Месть по-современному

Гайде, едва узнав от Франца причину того, что Эжени не пришла на вечеринку, загорелась идеей найти её самостоятельно и познакомиться. Франц сообщил, где сейчас находится Эжени, и порекомендовал Гайде общаться с ней не слишком вежливо. Произнёс это так, будто «вежливо» означало «заискивающе». Сама Гайде категорически не выносила лицемерия и всегда была честной и открытой. На предупреждения Франца о лесбийских ухаживаниях Эжени ответила коротеньким «Ладно», а сама невольно подумала: Каково это – любить женщину? Наверняка более нежно, ласково. По-женски, как бы это тавтологично не звучало. Отпросилась у месье Монте-Кристо проехаться по Парижу на автобусе, кровью поклявшись, что далеко не уедет. Прихватила с собой сумку и несколько монет для уплаты проезда. Уже прошло две трети декабря, мороз крепчает, люди одеваются всё теплее и теплее. Гайде поправила съехавшую набок шапку и продолжила идти, оглядываясь в поисках хоть какого-нибудь автобуса. Вскоре ожидания увенчались успехом: села в первый попавшийся и в качестве остановки назвала Эйфелеву башню. Банальнее некуда. Села у окна и уткнулась в книгу, открытую в браузере телефона. Ни с того ни с сего вдруг ей стало смешно со всего случившегося сегодня. Теперь квартира будет проходным двором бог знает сколько времени. Доехала до нужной остановки, заплатила за проезд и выскочила на тротуар. Эйфелева башня нисколько не интересует: уже сколько раз она фотографировалась около неё! Прошла мимо ограждения, как вдруг зацепилась взглядом за девушку в пуховике, расшитом розами, до колена скрывающем затянутые в утеплённые джинсы ноги. Из-под шапки выглядывали два задорных хвостика. Франц как-то скидывал фотографии Эжени Данглар: розы на её куртке совпадали с теми, что она сейчас видит на пуховике незнакомки. Ускорила шаг, приближаясь к ней. Уловила, как та останавливается около ограждения и начинает что-то печатать в мобильнике. Отличный момент, чтобы начать знакомство. — Мадемуазель... — робко позвала, подходя ещё ближе и нервно кутаясь в сиреневую куртку. Незнакомка оторвалась от экрана, и Гайде признала в ней Эжени Данглар, ту, что так долго искала. — Не вы случайно дружны с Францем Кенелем? — Допустим, я, — убрала телефон в карман и застегнула его на молнию. На губах тает мёрзлая малина, тёмные глаза пронизывают насквозь не хуже декабрьского лёгкого ветра. — А вы тоже его знаете? — Знакомы, — не решается протянуть руку для пожатия. Никогда ещё не доводилось знакомиться напрямую. Всех ей кто-то представлял: опекун представил ей Франца, Франц – Максимилиана, тот подвёл ниточки к Эжени. Только теперь ей ту никто не представит. Всё надо делать самой. — Дружим с ним... На вечеринку ходили... — Я вас умоляю: не упоминайте об этом больше! — лицо исказилось злой гримасой, а руки выставлены вперёд в защитном жесте. — Лучше поговорим о чём-нибудь другом. Эжени Данглар, рада знакомству, — протянула руку. Гайде несмело пожала её, заливаясь краской. — Гайде... — металась в нерешительности: называть ли фамилию или нет? Поколебавшись, назвалась Гайде Монте-Кристо, что звучало до крайности странно. Эжени в ответ на эту странность пожала плечами, отчего Гайде смутилась ещё сильнее. — Прогуляемся, Гайде? — Эжени смело поманила новую знакомую за собой. Та уступила, поддавшись любопытству и интересу. Вместе прошли вдоль ограждения, беседуя по пустякам. Прохожих вокруг было много, ведь большинство туристов прежде всего хотят попасть к башне. — Чёрт, Гайде, ты мне дико напоминаешь Лору Брэниган, земля ей пухом, — подметила Эжени. — Кудряхи те же, одеваешься похоже. — Ты тоже её знаешь? — воодушевилась. — Почему бы