× × ×
— Хён, босс вызывает тебя. Ёнгук почти забыл о том, что видел пару дней назад, пусть во снах его и преследовал болезненный плач неизвестного существа. Весной хотелось верить в лучшее, видеть расцвет природы и жизни, а не упадок и кровь. Только умение наслаждаться моментами спокойствия и умиротворения и спасало Ёнгука от нервного срыва или от какой-нибудь дрянной зависимости вроде наркотической. Увлечение сигарами он за зависимость не считал, потому что баловался ими на пару с коньяком только зимой, чтобы согреться. Наверное, этим он и заработал себе своё прозвище. — А вот и Святоша пожаловал, — оскалился главный пёс Ишикавы. У него наверняка было имя — или кличка, — но Ёнгук упорно не хотел его запоминать. Кроме босса и правой руки его японского партнёра в кабинете была девушка. Невысокая, смуглая, с шикарными длинными чёрными волосами — и вся в синяках и ссадинах. Её глаза были прикрыты, лицо искривлено гримасой боли, а пальцы со всей силы стискивали подлокотники кресла, в котором она сидела. На её тонких запястьях висели кандалы, длинную цепь которых сжимал пёс Ишикавы, с гнусной ухмылкой наблюдающий за Ёнгуком. Он понял, что Бан догадался, и обнажил золотые виниры, заходясь в беззвучном хохоте. Ёнгук сдержал тяжёлый вздох. Убрав руки за спину, он поклонился и церемонно спросил: — Вызывали? Расплывшийся бесформенной массой в своём кресле босс утёр платком выступивший на висках пот. Его землистого цвета лицо приняло выражение вселенской скорби, и он коротко махнул рукой в сторону девушки. — Нашей драгоценной гостье нужны отдых, крепкий сон и спа, чтобы восстановиться. Ну и чего ещё там желают девушки, чтобы чувствовать себя красивыми и неотразимыми — шикарные платья, бриллианты, ужины в дорогих ресторанах? «Отсутствие кандалов и побоев — вот чего желает эта девушка». — Будет сделано, — вслух произнёс Ёнгук, принимая из рук пса цепь — но тот её не отпустил, вдруг резко приблизив своё щербатое лицо. — Святоша, только руки свои держи при себе. Если ты ещё не евнух, то я тебе это устрою, понял? — Понял, — послушно подтвердил Бан, склонив голову. Пёс удовлетворённо усмехнулся, наконец разжимая кулак, и цепь дробно зазвенела, встретившись с паркетом. Девушка наконец открыла глаза, впиваясь ими в Ёнгука. На дне её зрачков тлело неукротимое пламя, и Бан окончательно уверился, что дальше будет только хуже.× × ×
— Как Вас зовут? — впервые нарушил тишину между ними Ёнгук, густо нанося заживляющую мазь на многочисленные раны своей визави. Кандалы были заменены на блокирующее врождённые способности ожерелье, больше напоминающее ошейник, и девушка перед ним была почти обнажена, чтобы он мог обработать все гематомы и порезы. Нагота её мало смущала, но на вопрос она фыркнула, насмешливо изогнув бровь. — Ты всегда знакомишься с девушкой только после того, как она разденется? — В восьмидесяти процентах случаев, — бесстрастно подтвердил Ёнгук, вызвав очередной смешок и продолжая массажными движениями втирать в чужую горячую кожу лекарство. — Меня зовут Хеджин, — девушка откинула волосы за спину, обнажая цепочку глубоких царапин — Ёнгук постарался сосредоточиться именно на них, оглаживая рваные края кончиками пальцев, а не на упругой груди, которая, чуть измени он траекторию нанесения мази, идеально легла бы в ладонь. Вопреки предположению пса Ишикавы, он евнухом не был, но то, что трогать девушку, даже если она согласна, нельзя, он усвоил — своя шкура ему ещё дорога. — А у тебя есть имя, или тебя только Святошей и зовут? — Ёнгук. Меня зовут Бан Ёнгук, — представился он, жестом прося перевернуться. Спина и ягодицы девушки были исполосованы плетью, и даже смотреть на запекшиеся кровью отметины было больно. Ёнгук постарался втирать мазь ещё