Паранойя

Лаванда с силой захлопнула дверь приюта, будто за ней кто-то гнался, и встретилась взглядом с обескураженной директором Уиндем. Лаванда натянуто улыбнулась и осторожно спрятала револьвер за спиной. — Что стряслось, милая? На вас лица нет! — директор прижала руку к груди, и Лаванда даже на миг поверила, что ей не все равно. — Ничего, директор Уиндем, просто показалось, — рука все еще чувствовала тяжесть револьвера, а сердце как сумасшедшее колотилось в гуди. Не надо было устраивать незапланированную прогулку. Вот же блядство! Поддалась желанию немного подышать свежим воздухом — весна в этом году выдалась ужасно дождливой, а сегодня было ясно впервые за долгие дни. И что с того, что лес вокруг приюта был досконально изучен и признан безопасным? Стоило Лаванде заметить какую-то тень между деревьев, как паника захлестнула ее. Хорошо, что приют был уже совсем рядом. Но самым паскудным было то, что, скорее всего, никого между деревьев и не было — наверное, просто куст какой-нибудь… Ей часто такое мерещилось после битвы за Хогвартс. — Ох, у нас сегодня гость из Министерства. Так неожиданно! — Я — не гость, я должна провести ревизию в вашем приюте, — раздался звонкий уверенный голос, и краем глаза Лаванда заметила, как из-за внушительной фигуры директора показалась другая — тонкая и хрупкая. Лаванда не обратила на нее особого внимания — она как раз пыталась как можно незаметнее засунуть револьвер в карман мантии. — Да-да, просто мы здесь все как одна семья, а приют — наш дом, — широко улыбнулась директор. — Вот познакомьтесь, это мисс Браун — она руководит хором. А это мисс… — Лаванда?! Это была Грейнджер. Твою мать, серьезно? В огромном Министерстве больше никого не нашлось, кроме нее? Красивая, ухоженная Грейнджер с гладкой кожей и аккуратно уложенными волосами, в мантии модного покроя неверяще смотрела на нее и радостно улыбалась. Лаванда будто хлебнула настойку полыни — до того стало горько: кто-то расцветает после школы и превращается в красавицу, а ей суждено носить несводимые шрамы и бояться выйти из дома без револьвера. Лаванда в свое время выплакала, наверное, целый океан слез и, казалось, давно уже смирилась с собственным уродством. Ровно до этой встречи. — О, так вы знакомы? — Да! Мы учились вместе, — затрещала Грейнджер, и Лаванда кивнула, растянув губы в улыбке. Грейнджер скользнула взглядом по щеке Лаванды — ее глаза на миг округлились, и в них мелькнуло удивление. Спасибо хоть не отвращение или жалость — то, что Лаванда ненавидела больше всего. Словно обжегшись о ее шрамы, Грейнджер стремительно и как-то неловко повернулась к директору. Лаванде не хотелось выглядеть жалкой. Чувствовать себя жалкой. Но она ничего не могла с собой поделать. Контраст между ними был слишком сильным. — Ну тогда мисс Браун не откажется вам все здесь показать, правда? Лаванда моментально собралась и мысленно хмыкнула. Вот же старая курица! Стоило только потерять бдительность, как на тебя тут же пытаются перевесить все проблемы. — Я бы с радостью, директор Уиндем! Но сейчас у меня занятие с хором, а после мне надо сразу же бежать к другим ученикам. Простите, — Лаванда постаралась изобразить раскаяние на лице и будто бы случайно глянула на часы: — О, и мне уже, кстати, пора. Рада была повидаться, Гермиона! — Да-да, точно, вы же даете частные уроки… Я совсем запамятовала. Ну что же, мы тогда тоже пойдем. Дела сами себя не сделают. От собственного лицемерия сводило скулы, и Лаванда с облегчением выдохнула, когда директор с Грейнджер двинулись к лестнице на второй этаж. Грейнджер все оглядывалась и бросала на Лаванду нечитаемые взгляды. Стало отчего-то противно. Лаванда поспешила скрыться от этих взглядов в классе.