и нет? Дойдём до лавочек, врублю «Self control», как говорится, spécialement pour toi. А каких ещё исполнителей любишь? — Depeche Mode очень нравятся. «Enjoy the silence» до дыр заслушиваю. Ещё немного поболтали о музыке, прежде чем дошли до лавочек. Эжени вынула телефон и включила плеер. Едва услышав первые вступительные аккорды песни, Гайде приготовилась к подпеванию и танцу. Эжени выразила одобрение, подняв большой палец, и подкрутила громкость. Протанцевали под «Self control» и «Enjoy the silence», пока не устали. В голосе у Эжени, как успела расслышать Гайде во время её подпевания, секундами проскальзывала хрипотца. — All I ever wanted, all I ever needed is here, in my arms... — состояние Эжени немного напоминало транс. Будто жрица, возносящая хвалу богу молчания, она держала руку возле ключиц в томном жесте. — Words are very unnecessary, they can only do harm... Выключила плеер и, будто резко отрезвлённая, села на лавочку, оставив Гайде хорошее впечатление о себе. Сама решилась заговорить по поводу вечеринки, решив, что её психования по этому поводу уже кончились. Рассказала о падении акций на отцовской бирже, его переживаниях, о том, как он крушил кабинет в непередаваемой ярости... Со слов Максимилиана всё это выглядело сухо, но теперь Гайде ясно представляла, как человек в деловой одежде мечется по комнате с резным письменным столом и шкафами, где лежит куча бумаг. Бешено ругается, не стесняясь в выражениях, хватает со стола кипу листов и рвёт их в клочья, отчего они хлопьями падают на паркетный пол. А за дверью стоит, прислонившись ухом к стене, девушка с угольными хвостами и розами, что вышиты на джинсовой куртке. Ещё некоторое время спустя она уже лежит на своей кровати, истошно матерясь и проклиная биржу «Данглар и Ко», слыша в ответ: «Сейчас я тебе попсихую!». Хотела было рассказать о том, как в квартиру Монте-Кристо вломилось Генеральное управление внешней безопасности, но мигом осеклась, понимая, что ещё сама не до конца разобралась во всей истории. Да, Бертуччо всё сказал, что статью кто-то уже успел прочесть, что история обязательно получит огласку. Но многое ещё предстоит узнать: особенно то, что за Луи тогда промчался под окнами дома на Елисейских полях, отвлекая внимание неожиданных визитёров? — Эй, чего зависла? — щелчок у виска заставил Гайде вынырнуть из омута мыслей и резко глянуть на Эжени. — Хуже, чем Internet Explorer, parole d'honneur. — Извини, задумалась, — почувствовала телефонную вибрацию в сумке. — Погоди, звонят. Отошла и вынула мобильник. — Мадемуазель Тебелин, — голос опекуна по ту сторону провода непонятно напряжён и отдаёт злобой, — извольте направиться домой, иначе останетесь без обеда, — угрозы по отношению к ней всегда носили шутливый характер, пусть месье и корчил из себя требовательного и строгого отца. — Слушаюсь и повинуюсь, мой господин, — в тон ему. Заблокировала мобильник. Эжени по изменившемуся выражению лица новой знакомой поняла, что прогулка подходит к концу. — Домой зовут, да? Понимаю. Он у тебя строгий такой что ли? — протянула руку для прощального пожатия. — Не такой уж и строгий. Внешне он тебе может показаться страшным, если ты вдруг его увидишь. Ладно, поеду домой, — сделала пару шагов от Эжени. — Да погоди ты! — та дёрнула Гайде за руку, останавливая. — Не переживай по этому поводу! Скажу по секрету, — наклонилась и зашептала, — мне нравятся мужчины с маньячной внешностью! Ганнибал Лектер пр-р-росто душка! — Честно, не смотрела. — Очень советую! Ладно, кати до дому! Ciao! — Arrivederci! — Гайде напоследок решила блеснуть итальянским и поспешно удалилась в сторону ближайшей автобусной остановки.