нежнее, надеясь, что экстракт эвкалипта в достаточной мере охлаждает пылающую кожу. — Насколько ты предан своему хозяину, Бан Ёнгук? — спросила девушка, когда он закончил обрабатывать её раны и закручивал крышку баночки с мазью. Лукаво посмотрела из-за плеча, позволяя тонкой бретельке бюстгальтера соскользнуть вниз. — До последнего вдоха, — не колеблясь ответил Ёнгук, заметив, как в глазах Хеджин на мгновение полыхнула ярость. Она резко поднялась, повалив его навзничь, оседлала его колени и, грубо ухватив за подбородок, попыталась поцеловать — но вместо этого уже через секунду была откинута на ложе, беспомощно забарахтавшись в мягких подушках. — Ужин подадут через час, — степенно оповестил Ёнгук, поправив рубашку и закрыв за собой дверь на ключ.× × ×
Мозаика складывалась быстро, и полученные выводы Ёнгуку не нравились. Хеджин явно была драконом, и её попытка соблазнить и поцеловать его не что иное как стремление подчинить: в слюне этих существ находятся ферменты, подавляющие волю человека. Её мотив был понятен: девушке хотелось поскорее обрести свободу. Под вопросом оставались мотивы босса и Ишикавы. Зачем им нужна драконица, к тому же живая? Чего они пытались добиться от неё пытками? Почему думают, что, будучи в плену, она в конце концов сделает то, чего они желают? От бесконечных вопросов болела голова. Ни джаз, ни сигары, ни любование цветущими вишнями не унимали её, и Ёнгук ходил хмурым. Он беспрекословно выполнял капризы девушки-драконицы, кроме одного — отпустить её. С поцелуями она к нему больше не лезла, пыталась расположить к себе разговорами и шутками, невзначай к нему прикасалась и мягко улыбалась — пробовала приучить его к себе. Будь на месте Ёнгука кто-то другой, он бы точно повёлся. Сам же Бан не позволял себе смотреть на неё дольше необходимого и во время ежевечерних ритуалов обрабатывания её ран мазью старался как можно скорее закончить с этим. Драконья регенерация работала на славу, поэтому через пару дней кроме тонких шрамов, грозивших скоро исчезнуть, на её коже не осталось никаких изъянов. Закрывая дверь выделенных пленнице апартаментов, Ёнгук нос к носу столкнулся с главным псом Ишикавы. То, что прихвостень всё ещё здесь, говорило о том, что планируется нечто грандиозное, и Бан заранее ощущал нервный тремор, беспокоясь о возможных (плохих) исходах. Не там он работает, чтобы жить спокойной беспечной жизнью, не там; жаль, что бросить уже не получится. Уволиться можно только на тот свет. — Ты всё ещё не нагнул её, Святоша? — дохнул ему в лицо смесью перегара и табака пёс Ишикавы. Он панибратски закинул руку на плечи Ёнгуку, властно сжал, не давая вырваться и будто великий секрет стал шептать ему практически в ухо: — Уж я бы давно её оприходовал, хороша чертовка! И никакие бы запреты босса не помешали насладиться её телом. А ты, видимо, импотент, не встаёт совсем? Каждый вечер касаешься её, но так и не позволил себе зайти за черту. Или потом дрочишь на её светлый образ, стоя в душе? Мужчина рассмеялся и, наконец, отпустил Ёнгука. Тот, не мешкая, поспешил скрыться. Проекция чужих похотливых желаний заставила ощутить себя грязным и использованным. Настроение испортилось ещё больше, появилось желание убивать, хотя пистолет он таскал с собой только в качестве аксессуара и вынимал его буквально пару раз — и то, только в качестве предупреждения. Бан знал хороший способ утолить жажду крови, но решил не рисковать и сбросить напряжение в тренажёрном зале. Перед глазами то и дело вставала картинка того, как пёс Ишикавы, скабрезно ухмыляясь, лапает слабо сопротивляющуюся Хеджин, едва сдерживающую слёзы. Свет в тренажёрке погас только в четыре часа утра.× × ×