* * *

Лаванда доигрывала последнюю мелодию на сегодня. Дети очень радовали: никто не расплакался, не подрался и не наколдовал что-либо трудно развоплощаемое. А наоборот, они старательно выводили тоненькими голосами праздничные гимны. Видимо, сработало то, что Лаванда в начале занятия рассказала им, что совсем скоро — через неделю — из Хогвартса на пасхальные каникулы вернутся их старшие товарищи. Всего в приюте было не так уж много детей: двадцать два, из которых пока что только девять доросли до Хогвартса. Но даже с таким количеством маленьких волшебников порой было нелегко справиться. Взгляд Лаванда почувствовала сразу же — любопытный и заинтересованный, он будто щекотал спину легким перышком. Но оборачиваться она не стала: надо было закончить урок. Да и зачем? И так понятно, кто это. Сыграв заключительную часть, Лаванда убрала руки с клавиш и бережно закрыла крышку фортепьяно. — Все вы — большие молодцы! Еще пара репетиций, и даже директор Уиндем не найдет, к чему придраться, — по рядам детей прошелестел плохо скрываемый смех. — Бекки, отлично пела! Не болит горло? Ты же только после болезни. — Нет, мисс Лаванда, — маленькая белокурая Бекки смущенно покраснела, а глаза зажглись как звездочки. — Я хорошо себя чувствую. — Чудесно! И вашим поведением я тоже сегодня довольна. Всегда бы так! Слышите, Рик и Артур? — мальчишки тихонько захихикали, и Лаванда не смогла сдержать улыбку. Вот поэтому ей и нравится работать с детьми. — На этом все. Можете идти. Дети кинулись к своим сумкам, но сразу никто не ушел. Лаванда встала из-за инструмента, и к ней подошла Мари — веселая хохотушка, которая уже в следующем году поедет в школу. — Мисс Лаванда, а смотрите, что я для вас сделала, — Мари протянула на вытянутой ладошке кулон из красивой морской раковины. — У вас же был вчера день рождения, правда? Нет, она никогда к этому не привыкнет. Откуда в этих детях столько искренности и тепла? Глаза защипало. — Спасибо большое, Мари, — Лаванда обняла ее и взъерошила ей волосы, пытаясь не расплакаться. И будто это стало сигналом для остальных: дети все разом кинулись обнимать ее и наперебой поздравлять. Лаванда каждого благодарила лично, и столько света было в детских глазах — казалось, хватило бы на целую вселенную. Лаванда все-таки не сдержалась — по щекам потекли слезы. Она растерянно оглянулась и поверх детских голов встретилась взглядом с Грейнджер. — Все-все, бегите на следующее занятие, не то опоздаете, и вас будут ругать! — Лаванда украдкой вытерла слезы. — Мисс Лаванда, а вы завтра придете? — Да, Рик, до концерта я буду приходить каждый день, а потом вернемся к обычному графику. Все, ребята, бегите. Кабинет стремительно опустел, и Лаванда, засунув в сумку ворох самодельных открыток и поделок, направилась к выходу. — Дети тебя так любят… Ах да, Грейнджер. А Лаванда надеялась, что она ушла с ребятами на следующее занятие. Лаванда кивнула. Что тут еще сказать? У приютских не такой уж богатый выбор, кого любить. — И ты их, кажется, тоже… — все не отставала Грейнджер, следуя за ней по длинному коридору. — Да, они чудесные, — Лаванда специально отвечала немногословно. — Я не знала, что ты играешь на фортепьяно. Лаванда фыркнула. — Конечно, ты же никогда со мной не общалась — откуда тебе было знать? — не смогла не вставить ядовитую шпильку Лаванда. — Извини, — Грейнджер смутилась, но ее нельзя было сбить с толку так легко. — Просто я думала, что музыку для хора наколдовывают. — Мерлин, нет! — Но почему? Она же звучит не хуже… — Грейнджер потерянно хлопала ресницами и, казалось, действительно не понимала, какую чушь сказала. Лаванду передернуло. Как вообще можно сравнивать живое исполнение, в которое музыкант вкладывает частичку себя, и наколдованную музыку, в которой нет никакой индивидуальности, ведь она получается у всех одинаковой, кто бы ни накладывал чары? — В наколдованной музыке нет души… Слушай, что тебе от меня надо? — устало вздохнула Лаванда, остановившись возле камина в холле. Ей хотелось поскорее закончить этот странный разговор и уйти. Грейнджер бросила быстрый взгляд по сторонам, словно опасалась, что ее кто-то подслушает. — Давай выпьем кофе, — Лаванда уже собиралась отказать, как Грейнджер добавила: — Мне нужна твоя помощь с ревизией. Мне кажется, там не все чисто. Я… не хочу здесь говорить. Давай на нейтральной территории. — Я сейчас занята — у меня работа, — соглашаться все равно не хотелось, но если это нужно для детей, то у нее не было выбора. — Разве что после. — А во сколько ты освобождаешься? Лаванда прикинула, что еще было бы неплохо заскочить домой переодеться. И вовсе не для того, чтобы чувствовать себя более уверенно рядом с похорошевшей Грейнджер, нет. — В пять. — Отлично! Давай тогда встретимся у «Дырявого Котла». Лаванда нехотя кивнула и наконец-то шагнула в камин, бросив в пламя летучий порох.

