***
Сентябрь, тысяча девятьсот девяносто восьмой год. Немного раньше, утром.
Всё, что существовало, — это тишина, тепло и уют. Где-то на границе между реальностью и сном Блейзу казалось, что он находится дома, что из приоткрытого окна его спальни вот-вот донесется звук переката морской волны, а свежий ветерок щекотнёт шею. Единственным отличием этой фантазии от реальности было то, что он лежал неподвижно уже несколько часов и его тело затекло. Каждый сустав, каждая мышца, косточка и сухожилие ныли, но у Блейза и в мыслях не было что-то поменять, ведь на его плече сопела она — самая дорогая ему и самая хрупкая девушка в мире. Забини приоткрыл веки и взглянул на часы: ещё пару минут — и сверху, со стороны блока девичьих спален, начнут раздаваться голоса, звуки хлопков дверями и девчачий заливистый смех, а это означало только одно: им пора вставать, если они не хотят быть замечены какой-нибудь расторопной младшекурсницей, которая не тратит утром время на макияж. Блейз повернул голову и поцеловал Гермиону в макушку, нежно погладив её по щеке свободной рукой. Она тяжело вздохнула, открыла на миг глаза, чтобы ему улыбнуться, а затем обняла его ещё крепче, чем секундой ранее, снова опустила веки, пряча своё смущение и, как милый котёнок, который ищет ласки, провела своей щекой по шёлковой рубашке на его груди. — Доброе утро, Блейз! — заговорила Гермиона, сонно улыбаясь и мило хмуря носик из-за щекочущей его волосинки, выбившейся из буйной шевелюры. — Я совершенно не помню, как вчера уснула. Конечно, она не помнила, как засопела у него на плече, сидя на полу у дивана, под звуки треска поленьев и его монотонного чтения вслух параграфа учебника, который был им задан только этим утром. Блейз бы и сам уснул, если бы не был так увлечён её близостью, тем, как приобняв его за талию, она положила голову ему на плечо и просто слушала его голос, смотря на блики огня в камине. — Доброе утро, родная! — ответил он, глядя на её заспанные, по-детски наивные глаза. — Уже не в первый раз. Мне даже кажется, что ты это специально делаешь, чтобы не просить меня остаться. Знаешь же, что я не посмею тревожить твой сон. Он ещё раз поцеловал её макушку, вспоминая, как аккуратно перенёс её с пола на диван, пока Гермиона что-то протестующе промычала ему в шею сквозь пелену сна. Как он просто прилёг рядом, чтобы насладиться её теплом, свято веря, что в этот раз действительно уйдёт к себе на факультет. И как, невольно пригревшись, опять сдался Морфею и ей в бесконечно прекрасный плен. Но наступило утро и им действительно нужно было вставать, а они и лежали, наслаждаясь секундами, которые старались украсть у самого времени, силясь провести в объятьях друг друга как можно дольше. Вот только время было безжалостно к их желанию не расставаться, и через пару минут они действительно услышали хлопок дверью где-то наверху. Гермиона ещё раз зарылась лицом в складки его рубашки, чтобы впитать в себя побольше его тепла и зарядиться его энергией. Ведь из-за постоянных ночных посиделок, которые вошли в норму, она уже давно чувствовала, что её собственной энергии едва ли хватало, чтобы доползти до кровати. Она нехотя встала с дивана, закрутила волосы в объёмный пучок, закрепляя его на голове простым карандашом, который взяла со стола, где с вечера были разбросаны их конспекты, перья, учебники и прочие принадлежности по учёбе. Блейз любил то, как этим — самым обычным маггловским карандашом — Гермиона делала едва различимые пометки в книгах, которые, впрочем, потом педантично убирала, скрывая следы своего маленького преступления. Забини много раз уговаривал её оставить всё как есть, чтобы будущие поколения учеников могли воспользоваться её подсказками, на что она лишь неловко смеялась, а затем, придавая своему лицу деланно строгое выражение, с бравадой объясняла ему, что каждый ученик должен уметь сам добывать из текста нужную информацию. За эти две с небольшим недели он уже привык к бардовым обоям, к мягкому тёплому жёлтому свету, к камину, который почему-то грел намного жарче, чем в гостиной Слизерина, к кроваво-красным коврам с незамысловатым орнаментом и к тому, что Гермиона каждую ночь засыпала у него под боком. Блейз тоже встал с дивана, уже ставшим ему постелью, и потянулся. Хоть всё его тело уже давно стало одним сплошным защемленным нервом из-за постоянного сна в неудобных позах, он ни за что не променял бы тепло, разливающееся в груди, ни на что другое: ни на уютную кровать в его комнате на факультете; ни на ночные препирания с Тео о элементарных законах магии и том, как их можно обойти; и даже на вечера откровенных разговоров с Драко. Когда Блейз впервые об этом подумал, эта мысль стала для него настоящим откровением, тем, за что ему было стыдно и радостно в одно время. Ведь он нашёл ту, ради которой и умереть не жалко, но которая так поглотила все его мысли, что он забывал обо всём и всех на свете, даже если это были его близкие люди… Плечо, на котором спала Гермиона, затекло и болело, а руку как будто пронизывали миллиарды раскалённых острых иголок. Блейз сделал несколько шагов к столу, растирая ноющую конечность, пошевелил плечом полукруговым движением, вправляя суставы на место и разгоняя по руке кровь. Гермиона