Цветение подходило к концу, все вишни почти облетели, устремляясь в небо кривыми черными ветками. Под ногами был мягкий благоухающий ковер, быстро погибающий под подошвами прохожих, но оттого не менее прекрасный. Столик был забронирован на террасе ресторана, находившегося на причале. Последние розоватые лепестки, гонимые ветром, планировали на деревянный настил, опускались на воду, качались на волнах. Прячущееся за горизонт солнце окрашивало волны и небо в тон погибающих цветков, и Ёнгук никак не мог налюбоваться. Даже волнение перед какой-то важной встречей, на которой должны присутствовать его босс, пёс Ишикавы, Хеджин и он сам, отступило, позволив насладиться последними лучами солнца. — Доброго вечерочка, — раскатисто и грозно прозвучало за спиной. Ёнгук вздрогнул. Этот голос ему знаком. Этот голос он узнает даже через тысячу лет. «Чхоннён, зелёный дракон, страж Востока». — Папа! — Хеджин со слезами на глазах бросилась на шею высокого мужчины внушительного телосложения. Осеребрившая его виски седина не могла ввести в заблуждение ни одно существо: он без особого труда расправится с любым, силы — ни физической, ни душевной, — ему не занимать. Хмурым взглядом окинув ошейник на своей дочери, Чхоннён шумно втянул в себя воздух. «Я был с ней рядом каждый день, она буквально пропиталась моим запахом». Мысли теснились в черепной коробке, и паника затопила сознание Ёнгука от одного пронзительного взгляда отца драконицы. Столько лет он не привлекал к себе внимание, столько лет! Ёнгук бухнулся на колени, не чувствуя боли от содранной кожи, приник к теплому дереву террасы, складываясь в глубоком поклоне. — Молю о пощаде, господин, я не знал, не ведал!.. Ещё на заре времён ёнваны стали отшельниками, отдалились от людей и перестали производить потомство: глупые и жадные человеческие отродья стремились истребить их, а когда не вышло, то решили сделать рабами. Последний раз Ёнгук видел ёнвана — это был Хыннён, чёрный дракон, страж Севера, — пару веков назад во время неимоверно лютой зимы, продлившейся до конца апреля. Хыннён был зол на людей, случайно потревоживших его покой и заставивших очнуться от глубокого сна, но Ёнгука не тронул, даже позволил прислуживать какое-то время. Его дети, как он признался, давно почили с миром, потомство не живёт вечно, как сами ёнваны. Так откуда Бан мог знать, что существует вероятность наткнуться на отпрыска драконьих царей даже в современном мире? Яростный рык сотряс воздух, Ёнгук приготовился к боли, но его никто не тронул. Только Хеджин вдруг разрыдалась и начала причитать «Папа! Папа! Вставай, очнись, ну же!». Ёнгука грубо схватили за локоть и подняли на ноги. На него в упор презрительно таращился пёс Ишикавы, сжимая в руке пистолет. Испуганный взгляд Ёнгука метнулся к ёнвану, тяжело дышащему и быстро прощающемуся с сознанием, — из его шеи торчал дротик, который Хеджин, обнимающая отца за широкие плечи, не спешила вынимать. «Транквилизатор. Ну какие же всё-таки люди идиоты», — устало подумал Ёнгук. — Ты же имуги! — вдруг заорал на него пёс Ишикавы, брызжа слюной. — Ты же, чёрт побери, гордый водный змей! Ты не должен падать на колени перед всякими ничтожествами, когда-то давно решившими, что ты не достоин стоять с ними на одной ступени! Ёнгук медленно в неверии приподнял бровь. То, что эти людишки каким-то образом узнали, кем он является, конечно, интересно, но вся эта тирада… Не замечающий проявившегося на лице Бана скептицизма, пёс Ишикавы продолжал кричать, тряся его за плечо: — Вырви его сердце и сожри его! Поглоти его силу и обрети крылья и лапы, изрыгни огонь, покажи, кто здесь настоящий владыка! «Фанатики, напридумывавшие всякого. Людские мифы так далеки от реальности», — Ёнгук вздохнул и одним чётким слитным движением вырубил пса Ишикавы ударом в челюсть. Его