she gives them butterflies, bats her cartoon eyes she laughs like God, her mind's like a diamond audio tune lies, she's still shining
Глубоко выдохнув после спокойного тяжёлого сна, Амира аккуратно скользит длинными тонкими пальцами по холодной поверхности прикроватной тумбочки, стараясь нащупать тихо вибрирующий телефон. За широким панорамным окном, прикрытым тяжёлыми серыми шторами, едва затевается студёный тусклый рассвет. Удобно облокотившись хрупкими лопатками о высокую простую спинку широкой двуспальной кровати, девушка привычным движением смахивает сотни ненужных уведомлений, безошибочно открывая диалог с Крис. Быстро пробежавшись взглядом по плывущим строчкам, она печатает какой-то односложный ответ, не желая оставлять сообщение лучшей подруги без ответа. Девушка глухо вздыхает и в бессмысленной неге прикрывает веки, предвкушая насыщенный событиями и решениями долгий день. Ей следует быть сегодня особенно сильной, напористой и хладнокровной, ибо многие, прикрывшись маской лицемерно-услужливой помощи, обязательно попытаются вмешаться в её планы по поводу организации выпускного бала. Надеясь немного отвлечься от мыслей, Ами методично проглядывает остальные мессенджеры, находя среди них раннее письмо от мамы, где она оповещала Амиру в том, что её срочно вызвали на работу пораньше и им с братом придётся мало того, что самим делать себе тосты с арахисовым маслом, так ещё и добираться до школы самостоятельно. Утро начинается, как обычно, даже слишком многообещающе. Растянув ноги во всю длину и сцепив руки в замок над головой, девушка откидывает с себя теплое одеяло и бодро вскакивает с постели, бросая мимолетный взгляд в огромное прямоугольное зеркало напротив, занимающее половину светло-бежевой стены. Даже после сна она остаётся идеальной: гладкие чёрные волосы чуть примяты в сторону, смуглая карамельная кожа просвечивает сонной бледностью, а продолговатые глаза заполнены совсем не грезливой ленивой живостью. Ами небрежно поправляет выбившуюся из общей счастливо-рекламной картины лямку шелковой спальной майки и уверенно шагает на законную притягательную встречу с зубной щёткой, расческой и скрабом для лица. Амира выходит из душа и неслышно скользит тенью по коридору второго этажа, отделанного массивным красным деревом, чересчур затемненным и мрачным из-за отсутствия хотя бы узких лестничных окон. Минуя импровизированную галерею изящной восточной живописи, устроенную её матерью — страстной любительницей всякого рода экзотики, девушка тихо подходит к двери дальней угловой комнаты, скрытой в небольшом углублении. Осторожно постучав и получив ответом недовольно-сонное «войди», Амира мельком заглядывает в комнату к брату, уведомляя того, что если он не поторопится, то на занятия придётся идти пешком. Алебастр младше её на целых шесть с половиной лет и, что неудивительно, мало чем походит на неё и мать. Многое он вобрал от их родного отца: шоколадного оттенка, вьющиеся волосы, медовая гладкая кожа, оттеняющая золотом и прямой, сильно выдающий вперёд, нос. Единственное, что хоть немного указывает на его родство с ними — узкие, расходящиеся к переносице, выразительные глаза изумрудного оттенка. Амира хотела бы в полной мере любить его; хотела бы стать для него образцовой старшей сестрой, но прошлая боль зародила в ней смутные страхи и болезненное недоверие. Ужасные догадки о том, что брат, проведя с ним ещё полгода (официальная часть судебного процесса значительно затянулась) под одной крышей, перенял на себя его характер и манеры поведения. Думать об этом совершенно не хотелось: терзаний на сегодня и без того достаточно с излишкой. Девушка забегает в свою комнату, легко скидывает спальную одежду и облачается в приготовленную заранее официальную форму Академии. Спустившись на кухню она аккуратно заворачивает в промасленную шуршащую бумагу поджаристый сэндвич с помидорами, справедливо подмечая, что собрать себе ланч она уже не успевает. Видимо, придётся в список дел включить ещё и поход на обед. Амира, решает подождать Алебастра в машине, подмечая, что младший брат уж слишком закопался со шнурками на ботинках. Девушка на его детские попытки потянуть время, саркастично закатывает глаза и, достав из школьной сумки тёмные очки с узкими вытянутыми стёклами, выходит на улицу первая. Изо рта у неё вырывается мутное облачко густого пара, она, зябко ёжась и обхватывая маленькие плечи руками, не спеша направляется к припаркованному у кованых ворот