* * *

Кафе, куда привела ее Грейнджер, было магловским, и Лаванда порадовалась, что сменила мантию на широкие брюки и гольф. Грейнджер тоже переоделась в джинсы и теперь выглядела более привычно. И Лаванда расслабилась: в конце концов, это же просто ее бывшая однокурсница. Не съест же она ее, в самом деле? — Так для чего я тебе понадобилась? — спокойно поинтересовалась Лаванда. Грейнджер с непонятным выражением лица глянула на тарелку с овощами и стейком с кровью, которую официант поставил перед Лавандой, но быстро отвела взгляд. — Это же ты написала анонимку в ДМП, я права? Лаванда закашлялась. — Как ты узнала? — Мне сразу показался знакомым почерк, но я не могла понять, откуда я его знаю. А когда увидела тебя сегодня в приюте, то сразу все поняла, — Грейнджер лучилась самодовольством. Все-таки что-то никогда не меняется. — У тебя очень характерная “л”. Я вспомнила, как ты однажды завалила всю спальню пергаментами, исписанными одной фразой — “Лаванда любит…” — Все-все, прекрати! — перебила ее Лаванда, чувствуя, как жар заливает щеки. — Я тогда проспорила! — Ну да, конечно, — фыркнула Грейнджер и рассмеялась. Солнце уже клонилось к горизонту, и теплые рыжие лучи разливались вокруг пятнами и лужами, красиво подсвечивая профиль Гермионы. Она казалась совсем хрупкой и эфемерной, словно сама была соткана из света и смеха. Лаванда усилием воли отвела взгляд и сосредоточилась на ужине. — Так откуда у тебя информация, что кто-то пожертвовал приюту крупную сумму? — отсмеявшись, продолжила Гермиона. — Это даже не информация… Я же ничего толком не знаю, — Лаванда пожала плечами. — Просто случайно услышала, как родители ученика что-то такое упоминали. — А кто именно? — Райан Блишвик — это отец моего ученика. Так тебя не просто так направили к нам? Если честно, я сомневалась, что на такую невнятную записку вообще последует какая-то реакция. Но и сделать вид, что ничего не слышала, не могла. Особенно, когда помощница нашего директора снова пожаловалась на недостаточное финансирование. — Я сама вызвалась. Ты права. Если бы твоя записка не попала ко мне, то никто бы не стал заниматься этим делом, — Гермиона задумчиво прикусила губу. — Я пытаюсь разобраться, было ли это пожертвование вообще, а если да, то куда делось. По документам в приюте пока ничего не понятно. Там полнейший беспорядок. — Я могла что-то не так понять. — Возможно… Но если кто-то действительно обворовывает сирот, то это отвратительно! И я докопаюсь до правды, обещаю тебе! Гермиона выглядела такой решительной, что Лаванда порадовалась, что анонимка оказалась в ее руках. Упрямства и целеустремленности Гермионе уж точно было не занимать. — Спасибо, — прошептала Лаванда и уткнулась в свою чашку. — Расскажи про персонал, — мягко попросила Гермиона, будто почувствовала ее смятение. — Какие люди там работают, у кого есть финансовые проблемы. — Я не смогу тебе сильно помочь, — Лаванда покачала головой. — Я же приходящий учитель — провожу в приюте от силы три часа в неделю, если мы не готовимся к выступлению. Даже на педсоветах не бываю — кому какое дело до хора? — Но ты все равно знаешь больше, чем я. Может, ты слышала какие-то сплетни? — Нет, увы. Все вроде бы приличные люди и хорошо относятся к детям. — А директор? — Она своеобразная женщина, но неплохая. Преподает этику и этикет. Дети ее любят, — Лаванда задумалась. — Нет, ничего плохого про нее не могу сказать. — А остальные? — Роуз — помощница директора. Она ответственная и строгая. И мне иногда кажется, это только ее заслуга — то, что приют нормально функционирует, — Лаванда отпила из чашки и продолжила: — Доктор Флойд — самый милый колдомедик, которого я знаю. Еще есть сторож — Билли. Он вроде бы любит выпить, но опять же, я не уверена — просто иногда он будто с похмелья. Еще есть приходящие учителя, но я с ними совсем плохо знакома. Гермиона сосредоточенно делала какие-то пометки в блокноте. — Ты думаешь, это кто-то из приюта? — неуверенно спросила Лаванда. Ужасно не хотелось верить, что вор — кто-то из ее коллег. — Я не знаю. Надо проверить все варианты. Попробую выяснить, кто же предполагаемый благодетель. Спасибо, ты мне очень помогла, — улыбнулась Гермиона. — Да ладно, — фыркнула Лаванда, — я почти ничего не рассказала. Они замолчали, но Лаванда не испытывала неловкости. И вообще до нее только сейчас дошло, что она совершенно расслабилась в компании Гермионы и даже ни разу за вечер не вспомнила о своих уродливых шрамах. Будто их никогда и не было, а она — восемнадцатилетняя девчонка, которая просто болтает со своей однокурсницей. — Так как ты оказалась в приюте, Лаванда? И почему — фортепиано? Лаванда постаралась принять загадочный вид. — Судьба привела — я как раз накануне нагадала себе на кофейной гуще неожиданный поворот… — Ты что, смеешься надо мной? — возмутилась Гермиона, но ее глаза искрились сдерживаемым весельем. — Именно! — А если серьезно? Лаванда не хотела серьезно. У нее не было ни малейшего желания ни вспоминать, ни тем более делиться с кем-либо тем, как полтора года она тонула в слезах, депрессии и страхе, и единственным, что помогало ей не сойти с ума окончательно, была музыка. Она не могла нормально есть и спать, от любого подозрительного шороха у нее начиналась паника. За каждым стулом и углом ей мерещился монстр. Ей казалось, он неустанно следит за ней, скрываясь в тенях и выжидая подходящий момент, чтобы напасть. Тогда она подолгу играла на фортепьяно, вкладывая в свою игру все горе, страх и отчаяние, которые испытывала. Забываясь и отрешаясь от реальности. И Лаванда справилась — постепенно музыка залечила ее душевные раны и примирила с новой действительностью. С новой собой. А со страхом помог справиться обычный магловский револьвер, которым ее научил пользоваться отец. — Меня с пяти лет учил играть дедушка. Не могу сказать, что в детстве я была очень увлечена музыкой. Но после Хогвартса я стала играть чаще, а потом как-то сами собой у меня появились ученики, — Лаванда ни словом не соврала. — А потом я узнала, что Министерство финансирует открытие приюта для маленьких волшебников, и мне захотелось чем-то помочь этим детям. Ведь почти у всех из них семьи пострадали от войны… Пусть там и платят копейки, но мне нравится эта работа. Гермиона смотрела сочувственно, будто каким-то образом догадалась о том, о чем Лаванда умолчала, но развивать тему не стала. И Лаванда была ей благодарна за это. И за то, что Гермиона не рассматривала ее с болезненным любопытством, жалостью или даже со скрытым злорадством, как делали многие, кто знал Лаванду раньше. Когда она тоже была красивой. Гермиона не задавала неловких вопросов, не интересовалась, как Лаванде живется с таким лицом. Гермиона просто шутила, рассказывала забавные истории о работе и их общих знакомых. Просто была рядом. Искренняя и веселая. Лаванде было удивительно легко с ней.