наводила порядок, сортируя свою и его домашнюю работу на две стопки, и была бесконечна мила со своими растрепанными волосами, собранными в импровизированный неидеальный пучок (какая разница, как выглядят её волосы, если она сама просто идеальна), совершенной кожей без грамма косметики (зачем ей какая-то косметика, если она и без неё само совершенство), домашними джинсами и футболкой, в которых она выглядела так уютно и так по-родному (хотя куда ещё роднее, если Гермиона и так давно живёт в каждой его мысли). — Вот. — Протянула она ему стопку с его домашней работой. Блейз взял листы и поспешно засунул в свою сумку, валяющуюся буквально у его ног, а затем, перехватив её руку, притянул Гермиону в свои объятия. Ему нравилось, как в такие моменты её голова удобно ложилась ему на грудь, как тонкие руки скромно обхватывали его талию, а ласковые пальчики легонько вырисовывали странные узоры на его спине. Он просто сходил с ума от того, как она поднимала к нему лицо, заглядывая этими карими бездонными глазищами в его душу, а затем, борясь с собой и каждый раз проигрывая, переводила взгляд на его губы, на которых в этот момент всегда расцветала счастливая улыбка. И Блейз подхватывал её… свою невысокую, хрупкую, маленькую… приподнимал выше, ближе к себе, и целовал нежно-нежно, трепетно, но так глубоко, так желанно, так сильно, что каждый раз ему приходилось буквально отрывать себя от неё, чтобы не перейти черту дозволенного. Чтобы не сделать глупость, не отпугнуть и не причинить боль. Блейз дорожил ей. Дорожил, как никем и никогда! Такое для него было вновинку. Впервые в жизни он позволил себе полностью раствориться в человеке. Позволил девушке, которая, казалось бы, не достойна (нет, не так — он никогда не был её достоин), подобраться к себе так близко, стать его неотделимой частью. Ведь из души и сердца он Гермиону никогда уже не сможет вырвать, сколько бы ни пытался. А он ведь действительно пытался… пытался сделать это. В самом начале, когда только понял, что она его зацепила, Блейз всеми силами старался это искоренить. Вырвать из мыслей, души и предательски бьющегося в её присутствии сердца… но проиграл и сейчас был счастлив этому. Блейз часто вспоминал о том, что раньше никогда ни с кем не ночевал, не обнимал с заката до рассвета, не целовал так аккуратно и так невинно, не желал держать за руку при всех (и по иронии именно с ней это было проблемой до прошлого вечера, пока он во всём не сознался Драко), когда другие девчонки наоборот так и норовили выставить свои с ним отношения напоказ, а она… Его милая, умная, хрупкая девочка, ни разу не попыталась сама взять его за руку, стыдливо отводила глаза, когда чёртовы Поттер и Уизли становились свидетелями их поцелуев, которые Блейз, к слову, совсем не хотел от них скрывать, чтобы мстительно напоминать Уизли, что она уже не чувствует к нему того же, что и раньше. Чтобы Уизли понял, прочувствовал на себе каждую её слезинку, чтобы ощутил всю горечь боли, которую причинял ей на шестом курсе! Наверное, это было глупо — махать красной тряпкой перед разъяренным быком, но Блейз был опытным матодором и каждый раз разил клинком прямо в цель, заканчивая корриду позорным для Уизли поражением. Тот хоть и стал шире в плечах, обрёл в войне нужные навыки и умения, но кинуться, показать это на практике никогда бы не посмел. Потому что Блейз был тоже широк костью, а Гермиона долго бы не простила Уизли такой выпад в его сторону. Хотя Забини всё-таки его понимал. Будь Блейз таким же олухом, то тоже нашёл бы себе кого-то более подходящего, как в интеллектуальном, так и в любых других аспектах, а Браун, по всей видимости, была его идеальной партией. Как жаль, что девчонка уже мертва… Иногда Блейз ненавидел себя за такие мысли. Стыдился, но всё равно не переставал думать о том, что если бы Браун действительно была жива, то мерзкий рыжий недотепа не вился бы вокруг них кругами, как надоедливая назойливая муха, а спокойно вернулся бы к своей блондинке и не мозолил бы глаза своей… рыжестью. И нет, Забини не был Джинджерфобом, просто Уизли действительно переходил все разумные границы своего вечного присутствия, благо, не пристраивался спать рядом, и на том огромное ему спасибо. Но в те короткие минуты, когда Блейз всё-таки был с собой честным, он понимал, что Уизли и Поттер охренительно помогли не разползтись слухам раньше времени по школе. Поэтому он был благодарен этим двум, хоть и переодически презирал себя за это. Блейз до болезненных спазмов не хотел, чтобы так было, но понимал, что действительно стал чувствовать себя в компании этих двух приложений к Гермионе (он не знал, как можно было охарактеризовать их по-другому) так, как будто общался с ними не две с небольшим недели, а все семь лет школьной жизни. Гермиона искренне радовалась, что ребята, хоть и скрепя зубами, но принимали их отношения, но Блейз до сих пор искренне не понимал, почему она предпочла его многим другим, которые по-прежнему украдкой кидали на неё восхищенные взгляды. Забини не знал, не ведал, когда он смог так же пробраться к ней под кожу, как и она к нему, но прекрасно помнил, как она стала частью его души. Это произошло на шестом курсе.***
Тысяча девятьсот девяносто шестой год.