парадной, черному мерседесу. Сегодняшний день выдаётся каким-то слишком поздним и пасмурным, над мглистой долиной города растягивается редкий войлок тумана. Небо играет лишь расчерченной синевато-оранжевой косой полосой у горизонта, остальные же участки по-вечернему тускло сереют, отдавая тревожным серно-жёлтым свечением. Он, специально далеко выкидывая тонкие длинные ноги, упорно бредет к центральному входу, по обыкновению хмуро опустив голову и сонно разглядывая мыски ботинок. Немного приводит в чувство спокойная бессловесная гитарная акустика, льющаяся из плеера, торчащего из растянутого кармана рваных джинс. Вообще-то, вопреки мнению многих, музыку в наушниках он никогда не включает слишком громко, поэтому моментально улавливает раздающийся позади надломистый мерзкий хохоток: — Хэй, одноглазый, опять в обносках припёрся? Что, дома совсем надеть нечего? — это, кажется, уже сотая подобная язвительная издевка, казавшаяся другим остроумной, наверное, никогда. Итан судорожно сжимает разболтавшуюся лямку выцвевшего и местами продратого рюкзака, зло дергая её. Не оборачиваясь, он выдаёт дежурное, что всегда отвечал по поводу своей особенности и неприглядного стиля: — Может у меня и один глаз, но зато точно не одна клетка мозга на двоих или сколько вас там? Одобрительный гул проходит по плотной толпе школьников, собравшихся перед уроками по периметру всего круглого двора. «В расход общепринятому мнению, большинство всегда будет на стороне правды, а не обидчика.» — подобной истине его когда-то очень давно научила мать, бывшая блестящей и находчивой юристкой. Удивительно, что через столько лет парень ещё помнит эти простые слова. Почувствовав едва уловимое преимущество, мальчишка сверху бьёт невинно-ехидным продолжением: — Да, нечего. Может свое одолжишь? А вот за такое и получить можно, на самом деле. Посему он благоразумно ускоряет шаг, но не слишком, чтобы задиры не подумали, что он их боится. С ними каждый день, как со сворой дворовых псов, бросающихся на любую кость, но стоит тявкнуть в ответ и они трусливо отлипают. Итан с лёгкой победой усмешкой толкает входную дверь, отвлеченно следя за обстановкой через плечо. Неожиданно чьи-то властные руки резко втягивают его в небольшую нишу, укрытую от шумного основного холла сухим тёплым полумраком. Пока Накамура наигранно шипит, не хуже камышового кота и картинно закатывает глаз, чужой нос ласково утыкается в его взъерошенную пушистую макушку, остро пахнущую мятным шампунем. — Опять ты нарываешься, — негромкий шёпот эхом отдаётся в ушной раковине, опьяняющее влажное дыхание каплями оседает на щеке. — Чёрт, Лука. Ты слишком близко! — запалёно выдыхает Накамура, стараясь отпихнуть голову Кастеллана от открытых участков кожи. Итан всё же не выдерживает натиска и уже сам тянется к желанным губам старшеклассника, но тот в последний момент отстраняется, требуя от любимого пояснения. Парень звонко цокает, толкнув язык за щеку и, выкрутившись из объятий Луки, скрещивает руки на груди, вновь принимая излюбленную оборонительную от всего мира позицию. — Ну и чего ты так на меня смотришь? Они это заслужили! — И…? — выдержанно выгибает бровь Кастеллан. — А ты заслужил быть зажатым в каком-нибудь переулке толпой придурков после школы? Итан хмуро всматривается в мягкое лицо блондина, омраченное тенью смутного беспокойства. Только Лука заставляет его оправдываться, потому что его волнение, в отличии от учителей, отца и прочих, настоящее и вызвано нежной заботой о нём. Мальчик разом резко расслабляется и, одергивая полы безразмерной клетчатой рубашки, смотря куда-то в сторону, безразличным тоном кидает короткое: — Пусть лучше я, чем кто-то другой. Лука хоть и подаётся вперёд, сказать ничего не успевает — мелодия школьного звонка разъединяет их по разным кабинетам, обещая свести только к шестому, последнему, уроку. Для выпускных классов занятия начинаются со стабильно скучной истории, приправленной вдовесок какой-то абсолютно безликой и не запоминающейся эпохой правления кого-то там. Среди старшеклассников то и дело нарастает разноголосый гул, приглушаемый лишь шатким уважением к водянистому, совсем невыразительному, как и его предмет, профессору Грину. У всех, даже его коллег, всегда находятся проблемы поважнее его утомительных лекций, поэтому он никогда особо не повышает голоса да и со спокойной душой ставит стандартную четвёрку за проверочные, делая исключение лишь паре-тройке человек, которые хоть изредка