* * *

— Привет! Это тебе, — Гермиона протянула бумажный стакан, одурительно пахнущий кофе. — Прогуляемся немного? — она кивнула в сторону леса. Гермиона приходила в приют уже пятый день подряд и каким-то чудом каждый раз умудрялась выцепить Лаванду между занятиями. Иногда они просто коротко обменивались парочкой фраз, а иногда вместе обедали. И Лаванда не сразу заметила, что стала ждать этих встреч и с каждым днем желать их все сильнее. Но она старалась не задумываться о причинах. — Спасибо. Да, давай. У меня есть полчаса. — Лаванда улыбнулась и отпила кофе. Было вкусно. — Ну что? Как продвигается расследование? Они шагали по сырому весеннему лесу, и Лаванде впервые ничего не мерещилось. Ей было спокойно. Но на всякий случай, она все равно незаметно обхватила в кармане рукоять револьвера. — У Блишвика я ничего не узнала. Говорит, что не помнит, — Гермиона нахмурилась. — В документах здесь черт ногу сломит — я так и не нашла ничего. Я с трудом добилась, чтоб мне выдали ордер на проверку банковского счета приюта, — Гермиона нервно постучала пальцем о бумажный бок своего стакана. — И вот тут и выяснилось самое интересное… — Что? — Лаванда неосознанно шагнула ближе к Гермионе. Неужели она была права и не зря всполошила ДМП? — У гоблинов действительно зафиксирован перевод тысячи галлеонов от анонимного доброжелателя чуть больше месяца тому назад. Но дело в том, что, хотя никто не посещал хранилище с тех пор, этих денег там нет. — Как это? Они просто растворились в воздухе, что ли? Гермиона пожала плечами. — Или служащие что-то напутали с документацией, или сейф как-то незаметно ограбили. Или это было лепреконово золото, что невозможно. В банке уж точно отличили бы настоящее золото от подделки. — Гоблины, наверное, очень злы, — Лаванде вспомнились все кровавые гоблинские восстания, которые они проходили на истории магии. — Не то слово! Они в ярости! Но зато обещали содействовать следствию. Так что, надеюсь, скоро все прояснится. — Это хорошо. Они замолчали. Гермиона задумчиво цедила кофе, а Лаванда застыла, пораженная одной мыслью: скоро все закончится, а Гермиона вернется к работе в Министерстве. И неизвестно теперь, когда еще судьба снова сведет их вместе. Это было странно и непонятно, но Лаванде отчаянно этого не хотелось. Гермиона легко и гармонично влилась в ее жизнь. Это немного пугало, но еще больше пугала вероятность больше никогда не встретиться. Или встретиться через пять лет, равнодушно кивнуть друг другу и разойтись в разные стороны. Будто они просто знакомые. Гермиона тоже остановилась и взмахнула палочкой, уничтожая свой стакан. Лаванда машинально повторила ее действия, хотя у нее еще оставалось немного кофе. — Ты придешь завтра на концерт? — спросила Лаванда, поддавшись панике. — Хотя у тебя, наверное… — Конечно, приду! — перебила ее Гермиона. — А можно?.. — Концерт открыт для всех, кто пожелает, — Лаванда выдохнула и улыбнулась. Было такое ощущение, будто гора с плеч свалилась. — Начало в семь вечера. Не опаздывай! — Эй, я никогда не опаздываю! — возмутилась Гермиона, и Лаванде с трудом удалось сохранить серьезное выражение лица. Гермиона подозрительно прищурилась. — Ты опять меня дразнишь, что ли? Ах ты!.. Лаванда прыснула. Гермиона резко сократила расстояние между ними и принялась ее щекотать. Лаванда громко хохотала, безуспешно уворачиваясь от рук Гермионы, и все не могла успокоиться. А когда наконец-то отдышалась, осознала, что Гермиона больше не щекочет ее и теперь просто держит за талию. И как-то странно — то ли задумчиво, то ли зачарованно — смотрит на нее во все глаза. — Что?.. — во рту почему-то мгновенно пересохло, а взгляд сам опустился на чужие губы. — Ничего, просто впервые с Хогвартса вижу, чтобы ты так веселилась, — Гермиона, опомнившись, неловко выпустила ее из объятий. — Знаешь, у тебя красивый смех. Смейся почаще... Лаванда почувствовала, как краснеет. Они скомкано попрощались и практически одновременно аппарировали. Лаванда еще какое-то время стояла под пронизывающим шотландским ветром, приложив руку к груди, в которой громко-громко стучало сердце. Что это, черт побери, такое было?

