В полях ириса Обанай встречает девушку в розовом: нежное лицо обрамляют пышные, как сахарная вата, волосы, а в складках кимоно путаются лепестки сакуры. Ее улыбка словно распустившийся бутон; нежный, сладкий смех подобен музыкальной симфонии, и большего Обанаю не нужно.
Девушка в розовом чуть наклоняет голову и протягивает руку — тонкие, нежные пальцы и аккуратные розовые ноготки. Обанай долго на нее смотрит и наконец берет чужую ладонь в свою.
— Твои глаза, — первые ее слова, — так красивы.
И она краснеет, кажется довольной и ласковой. Обанаю становится тепло.
«Твои тоже», — хочется ему сказать, но слова застревают в горле, их даже сглотнуть тяжело. Она улыбается шире, и солнце сияет ярче. Время замедляется.
Легко улыбнувшись, девушка тянет его за руку, ведет за собой в фиолетовые ирисы. Цветы целуют обнаженную кожу, цепляясь за переплетенные ладони, раздвигают фиолетовые губы, шепчут
добрые вести.
— Куда мы идем? — спрашивает Обанай едва слышно.
Полные света глаза обращаются к нему, в них — свечение улыбки. Свободной рукой она прикрывает бархатные губы, будто не может пока сказать.
Секрет, думает, а голова кружится, сердце жжется.
Они несутся по полю фиолетовых цветов и останавливаются в самом его центре — вокруг все фиолетовое, фиолетовое до горизонта и дальше. Вдалеке зеленеют горы и высятся деревья. Опускается дымчатый туман, на лепестки выпадает роса.
— Красиво, — произносит Обанай. Девушка, нежно выдохнув, рассматривает капли. Шрамы на ее щеках застывают в улыбке.
— Мицури, — говорит девушка.
Дышать тотчас становится свободнее. Сердце приободряется, на душее светлеет — совершенная бессмыслица, но Обанаю спокойнее, легче.
Она здесь — радуется память.
Ранка на сердце затягивается.
— Обанай, — отвечает он, и она трижды сжимает его ладонь.
— Как мило, — шепчет ему. Обанай краснеет, не уверенный, что именно мило, а что — нет. На ее щеках тоже румянец, и он смеется, чувствуя, как давно этого не делал. Она мечтательно пританцовывает на месте и застенчиво накручивает прядку волос на палец.
Слух баюкает приятная тишина.
Обанай наконец заговаривает:
— Ты кажешься мне знакомой.
Мицури сверкает ему взглядом, и глаза у нее влюбленные. Влюбленные до глупости. Она оборачивается, оказываясь с ним лицом к лицу, и Обанаю приходится поднять голову, чтобы поймать ее взгляд. Пустяк, но Обаная вновь обдает жаром.
— Да, — соглашается Мицури и несмело обводит пальцем затянувшиеся рубцы около губ и на щеках. Он ей разрешает, положив свою руку на ее левую.
_______________________________________________________________________
Жарко. Очень жарко — жидкое пламя обжигает пальцы, Мицури отчаянно стонет, в ее взгляде все больше и больше ужаса. Сердце разламывается, разбивается — на месте левой руки пустота. Они встречаются взглядом, и Обанай загадывает желание:
_______________________________________________________________________
Сердце сияет, ширясь, и заполняет всю грудную клетку так, что дышать становится тяжело. Он смотрит на ее губы, блестящие от вишен, а она — на его, искалеченные, но все равно прекрасные.
И если Обанай приглядится, то заметит, что за отворотами кимоно ее сердце тоже сияет — стучит и светится под розовыми узорами.
Подняв взгляд, он замечает насколько близко они стоят: можно пересчитать ее ресницы, если захотеть, — и теряется в ласковых глазах напротив, из которых сочится…
— Обанай, — шепчет она, дыханием опаляя губы, превращая его имя сладкий сироп. Притягивает к себе за талию, а он накрывает ее руки своими и чувствует плавные изгибы чужих бедер, чувствует, как ускоряется ее пульс.
Ее улыбка ярче солнца, ее улыбка похожа на весну, на детский смех, на все самое дорогое и теплое.
Мицури сокращает расстояние между ними в один взмах ресниц.
_______________________________________________________________________
«Хочу переродиться в мире без демонов. В том мире я обязательно скажу, что люблю тебя».