поддерживают его пустынные пространственные монологи. Но сейчас шум в классе стоит настолько громкий, что даже пожилой историк начинает с раздражением поглядывать на взволнованных учеников. По их скорым подсчётам совсем немного месяцев осталось до выпускного и теперь каждый стремится поделиться ожиданиями по поводу этого долгожданного события. Амира, по обыкновению делящая последнюю парту с Крис, оказывается этим днём в полном одиночестве по причине необъяснимого отсутствия второй. Отвлечённо вслушиваясь в отдельно долетающие обрывки фраз, девушка, подложив тетрадь под учебник, монотонно переписывает конспект, даже не вчитываясь в смысл написанного. Её мысли от части занимают воодушевлённое одноклассников: «Знатная будет вечеринка!» или «Потусим до рассвета!». Грустно будет их разочаровывать тем, что на собрании президентского совета подобные развлечения были пресечены строгим запретом директора и его заявлением о том, что ничего крепче яблочного пунша на вечер проносить тоже нельзя. «У нас элитное учебное заведение, как никак. Нам нельзя подобным подорвать престиж Академии. Вот поступите в колледж, там гуляйте сколько душе влезет!» — с напыщенным видом вещал этот занудный человек с отдышкой, родившийся уже стариком. Куда больше же, чем несбыточные фантазии, её волнуют участившиеся пропуски подруги и её демонстративные сбросы звонков. Вроде бы ещё недавно они сидели вот на этом месте и всё было в полном порядке: Крис собиралась на очередное свидание со своим парнем, болтала о буклетах, пришедших ей из колледжа мечты и спрашивала о том как ляжет матово-красный цвет на её шоколадную кожу. Амира гадала, что же могло произойти такого с жизнерадостной и открытой Уолкер, что за такое короткое время она превратилась в абсолютно несчастное, издёрганное и нервное существо? Ами не могла утверждать, но с подобным девушка уже определённо сталкивалась; когда-то давно, из далёкого детства идёт один и тот же по кругу сюжет, который травмированная память выдаёт с расстановкой, покрытый дымчатой защитной оградой. Амира знала: всему виной новый бойфренд подруги.***
Амира задумчиво разглядывает стенд с расписанием, изредка тревожно оглядываясь по сторонам. Подобное оглушённое состояние неизменно преследует её, увеличиваясь пропорционально её внутренним опасениям. Она понимает, что не прочь бы перекусить что-нибудь пусть даже и в дешёвом кафетерии внутри школьного здания. Единственное, что ей в этом препятствует — нежелание идти туда в полном одиночестве. Обычно, именно Крис в различных шутливых формах приглашала её на обеды и «просто так забежать за пончиком и твоим любимым американо». Амира горько кривится, всего на минуту её лицо искажает чужая, несвойственная ей эмоция. В это время рядом с ней появляется Лука Кастеллан, услужливо, без лишних слов, он подхватывает её сумку и недолго бредёт по бок от неё. — Не хочешь сходить с нами на поздний ланч? — как бы между прочим интересуется он. Амире невероятно импонирует эта его своеобразная манера не вдаваясь в контекст, вычленять и озвучивать в разговоре самое важное. Она с лёгкой улыбкой кивает и выравнивает с ним шаг. Их с Лукой дружба или, скорее, тандем — странное стечение всевозможных обстоятельств и, в общем-то даже, некий ответ на волну слухов об их мнимых отношениях, родившихся из пустого звука нечаянных слов. Она никогда не испытывала к нему ни тёплых чувств, ни, тем сильнее, романтических, а он считал её слишком холодной и расчётливой, чтобы влюбиться. Не смотря на это, их союз являет собой своего рода комфорт и удобство обоих: близко они не общаются, могут даже не замечать друг друга неделями, но обязательно оказываются рядом, если неожиданно одному требуется любого рода помощь. Они знают друг о друге много всего, кроме, пожалуй, обыденных вещей вроде любимых фильмов или имён домашних любимцев. Зато девушка первой узнала об его влюбленности в новенького паренька, а Лука был осведомлён в причинах её извечной усталости, которую она старается так упорно ото всех скрыть. Да, такова природа их необычной дружбы, зародившейся как бы просто так, из ничего, но подкрепляемая каким-то глубоким доверием, которое обычно присутствует между незнакомцем и умирающим, стремящимся закончить свою последнюю исповедь. Уже собравшись втроём за низким синим столиком, они заводят пустяковую беседу о лабораторной и грядущих контрольных. С щёк Ами спадает мертвенная бледность тревоги и она позволяет себе расслабиться. Неожиданно