* * *

На заднем дворе когда-то давно был разбит пышный сад, но сейчас там росла всего лишь пара яблонь, скрюченных и старых, как и дом, в котором располагался приют. Из сада можно было попасть прямо в торжественный зал, который обычно открывали всего пару раз за год, когда требовалось большое помещение для мероприятий, куда допускались гости. Но редко кто использовал этот вход — кому интересно смотреть на дряхлые яблони? — ведь в зал можно было попасть и изнутри дома. В этот раз гостей было не слишком много: в основном родственники и друзья сотрудников. Большинство все-таки предпочитало вечер перед Пасхой проводить дома с семьей. Из Хогвартса вернулись на каникулы старшие воспитанники. Их еще до начала концерта успели заобнимать соскучившиеся малыши. И Гермиона… Не соврала — пришла. Лаванда спиной чувствовала ее теплый обволакивающий взгляд. Хотя, наверное, она все себе придумала. С чего бы это Гермионе, не отрываясь, следить за ней? Лаванда постаралась выбросить глупости из головы — оставались две последние песни, и было бы очень неловко, если бы из-за неуместных мыслей она сыграла мимо нот. Прозвучал последний аккорд, и Лаванда вздохнула с облегчением: дети справились превосходно, хоть под конец уже немного устали. Раздались громкие аплодисменты, от которых на детских лицах расцветали счастливые улыбки. Директор поднялась со своего места, чтобы произнести заключительную речь, но не успела вымолвить и слова, как дверь в сад внезапно распахнулась, и в помещение вбежал большой крупный зверь, покрытый серой, местами свалявшейся шерстью. Нет, не просто зверь. Оборотень. Точно, сегодня же полнолуние! У нее совершенно вылетело это из головы. Лаванда оглохла и онемела. В глазах потемнело, и все, что она могла сейчас видеть — это желтые безжалостные глаза и оскаленная пасть с острыми клыками, с которых мерзко капала слюна. Блядь, это действительно оборотень! Воздух почти закончился в легких, но Лаванда не могла сделать вдох. Оборотень зарычал и кинулся в сторону Бекки, оказавшейся к нему ближе всех. А затем оглушающую тишину разорвал звук выстрела. И еще один. И еще. Голова оборотня лопнула как перезрелый арбуз, заляпав паркет кровью и мозгами. — Эдвард! О нет! — директор бросилась к трупу оборотня и упала перед ним на колени. Все вокруг вдруг загомонили, зашумели, дети от испуга начали плакать. Кто-то отправил Патронус аврорам, кто-то кинулся утешать детей. Люди хаотично метались вокруг нее — убегая или спеша на помощь. Лаванда ничего не видела, ни на что не обращала внимания. Только на заляпанный паркет. — Лаванда, ты в порядке? — чья-то горячая рука дотронулась до ее ладони, мягко надавливая и опуская. Только тогда Лаванда с отстраненным удивлением отметила, что в ее руке зажат револьвер. Надо же, оказывается, это она стреляла. Лаванда заторможено разжала ладонь — револьвер упал на пол — и закрыла лицо руками. Ее колотило крупной дрожью. На плечи опустилась теплая мантия, и Лаванду крепко обняли. — Ш-ш-ш, сейчас я тебя заберу отсюда. Подожди только, переговорю с аврорами. Лаванду усадили на скамью, плотнее закутали ее в мантию и оставили одну. Через какое-то время за ней и правда вернулись и повели куда-то. — У тебя же есть камин? Какой адрес? Язык не слушался, но Лаванда каким-то образов все-таки удалось прохрипеть: — Цветочный угол. — Хорошо, давай ты первая, — Лаванду легонько подтолкнули в спину, и она, машинально переставляя непослушные ноги, вошла в зеленое пламя. — Говори! Лаванда повторила адрес, ее закружило в каминной трубе и вскоре выплюнуло на знакомый синий ковер. Краем сознания она удивилась, что попала туда, куда требовалось. Парой секунд позже камин снова вспыхнул зеленым светом, и Лаванду подхватили под руки, поднимая с пола и усаживая на диван. Лаванда чувствовала себя куклой, которой кто-то управляет. Механическая, бездумная кукла. Эта мысль показалась ей очень смешной, и она захохотала. В нос ударил резкий запах, а ко рту прижался край чашки. — Пей, — приказал строгий голос. Лаванда разом выпила все содержимое чашки. Дыхание перехватило, и она закашлялась, приходя в себя. На диване рядом сидела Гермиона и встревоженно смотрела на нее. — Извини, у целителя в приюте едва хватило успокоительного для детей. А у меня с собой только ром — собиралась заглянуть в гости к Гарри и Джинни после концерта. Ты как? Лаванда всхлипнула, по щекам потекли горячие