней стене и, ловко нажав на один из камней, извлекла из тайника несколько увесистых кошелей. – Значит, Дункан знал ее секрет и унес его с собой в могилу, – рассуждала Страж, возвращаясь с кошелями и ставя их перед эльфом. Монеты в них зазвенели, лаская слух. – И другие, которые могли его знать, тоже мертвы. Остается разговорить лишь саму Фиону. И, может статься, не только разговорить... пожалуй, старому Авернусу еще найдется работа. Эльф не сдержал самодовольной улыбки. – Пасьянс почти сложился, но твоему торту не хватает вишенки. – Вот как? – Еще один слух, бывало, ходивший по Денериму, который оказался не совсем слухом: Великая Чародейка приходится матерью нашему королю. Каллиан убедилась, что он не шутит, и лишь тогда засмеялась. – Да-да. Наш некогда юный товарищ по сражениям, а ныне правитель Ферелдена – наполовину орлесианский эльф, и его родители пошли на многое, чтобы это скрыть. У меня нет письменных подтверждений, но источник надежный, уж поверь. Я… – Зевран на мгновение замялся, – принимал у него предсмертную исповедь. История вышла грязной даже по меркам бывшего Ворона – действительно, лучше не вспоминать. Страж в задумчивости провела пальцами по губам. – И Алистер не знает? – засомневалась она. – Не потому ли он дал ей приют в Рэдклифе? – Уверен, что нет, – эльф покачал головой. – Если бы знал он – знал бы и я. Табрис какое-то время молчала, расставляя в уме фигуры на невидимой карте, пока на ее лице в конце концов не расцвела хищная, как плотоядный цветок, улыбка. – Зевран, друг мой, ты оказал мне неоценимую услугу, – изрекла она наконец, – и, вполне возможно, спас мою жизнь. Проси, чего хочешь: я у тебя в долгу. Эльф почувствовал, как у него вдруг пересохло в горле. – Значит, дело того стоило, – многозначительно промолвил он. Казалось, она пропустила его слова мимо ушей. Каллиан смотрела на него и сквозь него – на свои блестящие перспективы. Или так ему мнилось. Но она сказала, что сказала, и он намеревался этим воспользоваться, чтобы кое-что разрешить – раз и навсегда. Наконец, она поймала на себе его взгляд и задумчиво кивнула на окна. Щели в досках полыхали кроваво-красным. – Скоро солнце зайдет, – заметила Страж. – Дороги нынче небезопасны даже в моем эрлинге. Думаю, нам лучше остаться здесь до утра и разойтись на рассвете, – она указала на гостеприимно расстеленную постель. Зевран медлил с ответом. В ее предложении не было ничего необычного – им уже случалось проводить вместе ночи. Когда Табрис в первый раз просила его о помощи со своими делами в Вольной Марке и посулила солидный куш, он согласился, сказав себе, что это будет только лишь деловое предприятие по старой дружбе. А потом, когда они прощались, Страж посмотрела на него тем взглядом, который трогал какие-то особые струны в его сердце, и оказалась в его объятиях раньше, чем он успел как следует подумать о последствиях. Затем это случилось снова. И снова. Раз, обозлившись без всякой причины, он думал спросить, благодарит ли она так всех своих агентов, но у него не хватило духу, и, по правде говоря, он не хотел этого знать. Каллиан ни в чем ему не клялась и никак не обманула – и всё же он чувствовал себя обманутым. Он был её, как и обещал, а она – не обещала и не была. Разве можно винить её за это? Наконец, решившись, эльф усмехнулся и покачал головой. – Когда-то я сказал, что приму всё, что ты готова мне дать, – вымолвил он, поднимаясь на ноги, – но боюсь, теперь мне этого мало. Я не возьму тебя как уплату долга. И в то же время, я не евнух, чтобы просто лежать с тобой в одной постели. Он ждал, что Табрис разозлится или, напротив, равнодушно пожмет плечами: мол, не хочешь – дело твоё, но она лишь загадочно улыбалась и молчала. Ободрённый этой тишиной, Зевран подошел к ней так близко, что почувствовал на себе ее дыхание. К его удивлению, оно оказалось слишком частым для той, кому должно быть всё равно. – Ты сказала, я могу просить, чего захочу, да? Так вот, когда ты снарядишь свой неправедный поход, я хочу отправиться с тобой. И сегодня я хочу взять тебя так, как будто это что-то для тебя значит. Не награду за помощь, не милость бывшему любовнику и не возможность отвлечься от дел. А затем - каждую ночь после этой. Взгляд Каллиан вдруг осветился нежностью. Эльф чувствовал его на себе прежде, давным-давно и уже забыл, какое это блаженство. Сегодня он ощутил его снова. Закусив губу, Страж потянулась к завязкам на его плаще. – Я ни разу не была с тобой из милости или благодарности, – серьезно проговорила она. – И если бы ты сказал мне эти слова раньше, я никогда бы не оставила тебя. Ведь кажется, что ты прочел свои сомнения в моей собственной душе. Ее тело под бронёй и рубахой казалось таким горячим. Когда Зевран усадил Табрис на стол, помогая избавиться от наголенников, она случайно смахнула на пол один из кошелей, и золотые соверены, звеня, рассыпались по полу.***
Эльфу казалось, рассвет наступил слишком быстро. Непомерно рано разорались птицы за окном, чересчур бесцеремонно тыкалось в него настырное солнце, прицельно метя прямо в глаза. Каллиан, растянувшись у эльфа на груди, чертила пальцем узоры, вторящие контурам татуировки на щеке, и играла его волосами. Пёс, под утро перебравшийся к ним в ноги, был выдворен вон, а когда он протестующе зарычал, Зевран сказал ему, что он породистый мабари, а они – простые дворняги. – И, – прибавила к тому Страж, – кажется, настало время нам познакомиться с еще одной такой, добившейся внезапных высот. Прощаясь, они договорились встретиться в трактире на Северной дороге ровно через две недели. Табрис передала королю Алистеру наспех составленное письмо и рецепт зелья, смягчающего муки Зова. Затем, подумав, она сняла с цепочки на своей шее обручальное кольцо и перевесила его на плотный кожаный шнур, на котором Зевран носил амулеты. – Значит ли это, что сегодня моя жизнь изменилась навсегда? – смеялся он, припомнив ее слова и стараясь скрыть за смехом свои чувства. Пёс радостно гавкнул. – Поживем – увидим, разве нет? – заправляя потяжелевший шнур за ворот рубашки, улыбалась Табрис. Их с Зевраном путь из кровавых пятен лежал на запад, где посреди заснеженных, укрытых туманом гор подпирала небеса древняя эльфийская твердыня.