“Зеркала Нехалены подразделяются на льстивые и разбитые”. — Геральт из Ривии, ведьмак
Проснувшись рано утром в своём особняке, лирийская придворная чародейка Нехалена первым делом сбрасывает с себя руки обнявших её во сне девушек и неторопливо подносит своё обнажённое тело к окну. В такую погоду не видно толком, когда приходит солнце и когда уходит, а рабочие дни тянутся целую вечность. Неприятно. Ничуть не стесняясь ни шрамов, ни своей наготы в целом, волшебница призывает служанку и просит подать завтрак на троих в свои покои. Пока его готовят, садится напротив трельяжа и принимается перебирать письма, сложенные на столике у зеркала. Из Новиграда, Марибора, Венгерберга, даже — о, чудо! — из Махакама. Как и ожидалось, с предложениями работы. Не то, чтобы это решительно имело значение. В конечном счёте Нехалена просто расскажет принцессе — пардон, нынче уже королеве — о тех суммах, которые предложили аристократы из других стран, та поревёт и пустит сопли, и в конце концов сойдутся на том, что платить чародейке станут чуть больше. Но проблема от этого никуда не денется. Женское сообщество — клубок ядовитых змей. Королева — ревнивая дрянь, которой нужна профессиональная “мамочка”, желательно с двумя образованиями, просто чтобы гладила по голове и говорила, какая у неё дочь самая красивая и самая лучшая. Чтобы полностью соответствовать образу, Лене весь день приходится проводить в образе дряхлеющей старушки. К своему несчастью, в иллюзиях чародейка поднаторела уже достаточно, чтобы знать: для качественного колдовства совершенно необходимо, чтобы творец сам в него мог поверить. Это здорово утомляет, надо сказать. Приходится регулярно проверять границы собственного тела, чтобы убедиться, как бы из него не посыпался песок. Самое ужасное и самое обидное — то, что весь этот маскарад не имеет решительно никакого смысла. С самого выпуска народная молва знала Нехалену из Лирии как талантливую иллюзионистку, уступающую по экстравагантности разве что выховавшему её Альзуру из Марибора. Несуесветную чушь про то, что более красивой чародейки на всём сраном Севере не сыскать, тоже выпустил он. Забавно. Теперь, обратись Нехалена хоть самым чёртом, видят в ней только, как им кажется, её настоящую — архетипичную красоту, сотни раз тиражированную в мраморе. Красота — это то, что стандартно и понятно. Да, конечно, экстравагантные магички имеют право развлекаться как хотят, и сколько угодно прикидываться старушками; но Умные-то Люди В Курсе! Самое главное — королева-то тоже в курсе. Как скоро она сочтёт опасным для своего ранимого эго такое соседство — вопрос времени. До последнего письма Нехалена добирается, когда еду уже принесли. Два небольших котелка на компактных горелках: один с сыром и вином, второй — с кипящим маслом. Тарелка с тонко нарезанной сырой говядиной, варёной картошкой и слегка обжаренным хлебом. Лена позволяет себе насладиться самыми вкусными мгновениями в одиночестве. Мясо она, не обжаривая, макает в фондю, после чего несколько раз перечитывает три строчки, которые пришли от младшего брата из Моркрейга. Аномально кривые буквы и лаконичность, возведённая в абсолют: прекрасная N, по поводу зверя мы решили. жди утром первого дня весны. I, крайне твой.***
— Может, хватит издеваться над Эрландом? — в лоб спрашивает Идарран. — Нет. Мне любопытно, — фыркает на него Нехалена. — Не вижу в нём ничего любопытного. Прост, как черенок от топора, тем и прекрасен. — И интеллекта, вестимо, как у топора, не больше? Занятную ты себе компанию для расследования выбрал, нечего сказать. — Ай! — Ну, прости, — Лена успокаивающе гладит его длинные распущенные волосы, прежде чем дальше вычёсывать их гребнем. — Правда любопытно, когда до него дойдёт, кто именно его шваброй гоняет. — Для того, чтобы что-то найти, надо хотя бы знать, что ищешь, — рассуждает Дар, запрокидывая голову. — Первые ведьмаки ничего, кроме имени, о тебе толком не знают. Нехалена молчит. — Почему ты не осталась? Косимо тебя очень ценил. — Это место — оно меня давит. Всеми воспоминаниями детства разом. Не понимаю, как ты сам этого не чуешь. — Это уже другой замок, — просто отвечает Идарран. — Место — это не замок, а его обитатели, — отрезает Лена. Дар шипит, когда она в очередной раз слишком сильно дёргает его за волосы. — Извини. Ты видел, как эти дети на меня смотрели тогда? Летом? — продолжает она. — Как на чудовище, Дар. — На меня всегда и везде так смотрели. Даже из зеркала. Рано или поздно начинаешь привыкать. — Нет, не так. Ты в зеркале исключительно свою собственную рожу видишь, лохматую и зубатую. Не его. Идарран настолько громко думает “хочу ли я трахнуть Альзура перед ростовым зеркалом?”, что это почти неприлично. — ...В целом, направление мысли ты уловил, — вздыхает Лена. — В детстве мы с Деей клялись, что никогда такими, как Альзур, не станем. А толку? Так расстарались, что получилось с точностью до наоборот. — “Альзур” — понятие растяжимое, — помолчав, констатирует Дар. — Что именно ты имеешь в виду? — Я хочу, чтобы моя жизнь была моей жизнью. А не мифом, который по ней кто-нибудь сочинил. — Что есть миф? — спрашивает Идарран. Нехалена молча заплетает ему косу. — В нашем случае, я полагаю — сборник мрачнокомедийных зарисовок, связанных между собой исключительно главными героями. Рассказчик ненадёжный и даже неадекватный. Для того, чтобы почтенная публика понимала, в какие моменты смеяться, на чтения полагается приглашать специально обученных актёров, чтобы цепную реакцию инициировали. Нехалена прыскает со смеху. — Вот, смотри, — улыбается Идарран, — ты уже отлично справляешься с ролью. — Тебя послушать, так у вас там скучная рутина. — Ты сама всё видела. Шести месяцев мало, чтобы до конца всё прочувствовать. — Я… подумаю над предложением. Закончив заплетать косу, Нехалена наматывает её на кулак, заставляя своего любезного младшего брата откинуться назад ещё сильнее. Затем не без удовольствия целует его в лоб.***
Когда Эрланд готовится в последний раз покинуть особняк, амулет на его шее привычно подрагивает. Здесь, в доме колдуньи и артефакторки, где каждый предмет напитан магией, это происходит практически ежеминутно. Но на этот раз вибрация кажется какой-то особенной. Как будто удар сердца. Повинуясь неожиданному импульсу, ведьмак оборачивается — и видит на лестнице, и впрямь, девицу невероятной какой-то, механистической красоты. Её волосы кажутся отлитыми из меди, глаза — изумрудами, а длинное, в пол, платье — жидким малахитом. — Надо будет нам с вами станцевать как-нибудь, мастер ведьмак, — вместо прощания или приветствия говорит наконец Нехалена. Эрланд медленно моргает. Затем, поражённый внезапным осознанием, сгибается в вежливом полупоклоне. И, неожиданно для самого себя даже, отбивает на коврике у входа степ. — Богатой будете, милсдарыня чародейка.