…Спасибо…и…прощай…
***четыре года спустя***
Ужасная трагедия, произошедшая в столице Франции, города любви, разлетелась по всему свету. Множество людей с разных уголков планеты прилетали в Париж, дабы почтить память Героя Кота Нуара возле статуи знаменитых героев. В честь него был устроен всемирный показ мод знаменитого дизайнера Маринетт Дюпен Чен. И в честь него всемирная звезда разъезжала по всему свету с гастролями, воспевая героизм обычного парня, посвятившего свои последние дни спасению Парижа.
***
- Алло? Привет! Как у тебя дела? – Мари зажала телефон между ухом и плечом, попутно сшивая и закалывая ткани булавками, что висели в игольнице на запястье. Отросшие шелковистые волосы, цвета глубокой ночи, были забраны в пучок, но надоедливые пряди продолжали упрямо лезть в глаза. – Когда ты…ай! Черт!- Хахаха…Мари, ты снова пытаешься, и болтать по телефону, и шить?
- До показа всего месяц, а у меня готово только три модели из двадцати трех. Я ни черта не успеваю!- Каждый божий раз слышу эту фразу. И Видит Бог, каждый раз все проходит просто идеально.
- Не каркай, Лука. Это своеобразная молитва. Как у тебя дела? Смотрела по новостям, у тебя тоже прекрасные новости с гастролями.- Да, все хорошо. Но я устал, как собака. Целый год шарахаться по всей плане, как оказалось, довольно утомительное занятие. Сейчас будет посадка, и через шесть часов я буду дома. А завтра еще один концерт. После которого, клянусь, я беру долгосрочный отпуск.
- Не подначивай меня. Я тоже хочу…- Так что тебе мешает? Мы целый год не виделись…я ужасно соскучился.
-…- Алло? Мари? Слышишь меня?
- Я тоже очень соскучилась по тебе, любимый…И, пожалуй, я тоже заслужила немного отдыха, вкалывая почти четыре года без продыху.- Милая, если это только потому, что я начал тебя уговаривать то…
- Прекрати. Я сама уже давно мечтаю об этом. Все, садись на самолет. Люблю тебя.- Скажешь, когда я прилечу. До встречи.
- Пока. Мари откладывает телефон и обнаруживает, что из ранки, оставленной булавкой вырвалась капелька крови, распластавшаяся по небесно-голубой ткани уродливым пятном. - Твою мать! – она яростно откидывает испорченную модель и встает из-за рабочего стола. – Да пошло оно все! Пусть сами там разбираются! Хоть разок бы самим все сделать. Она выключает настольную лампу и идет на кухню, собираясь приготовить ужин к возвращению любимого.***
*** Послышался звук открывающейся двери, а за ним и мелодичный голос, по которому она так скучала эти одинокие двенадцать месяцев. - Я дома! - Лука! – Маринетт выбегает в коридор, навстречу Куффену. А тот ловит ее и сжимает в нежных объятиях, кружа по просторному помещению. - Мари…- они отстраняются, но тут же сливаются в ярком поцелуе, передавая друг другу все тяготы разлуки. - Я очень по тебе скучала…- она нежно гладит ладонями идеально выбритые щеки и прикрывает глаза, соприкасаясь с ним лбом. - И я скучал, милая… Она уже забыла, какого это: слышать его голос в живую. Этот мурлыкающий баритон, ласковый шепот. Начала забывать, как сладки и нежны его губы. И настолько сильные, ограждающие ее от всего зла мира, руки. От его срывающего голову запаха перечной мяты и лесных ягод. Даже спустя шесть часов полета, его аромат она чувствовала отчетливо. Позабыла чувство порхающих в животе бабочек, от его взгляда аквамариновых очей. В которых плескался целый океан любви к ней. Лишь к ней одной… - Иди скорее в душ и садись за стол. Я приготовила ужин. Но он не выпускал ее из объятий, крепко прижимая к своей груди и положив голову на макушку. - Лука…ты воняешь… - Да ладно? Посмотрел бы я на тебя, спустя шесть часов полета под палящим солнцем. И вообще, могу поклясться, ты с наслаждением вдыхала мой запах, пока мы обнимались. Извращенка-а-а… - Иди уже, блин! – Мари быстро отворачивается, пряча румянец за копной волос. Но Лука подходит со спины, кладет руки на тонкую талию, спрятанную под его широкой футболкой, что, невозможно не отметить, смотрелась на ней просто сногсшибательно. И оставляет нежный, полный чувств поцелуй на прекрасной лебединой шее, заставляя ее тело содрогнуться. - Скоро