девушка прерывается, упирается ладонью в столешницу и корпусом оборачивается назад, зацепившись краем зрения за знакомый силуэт. — Мелкий, чтобы дома к шести часам был, — как бы невзначай громко кричит Амира родственнику и потом вновь оборачиваясь к подносу с обедом. Алебастр останавливается, жестом прося своих друзей следовать дальше, и смеривает её недовольно-уязвленным взглядом, щуря только один глаз в типичном семейном жесте. Но все же он медленно кивает, понимая, что сестра вовсе не замышляла его публично унизить, и довольно быстро теряется в толпе школьников разных возрастов. — Что? — президентка удивлённо приподнимает уголок тонких тёмных губ. — Мой младший брат — Алебастр, вопросы? — не отрываясь от еды, с долькой насмешливой надменности отвечает она. Итан с Лукой как-то странно переглядываются, задавая друг другу один и тот же немой вопрос. Шатен, стараясь убрать из голоса опасливую вкрадчивость, осторожно начинает: — Ты ничего не говорила про младшего брата. — А должна была? — с раздражением врезая вилку в прожаренный шницель, шипит Амира. Все трое понимают, что семейные темы сейчас для всех слишком не остывшие, слишком болезненные, чтобы вспоминать и, тем более, говорить на них. Остаток трапезы проходит в понимающем молчании, слышен исключительно стук вилок о тарелки да звук уведомления со смартфонов. Лука встаёт первым и тянет за собой Итана, который неуклюже подымается следом, едва не задевая ближайший стул. — Что ж, нам пора идти. Встретимся на химии! — чересчур поспешно выдаёт Кастеллан и стремится вместе с Итаном поскорее покинуть зал. Амира, методично размешав сахар и поднеся чашку густого ароматного кофе к губам, провожает парочку долгим странным взглядом. Интересно на какую химию они собрались после недавно окончившегося последнего урока?***
— Ладно. Ну… начнём? — в голосе Итана слышатся беспокойные нотки сомнения. Он мнется, нервно потирая руку у локтя. — Послушай, ты уверен, что хочешь танцевать именно со мной? Лука делает шаг по направлению к нему, Итан же не двигается с места, словно прибитый к ровным половицам сцены. Старшеклассник обхватывает его талию, мягко сцепляет пальцы и делает пару пробных неуверенных движений. Кастеллан всё также ласково скользит ладонью по горячей спине любимого, обтянутой затёртой линялой рубашкой. постепенно Итан расслабляется и доверчиво жмется к партнёру, позволяя тому вести танец размеренно и плавно. Вокруг царит неестественная тишина, выжатая из звуков их собственного дыхания и лёгкого скрипа полов. Чарующая атмосфера классического вальса укрывает парней от всего внешнего мира. Лука заразительно улыбается Накамуре, крепче сжимая его узкое запястье, осторожно поднося бледную кисть к своим губам. Итан вздрагивает, прерывисто выдыхая в чужое лицо. — Что вы здесь делаете, мальчики? — из романтической пелены их довольно грубо выводит голос преподавательницы актёрского мастерства. Стоит сказать, что это сухопарая жилистая женщина с сильным подбородком и вечно недовольно поджатыми губами, терпеть не может тех, кто оказывается в актовом зале вне учебное время. Парни, словно опалённые соскакивают со сцены, резво хватают скинутые на кресла вещи и, заверив преподавательницу в том, что оказались здесь по чистейшей воды случайности, одновременно покидают актовый зал. Уже стоя на бетонных ступенях школы, они наконец находят в себе силы распрощаться. — Ну вот, увидимся завтра! — обняв Луку и заботливо убрав с его лба мешающие пряди, кивает Итан. Лука быстро чмокает его в губы и, мельком взглянув на проносящиеся мимо автомобили, весело откликается: — Свидимся ещё. Нужно как-нибудь найти более удобное место для репетиций. Они расходятся в разные стороны, впрочем всё ещё не стремясь упустить друг друга из виду. Небо, с самого утра покрытое серым пасмурным налётом, наконец разрождается мелким тёплым дождём. Начинается знаменитый нью-йоркский промозглый погодный период, предшествующий душой пыльной весне. Лука уже чувствует эту пыльную духоту, жарящую грудь через расстегнутое нараспашку чёрное пальто, но все ещё обдувающую щеки морозным ветром. «Что ж, климатические условия в этом городе хоть и достаточно непостоянны, однако, жизнь здесь практически не меняется и выбраться из болота вечных долгов и кредитов достаточно проблематично, если ты не сынок какого-нибудь банкира» — думает парень, задумчиво набирая номер очередной налоговой и рассеянно оглядываясь на досадливо мигающий зелёным светофор.