Уже в начале, когда Забини только сел в поезд, он сразу понял, что с этого момента всё будет иначе. Как только Драко показал ему, Панси и Тео Чёрную метку и стал наигранно бодро рассказывать, как горд тому, что Тёмный Лорд оказал ему подобную честь, Блейз сразу увидел всё то, что сказано Малфоем не было. Война уже пришла в школу. Забини видел на лице друга нервное напряжение, замечал, какими резкими стали его движения, а глаза… в глазах Драко не было ничего. Лишь пустота, заволакивающая в чёрную воронку любую светлую эмоцию. Как и у Тео. Но Нотт молчал как рыба о причинах своего настроения, и Блейз думал, что Тео тоже осознает весь масштаб надвигающегося в их жизни пиздеца, поэтому и смотрит исподлобья и предпочитает тактично отмалчиваться о своих подозрениях. Лишь намного позже друг рассказал ему, в каком кошмаре прожил все летние каникулы перед школой; о том, что в тот период отец Тео тоже ввязался в это дерьмо с Пожирателями и был на побегушках Темного Лорда, шпионя для него в Министерстве, а на пороге их дома то и дело появлялись сомнительные личности, которые медленно превращали жизнь Тео в настоящий ад. Они заставляли паренька-подростка смотреть на такие ужасные вещи — и, что ещё хуже, делать их самому, — что от одного только упоминания хоть чего-то, связанного с этим кошмаром, волосы на его затылке начинали шевелиться, а к горлу подступала тошнотворная горечь от собственного бессилия. Это сильно повлияло на Тео. Он всегда был тем самым исключением из правил. Слизеринцем, который мечтал о мире во всём мире и верил, что любовь может действительно спасти этот самый мир от уничтожения. И по сути он даже не ошибался. Только Тео всегда вкладывал иной смысл в эту фразу, упоминая жаркие оргии и жгучих красоток, жаждущих, чтобы их любили. Любили до потери сознания, до эйфории и сладострастного безумия… О, как же Забини ненавидел, когда Тео завуалированно говорил о сексе этими клишированными словами из дешёвых женских романов. Ещё в прошлом году он готов был выть, когда их слышал, но, когда Нотт стал вести себя как асоциальный, отчуждённый, закрытый придурок, Блейз готов был многое отдать хоть за одну такую фразочку о чем угодно и о ком угодно. Блейз смотрел, как происходящее отдаляет его друзей от него и друг от друга, он пытался говорить с ними об этом, но каждый раз натыкался на заученные уже даже самим Блейзом фразы: «Тёмный Лорд уготовил мне великую миссию», — мог повторить он слово в слово в один голос с Драко и «Забини, не нагоняй, у меня всё нормально», — вместе с Тео. Но нормально не было! Ни у одного из них. Постепенно и сам Блейз стал поддаваться этим настроениям, затягивающих его всё глубже и глубже в пучину безнадёжности из-за тщетности его постоянных попыток сделать хоть что-то… Он устал смотреть на то, как Драко постоянно куда-то пропадает вместе с этими недоумками Креббом и Гойлом, а Тео просто закрывается в себе ещё больше. Последней каплей, переполнившей чашу его, как оказалось, ангельского терпения стал случай, произошедший незадолго до рождественских каникул. — Мистер Нотт, попрошу вас задержаться после занятия. Все остальные могут быть свободны. — Эти слова профессора трансфигурации и послужили началом перемен. Блейз, Драко, Панси и Тео косо посмотрели на то, как Поттер и Уизли поскидывали все свои пожитки в сумки и, весело о чем-то рассуждая, одними из первых вышли из аудитории, почему-то не дожидаясь своей подружки. Троим из них тоже нужно было покинуть кабинет вслед за гриффиндорцами и другими слизеринцами, которые уже спешили на следующий по расписанию предмет, но они не хотели оставлять Нотта и просто ждали, когда достопочтенная старая кошка наконец скажет, что она от него хочет. — А вам, молодые люди и мисс Паркинсон, нужны особые приглашения на выход? — обратилась к ним старуха, скользя по Забини, Драко и Панси недовольным