вернусь… И просто так, оставляя ее в одиночестве, посреди коридора, исчезает за дверью ванной комнаты. - Вот же…! Черт бы тебя побрал, Куффен! -…Я все слышу!... - На это и расчет! Шуточная перепалка закончилась, когда за дверью послышался шум льющейся воды. Мари направилась на кухню, раскладывая приборы и приготовленные ранее блюда. Когда все было готово, Лука зашел на кухню. И вот тогда она не смогла отвести от него взгляд. Казалось, каждый раз, когда она видела его, влюблялась по новой. И каждый раз, с большей силой, чем в предыдущий. На нем домашние черные штаны и самая обычная бежевая кофта, с закатанными по локоть рукавами. Он снял все украшения, за исключением штанги в брови, скрывающей шрам от той катастрофы, сережек в ушах и ее браслета, что держался на его запястье какой-то первобытной магией, ни как иначе она это чудо объяснить не могла. Его черные волосы с неизменными бирюзовыми кончиками соблазнительно спадали на лицо, оставляя после себя горячие капельки, скрывающиеся под острыми ключицами и воротником домашней одежды. Она обожала видеть его таким…домашним. Для всех, всегда одетый с иголочки, очень часто в ею же сшитых брендовых вещах, с безупречной укладкой и макияжем. С кучей железок в теле, одним словом, гроза обсуждений для всех бабулек у подъезда. И только перед ней, он показывал себя таким…обычным. Для всех, но таким невероятным для нее. - Как же я соскучилась… Она снова прячется в его надежных руках, утыкая нос в мужскую, любимую шею. Он трепетно обнимает ее, целуя в макушку. - Теперь не воняю? - Мари легонько бьет его по спине, пыхтя где-то под подбородком. - Да ладно, ладно. Больше не буду… я люблю тебя. - И я тебя люблю… Садись кушать. – Мари отстраняется и шмыгает покрасневшим носом, протирая глаза пальцами, перебинтованными пластырями. - Ну ты чего, милая? Все, я дома. Только завтра будет сольник, а дальше я, как минимум на пару-тройку месяцев, максимум на полгода дома. Только с тобой. – он стирает мокрые дорожки на ее щеках и целует оба века, а затем розовый кончик носа. - Я тоже. Завтра напишу заявление на отпуск, за четыре года там накопилось не мало отпускных дней. Приду на твой концерт и тоже буду дома. Только с тобой. А теперь садись. – она тянет его за руку и усаживает за стол, раскладывая ужин по тарелкам. Трапеза, спустя целый год одинокого, бездумного поедания еды, лишь бы не грохнуться в обморок, снова приобрела краски. Живые оттенки. Они делились всем, что произошло за этот долгий промежуток времени. Хотя каждый день созванивались, услышать историю в живую – совсем иначе. Когда с ужином было покончено, Мари начала убирать со стола, пока брюнет не поймал эту неугомонную пчелку за руку и не усадил к себе на колени. - Оставь ты эту посуду. Завтра утром помою. - Но я… - Большое спасибо за вкусный ужин. Все было восхитительно. – он целует ее, но не так долго, как хотелось бы Мари. – С тебя еда, с меня посуда. Считаю, все справедливо. И никаких пререканий. Так что давай-ка пойдем сп… Его губы, не прекращающие болтать, затыкают страстным поцелуем. Поцелуем, полным радости от возвращения этого невероятного мужчины домой. Поцелуем, полного любви и желания. Мари перекидывает ногу через его бедро и усаживается поудобнее, прижимаясь всем телом к тому, что не заставило себя долго ждать. Лука без промедлений отвечает на ласку, опуская руки на стройные бедра, прижимая ее сильнее. Глубже… - Пойдем в спальню…- в перерывах шепчет Маринетт. Мужчина согласно кивает, подхватывает ее под ягодицы и встает со стула. Девушка обхватывает ногами его стройную талию и они, не прерывая контакта, доходят до широкой кровати. Как с них исчезла вся одежда, не помнит никто из них. На Мари помнит, насколько трепетными были его касания тонких музыкальных пальцев. Насколько ласковыми были его губы, оставляющие на ее гладкой коже страстные поцелуи. Как дурманил его аромат, ровно так же, как и его ее. Как нежно он шептал ласки ей на ухо, опаляя чувствительную точку на шее горячим дыханием. Как она выкрикивала его имя, когда он ласкал ее грудь и живот. Он осыпал ее плечи и