слезы, и ее снова начало колотить. Гермиона обняла ее, и погладила по спине. — Ш-ш-ш, уже все хорошо. Ты молодец. Никто ничего даже не успел понять, как все было кончено. Если бы не ты, то страшно представить, чем бы все обернулось. — Я так испугалась… А когда увидела, что он бежит к Бекки… Словно вернулась в тот день, — слова хлынули потоком из Лаванды, будто исчез барьер, который их сдерживал. — Самый худший день моей жизни, кошмар, отравляющий ее до сих пор. Чем я это заслужила? Чем? Он сделал из меня уродину, которую никто никогда не полюбит! Которая боится собственной тени! Как я хочу снова быть восемнадцатилетней и красивой... Слова сочились застарелой обидой и горечью. Сколько раз она слышала от родителей, что внешность — не главное, и шрамы — не повод ставить на себе крест. Но в глубине души Лаванда никогда в это не верила: ведь пока доберутся до внутреннего мира, сначала все равно посмотрят на оболочку. Руки на спине сжались сильнее, а затем Гермиона немного отстранилась и поймала ее взгляд. — Но, Лаванда, это же неправда, — тихо сказала она. — В школе ты была пустой и ничем не примечательной. Обычной. Ну подумаешь, симпатичная — таких много. Но посмотри, какая ты сейчас — решительная, отважная, добрая и нежная. Ты прекрасна, поверь мне. А если кто-то не в состоянии разглядеть это за шрамами, то мне его жаль. — Ты серьезно?.. Лаванда не знала, что сказать. Неужели Гермиона действительно так считает? Лаванда смотрела в ее глаза и искала там малейший намек на сомнения. И с каждой секундой понимала — да, Гермиона действительно… Не осознавая толком, что делает, Лаванда подалась вперед и прижалась губами к чужому рту. Гермиона ответила не раздумывая, зарылась пальцами в волосы на затылке, притягивая Лаванду еще ближе. Поцелуи были похожи на соленую карамель: тягучие, медленные, соленые из-за пролитых слез и одновременно такие сладкие, что голова шла кругом. Все проблемы, обиды и страхи стали вдруг неважны, Лаванда забыла о том, что давило на нее все эти годы, не могла и не хотела думать ни о чем, кроме девушки в своих объятиях. О том, как она запрокидывала голову, подставляя беззащитную шею под губы; как судорожно дышала, когда ошалелая Лаванда стаскивала с нее одежду; как нежно водила кончиками пальцев вдоль шрамов по лицу и ниже — по шее, плечу, груди… И впервые Лаванда не испытывала к ним — шрамам — отвращения. Она вбирала, впитывала в себя ощущения, звуки и картинки. Лаванде хотелось навсегда запомнить, как Гермиона стонала и выгибалась навстречу откровенным прикосновениям; ее темные, практически черные от страсти глаза и горячие губы, желающие найти, казалось, каждую родинку на теле Лаванды. Это все было слишком восхитительно, чтобы быть правдой. Но оно было.

* * *

Сон оборвался как-то внезапно, и Лаванда вынырнула в реальность. Гермиона уже встала и как раз натягивала блузку. Что-то темное недовольно заворочалось в груди. Обида? Но ведь Гермиона ничего ей не обещала, а вчерашняя ночь была хороша и сама по себе, даже если она никогда больше не повторится. Но все равно было больно. Сейчас Лаванда могла мыслить трезво и понимала, почему сама потянулась и полезла с поцелуями к Гермионе. Теплая и искренняя, она правда нравилась Лаванде. Наверное, еще с того их первого похода в кафе, когда в ее мыслях образ “противной зануды Грейнджер” как-то незаметно заместил другой — “сотканной из света и смеха Гермионы”. А вчерашняя паника и стресс только подтолкнули Лаванду. Но что двигало Гермионой? Лаванда не могла понять. Мерлин, только бы не жалость… — Сбегаешь? Гермиона резко развернулась и смущенно улыбнулась. — Нет, что ты! Мне просто срочно нужно на работу. Не хотела тебя будить. Лаванда скептически на нее уставилась. — Сегодня воскресенье. Пасха. Какая работа, Гермиона? Гермиона непонимающе захлопала глазами, а потом внезапно фыркнула. — Я не вру! Мне прислали сову. Вчера авроры допросили директора Уиндем и выяснили много интересного. Если Гермиона хотела ее отвлечь, у нее определенно это получилось. — Так, подожди. А написали, что именно выяснилось? — перебила ее Лаванда и, дождавшись кивка, возмущенно добавила: — И ты собиралась просто молча уйти! — Она встала и закуталась в простынь на манер римской тоги. — Идем, напою тебя кофе, и ты мне все расскажешь! Гермиона глянула на наручные часы и обреченно потопала на кухню вслед за Лавандой. — Только