До дома Гайде добралась без особой спешки, а возле Триумфальной арки отправила сообщение, что уже через несколько минут будет на пороге. Ответа от опекуна не последовало, но сообщение он прочёл. В два счёта добралась до дома, прошла к дверному проёму, по-прежнему не закрытому, и принялась проворно избавляться от верхней одежды. Заслышав звук её шагов ещё на лестнице, частых и гулких, в прихожей возник месье Монте-Кристо. Вечно бесстрастное худое лицо сейчас выражало едва уловимый сарказм. Правый уголок рта приподнят в почти незаметной улыбке, глаза заметно прищурены, что всегда смотрится немного жутковато, брови сведены к переносице. Всего понемногу, в крошечной дозировке, что только добавляет харизмы. Похоже, Эжени права: лицо, будто у маньяка. Ей бы определённо понравилось. Только этот «маньяк» с виду кажется таковым, но на самом деле он – заботливый отец, грамотный хозяин дома, хорошо разбирается во многих вещах. А чаще всего случается как раз-таки наоборот. Горькая ирония. — Тебе уже налили, к твоему приходу успело остыть, — и прищур, и усмешка мигом исчезли. — Разогреешь. — А остальные? — Мы-то уже все пообедали, — показалось, будто в голосе скользнула язвинка. Хотел было добавить остроту, но счёл это оскорблением. Гайде, вменявшая произошедшее себе в вину, быстро скинула сапоги, метнулась в комнату, оставив там сумку, и остановилась в кухне. Суп с фрикадельками давно закончился, и Али на днях сварил просто шикарный огуречный суп. Монте-Кристо, как-то стоя возле плиты с греющимся ковшом, где уже кипел бульон, обмолвился, что в России это блюдо называют рассольником. Приняла этот факт как повод получше изучить русскую национальную кухню, но отложила это дело в долгий ящик. На столе стоит тарелка с остывшим супом, где плавают мелко накрошенные кусочки огурца. Гайде поставила тарелку в микроволновку и уже через две минуты бодро уплетала обед. Закончив, она вымыла тарелку и ушла в комнату. Вечером, во время просмотра сериала, вдруг услышала, как Монте-Кристо говорит по телефону с каким-то Луи. Луи на свете много, но в голову лезет тот, что на мотоцикле. Поднялась с кровати и приложила ухо к стене, пользуясь тем, что в её комнату, всегда закрытую, заходят только в крайних случаях. — Сегодня? Хорошо, выберусь. Своим дам пару указаний, и всё. Запомни: отцом я перестаю быть после десяти вечера! Нечего ржать! Ну... — сбавил повышенный тон и, судя по всему, запустил руку в волосы. Всегда так делает, когда задумывается, — отец-то я всегда, но после десяти я могу заняться своими делами. Да, она уже год как взрослая, но она слишком ко мне привязалась. Вот и живёт, — резко выкрикнул: — Вообще, прекрати мою личную жизнь перемывать, putain! Всё, жди после десяти. Вслед за этим – стук в дверь. Гайде резко оторвалась от стены и кинулась открывать. Мельком глянула на часы. Четверть десятого. Недолго осталось. — Гайде, сегодня я тебя одну оставлю, — заявил Монте-Кристо, привлекая Гайде к себе доброжелательным жестом. Если таким обратиться к Али, то это значит «Иди сюда». — Хотя, как одну. Бертуччо, Али и Батистена никто не отменял. Им я сейчас всё скажу. — А куда вы? — логичный вопрос из чисто детского, неиссякаемого любопытства. — По делам. Утром, может быть, вернусь, — резко изменился в лице: черты заострились, взгляд посуровел, глаза широко открылись. С оттенком приказа, граничащего со злобой, заявил: — А сейчас ты идёшь спать, пока у меня не появилась идея, как быть убитым. Или ещё хуже, — облокотился рукой о дверной косяк, неприятно прищурившись, — вылететь из Франции! Закрыл дверь, таким образом предоставив Гайде свободу действий. Пока она принимала душ, обязательный перед сном, он наглухо заперся у себя и штудировал гардероб. Пиджак для такого дела явно не подходит. Повесил на вешалку и вместо него выбрал кожаную чёрную куртку. Лаковые туфли сменил на чёрные ботинки с толстой подошвой. На глаза надвинул чёрную шляпу. Дождался, пока Гайде уйдёт к себе, подозвал Али, Бертуччо и Батистена, объяснил, почему уходит, и доверил дом им. Вышел на тротуар. Ночь в декабре настолько тёмная, что даже хорошее ночное зрение не спасёт. Всё укрыто толстым слоем снега, не считая дорог, где снег уже разгребли и загнали под колёса бесчисленные автомобили. Завернул за угол в ожидании чего-то. Постоял минут десять, пока на улице не появился чёрный кабриолет. Остановился ровно напротив, открылась со скрипом передняя дверь. — Луи-Луи, под-сотню-гони? — вырвалось невольно. — Bonjour. Ну что, готов к веселью? Забирайся, — водитель подождал, пока Монте-Кристо обойдёт машину и сядет справа от него. Щёлкнул пристёгнутый ремень безопасности. Повернулся ключ зажигания. Загудел мотор. — Наш курс – двадцатый округ. Кабриолет набрал скорость и двинулся по ночным проспектам.