ключицы, подогревая неугасающий огонь любви и вожделения. Разжигал страсть, что была сбита бессонными ночами в одиночестве. Подкидывал дров в костер, разрастающийся в ее животе. - Лука…ах…ммм… - Мари… И то, как он заполнил ее собой. Ту ноющую до боли пустоту, которую она не могла терпеть в одиночестве. Но терпела. Ради ее любимого Луки. Ради того, чтобы снова почувствовать эти искры перед глазами, когда, спустя долгие отъезды, возвращался к ней. Каждый раз, он возвращался домой. Ради череды этих резких, спирающих дыхание, медленных и гармоничных толчков. Она проводит пальцами по его острым ключицам, с которых тоже не сошёл огромный шрам, оставленный после того, как он поймал ее и принял весь удар на себя, падая с этой треклятой Эйфелевой башни. По его ярко выраженным мышцам пресса и косой линии, спускающейся ниже. Туда, где их тела переплетались воедино. Боже, как она истосковалась по этому ощущению, когда мышцы сводит приятной судорогой, перед глазами цветут невероятной красоты оттенки и душа наполняется такой любовью, про истинную суть которой не сможет написать ни один величайший поэт. Он ложится рядом, сгребая улыбающуюся и довольно мурлыкающую, словно кошку, девушку в охапку. Завлекает ее в новый, полный блаженной усталости поцелуй, на который она отвечает без промедлений. - Отдыхай. Завтрашний день обещает быть изнуряющим и счастливым, от грядущего. - Хорошо. Люблю тебя. Доброй ночи. - И я тебя люблю. Доброй, любимая.***
*** Шесть долгих часов Лука выкладывался на полную на огромной, ослепляющей светом софитов, сцене. И Маринетт вместе с ним, с первого ряда, возле самой сцены, не жалела голоса, чтобы поддержать своего мужчину. Кричала, подбадривала и ослепительно улыбалась, когда их взгляды пересекались. - Ну что ж, друзья. Настало время финальной песни, посвященной самому дорогому для меня человеку. И поверьте, эта песня решит сегодня мою судьбу! – он кивает за кулисы, зачесывая пальцами лезущие в глаза волосы. А сердце Маринетт рвануло наружу в ожидании и догадках. - «Ни уже ли?»И все обиды на себя, ты отпустила Врагов на зависть всем зевакам - победила Ты словно с греческой молитвы – Артемида! И жизнь свою, моя богиня, снова полюбила Ну а теперь я от тебя никуда не денусь! И даже если головой обо что-то треснусь, Я не смогу забыть тебя или бросить в бездну. И даже если не смогу – ради тебя воскресну! Ведь ты чиста, как музыкальная нота скрипки. Смотрю я на тебя и с губ срываются обрывки: Любви признанья, комплименты, восхищения. И нет уже меж сердца с мозгом примирения… И ты осветишь мою тьму своим ярким светов, Я подарю тебе спокойствие за рассветом. Мы перепишем правила этой жуткой пьесы, И я спою мелодию души моей принцессы! А я хочу, чтобы история не кончалась! Чтобы жизни наши воедино вновь сплетались! Чтобы чувства наши вновь огнем воспламенялись, И чтобы это так во веки – не менялось… Я буду твоим Тихим морем, ты –пожаром! Ведь это пережили мы с тобою все не даром! И я спрошу лишь об одном, затая дыхание: Согласна ли ты быть и дальше со мной, моя мания? ...
Подойдя к краю сцены, он встает на одно колено и держит перед собой открытую бархатную шкатулочку с обручальным кольцом. Все в зале затихли, ожидая ответа самого знаменитого дизайнера мира. - Я согласна… - со слезами прошептала Маринетт. Лука откладывает микрофон, надевает кольцо на тонкий пальчик и подхватывает, поднимая на сцену. Он целует ее, даря всю любовь, всего себя ей, пока, обняв за талию, кружил по площадке. – Ты тот, кто собрал меня воедино, Лука. - Разве могло быть иначе, моя Маринетт Куффен? - Вообще-то, я хотела оставить свою фамилию…- тихо прошептала девушка, уткнувшись в его шею, не переставая крепко обнимать. - Хорошо. Моя любимая Маринетт Дюпен-Чен… - Ты не представляешь, как я счастлива… И как он и обещал тогда, в той до одури противной больничной палате, но ставшей их местом воссоединения и начала после долгого конца, следующий новый год они встретили в месте. Только вдвоем, подарив друг другу множество подарков, счастливую любовь, и собрали воедино разбитые души. В этот раз…навсегда…