трусливый босс с ужасом взирал на него из-под застеленного белой скатертью стола. — Я увольняюсь, — церемонно поклонился ему Ёнгук. Босс, что вполне естественно, не возражал, поэтому Бан не стал применять к нему силу. Забрав из рук Хеджин её отца, имуги закинул его себе на плечо, рвано выдохнув от тяжести ноши. — Ты же поможешь ему, правда? — повисла на нём с другой стороны драконица, не прекращая рыдать. Ёнгук кивнул, не в силах что-либо произнести. — Обещай мне! — потребовала она, не давая сдвинуться с места. — Я ему помогу, клянусь, — его глаза полыхнули синим, эфир принял клятву, но и без этого Бан не бросил бы ёнвана до его полного восстановления. Хеджин всхлипнула последний раз и поплелась за ним следом.× × ×
Чхоннён проспал сутки и очнулся полностью здоровым. Хеджин, все эти сутки не отходившая от кровати отца, плакала от счастья, обнимая его. Волна её радости захлестнула и Ёнгука — он тоже удостоился крепких объятий. Лицо её отца посмурнело. — Что за дела ты вёл с этими людишками? Никогда не думал, что имуги опустится до такого. Хотя… Всё ещё есть куда падать ниже? Ёнгук стиснул зубы, опуская взгляд. Для ёнванов он иуда, отступник, предатель. Он отказался от собственных сил и рода, чтобы перестать быть мишенью для охочих до чужих великолепных способностей людей, он отказался от крыльев, лап и внутреннего пламени. Он вынужден жить не дольше обычного человека и перерождаться, всё время помня о том, кем он был и кем он стал. Он сменил имя, потерял часть сущности, но память о нём живёт в других существах и в нём самом. Ему никогда не убежать от себя самого и того, что он сделал. Люди думают, что если он поглотит сердце ёнвана, то станет таким же, полноценным драконом. Но на самом деле, он родился ёнваном и отказался от этого в страхе за свою жизнь. Жалеет ли он об этом?.. — Я всего лишь жил свою очередную человеческую жизнь, — посчитал нужным ответить Ёнгук. — Прошу меня простить за инцидент с Вашей дочерью, я не думал, что в мире ещё живут потомки ёнванов. Чхоннён хмыкнул: — А обычную драконицу тебе совсем не жалко отдавать на растерзание людям? Ёнгук не ответил. Он давно перестал сопереживать другим. Он случайным образом выбирал людей, которым служил, не обращая внимания на моральный облик своих хозяев, желая только неукоснительно следовать их прихотям. Хотя больше всего ему нравилось прислуживать ёнванам, так он напоминал себе о том, где его место. Он слуга, он больше не достоин титула и почестей. — У меня есть для тебя работа, — внезапно предложил Чхоннён. — Это займёт пару-тройку твоих человеческих жизней. Ёнгук склонил голову набок, показывая, что слушает. — Присмотри за моей дочерью. — Папа! — воскликнула Хеджин. Она так сильно покраснела, что это стало видно даже на её смуглой коже. — Я не люблю бывать среди людей, но оставить её некому, поэтому приходится вылезать из драконьей шкуры и социализироваться. Хорошо бы делать это хотя бы не раз в год, а где-нибудь раз в пять-десять лет, правда? — Ты меня бросаешь! — надулась Хеджин, помрачнев. — Имуги тебе не нравится? — прямо спросил отец, сверля девушку взглядом. — Ну пап, ну что ты так сразу, — отвернулась она, кусая губы и заламывая руки. Вдруг вспомнились его горячие пальцы на её коже, прослеживающие ссадины и синяки. Она не чувствовала холод эвкалипта мази, она чувствовала только тепло Ёнгука. — Тогда решено, — ухмыльнулся отец. — Почту за честь прислуживать Вашей дочери, — согнулся в глубоком поклоне имуги. Понимание, что несмотря на его предательство, ему доверяют, приятно откликнулось в его душе. Лёгкая грусть, посещавшая его каждый год после того, как отцветут вишни, в этот раз не пришла. Рядом с Хеджин, глядя в её озорно сверкающие глаза, было сложно печалиться.