быстро, ладно? Мне действительно уже пора бежать. — Рассказывай, — Лаванда взмахнула палочкой, и кофейник, выпустив несколько клубов пара, наполнил чашки. — В общих чертах, это директор Уиндем украла деньги. Вернее, ее единственный племянник Эдвард, которому она передала ключ от хранилища в банке. — Директор? Но как? — Лаванде не хотелось в это верить. — Почему? Она думала, что неплохо разбирается в людях. И директор всегда так переживала за детей, старалась, чтобы все было в порядке… Как же так? Стало противно. — Да вроде бы он заколдовал гоблина — в этом еще разбираются, — Гермиона нахмурилась. — Племянник — это и есть вчерашний оборотень. Деньги им нужны были для аконитового зелья. Оказывается, каждое полнолуние с тех пор, как его тетя стала директором, он проводил в лесу возле приюта. Он принимал зелье, чтобы никому не навредить, и бегал по лесу. Лаванде стало дурно. Сколько раз она гуляла там… Она думала, это просто паранойя, что ей мерещится, а оказывается, совсем рядом был оборотень… — А вчера?.. — А вчера попалось некачественное зелье, — Гермиона вздохнула. — Надо что-то с этим делать… Гермиона задумчиво замолчала, но вскоре встряхнулась. — Ой, я уже совсем опаздываю! — Гермиона вскочила и бросилась в гостиную. Лаванда догнала ее, когда та уже стояла у камина. — Подожди, — Лаванда вцепилась ей в руку. — Что теперь будет? Она боялась, что если Гермиона уйдет сейчас, то они больше никогда не увидятся. Но Лаванде надо было знать, надо было понять, что за чертовщина между ними происходит. На что она может рассчитывать. — В смысле? С директором? — С нами. — А что должно быть? — Гермиона умоляюще посмотрела на нее: — Прошу, давай поговорим через пару часов, когда я вернусь. Я правда очень спешу! Она снова нервно глянула на часы, и у Лаванды все оборвалось внутри. Ведь если бы Гермиона хотела быть с ней, она бы об этом сказала, а не убегала от ответа. Так ведь? Ладонь разжалась, выпуская чужую руку. Взметнулось зеленое пламя. Гермиона ступила в него. — Скажи только, это хотя бы была не жалость? — Лаванда хотела сказать это спокойно, но голос подвел ее. Вопрос прозвучал одновременно с адресом камина, Гермиона лишь успела бросить на нее потрясенный взгляд, как ее унесло пламя. Лаванда осталась одна. Спать больше не хотелось. Ничего не хотелось, если честно. Лаванда бродила бесцельно по своему крохотному дому, и не знала, что ей делать: сбежать или остаться? Ненадолго заглянула обеспокоенная новостями Парвати, Лаванда постаралась ее успокоить, хоть потом не могла вспомнить ни слова из того, что ей наговорила. А потом Лаванда обнаружила себя сидящей за фортепьяно. Руки привычно легли на клавиши — из-под пальцев полились горечь, печаль и одиночество, которым нет конца. Нет и никогда не будет. Как же больно было в этом убедиться в очередной раз. Лаванда не плакала — сколько можно? — просто играла и растворялась в музыке, которая привычно дарила облегчение. А затем, когда она доиграла очередную мелодию, на плечи опустились чьи-то горячие руки. Лаванда вздрогнула. — Ты волшебно играешь, знаешь? Пожалуй, теперь и я вижу огромную разницу между живым исполнением и чарами… Лаванда вскочила и развернулась, нос к носу столкнувшись с завороженной Гермионой. — Ты… — слова застряли в горле, и Лаванда неверяще смотрела на нее. Не может быть… Она же не должна была возвращаться, да? Странное чувство возникло в ее груди — теплое, трепещущее. — Я пришла, — Гермиона улыбнулась и, притянув Лаванду за талию, уткнулась ей в шею. — Прости, я утром была полностью в своих мыслях. Только на работе осознала, о чем ты пыталась со мной поговорить. Так вот, с нами все будет хорошо. — Думаешь? — Обещаю! — Гермиона выпрямилась и уверенно посмотрела ей в глаза. — Я никогда не испытывала к тебе жалости. И я ни с кем не стала бы делить постель из-за нее. Ты удивительная, Лаванда. Тобой можно только восхищаться, но не жалеть. Наверное, нужно было еще что-то спросить и уточнить. Например, точно ли Гермиона уверена в этом? Или зачем ей нужна такая, как Лаванда? Или что там с Бон-Боном? Они же вроде бы встречались когда-то… Но Лаванде хотелось просто довериться. Хотя бы раз. Ведь на Гермиону можно положиться, не так ли? — Ты мне тоже нравишься, Гермиона. Очень сильно. Но если ты не выполнишь свое обещание, я тебя покусаю! Гермиона тихонько засмеялась, и Лаванда притянула ее ближе. — Выполним его вместе. — Да.