взглядом. Тео, даже не оборачиваясь, раздражённо кинул им через плечо что-то вроде «Идите уже», поэтому друзья двинулись к выходу, и, пока они не закрыли за собой дверь, Минерва Макгонагалл так и не заговорила с Ноттом. Малфой и Паркинсон не стали ждать у двери, когда старая стерва отпустит Тео, и ушли на следующее занятие, а Блейз всё же решил остаться и дождаться друга прямо в коридоре. Уже почти зайдя за поворот, Панси крикнула, что будет с нетерпением ждать их в аудитории и нагреет для них два самых удобных местечка, и, наверное, при других обстоятельствах Забини даже бы умилился её попыткам казаться заботливой, но в сложившейся ситуации ему показалось, что она, как всегда, ведёт себя, как полная дура, и не видит ничего дальше ширинки Драко. Как только коридор полностью опустел, Блейз достал удлинитель ушей, который он купил перед началом учебного года в магазинчике близнецов Уизли, но до этого так ни разу им и не пользовался, а просто бросил во внутренний карман сумки и забыл на долгое время о его существовании. Но то, что происходило с Тео, уже серьёзно начало его беспокоить, и он не знал, как может хоть чем-то ему помочь, если этот придурок так ничего и не рассказывает о том, что творится в его жизни. Забини одним простым заклинанием привёл устройство в действие, и ухо-локатор с лёгкостью проскользнул под дверь, позволяя ему услышать, о чём говорит преподаватель с его лучшим другом. —…певаемость по моему предмету в этом семестре значительно снизилась. Насколько мне известно, и с другими дисциплинами у вас возникли, — старуха сделала паузу для придания своим словам пущей эффектности; Блейз даже скривился от столь театрального жеста и был уверен, что Тео поступил точно так же. —…определённые трудности. В связи с этим я даю вам дополнительные задания по моей дисциплине. Срок выполнения — до рождественских каникул, — сказала она, как отрезала. Блейз услышал шорох пергамента и презрительный смешок Тео. — Профессор, а что вы сделаете, если я откровенно вам скажу, что мне плевать на вас, ваш предмет и ваш список заданий? На секунду в кабинете повисла звенящая тишина. — Мистер Нотт, — непривычно мягко обратилась к Тео Макгонагалл, — хоть ваше поведение и непозволительно, но я не могу не спросить: что с вами происходит? — А вот это вас точно не касается, — прошипел он ей в ответ. — Если это всё, разрешите пойти на следующий предмет, вместо того чтобы стоять здесь и дальше терять время. — На этом всё, вас никто и не держит, мистер Нотт! — сказала профессор. — Но я очень надеюсь, что вы решите свои проблемы. Звук быстро приближающихся шагов заставил Забини поспешно отскочить от двери и спрятать подслушивающее устройство в карман; сложнее было сделать непринуждённый вид, но Тео, буквально вылетевший из кабинета и громко хлопнувший за собой дверью, и не заметил присутствия друга. Нотт что-то злобно бурчал себе под нос, и, когда Блейз собирался было заявить о своём присутствии, Тео сорвался… швырнул сумку в сторону, зарычал и стал бить кулаком стену, разбивая костяшки на пальцах в кровь. В одно сплошное месиво из разодранной в ошмётки кожи. Забини на миг даже встал на месте, как вкопанный, не ожидая от Тео подобного проявления эмоций. Ведь Нотт никогда не отличался агрессивным нравом. Блейз просто смотрел на то, как друг срывает все слишком давно подавляемые чувства на молчаливой, безропотно принимающей его слабость стене, и не знал, что ему нужно сделать. — Что здесь происходит? — возмущённо сказала Макгонагалл, появляясь из дверного проема. Тео даже не обратил на неё внимания, а Блейз наконец-то решился что-то предпринять: он сделал первый робкий шаг в сторону друга. — Мистер Нотт, вам придётся объяснять, что здесь произошло! — уже более мягко сказала профессор, видя его состояние. Тео тяжело дышал, упераясь лбом в разбитую до штукатурки и измазанную кровью стену, и, казалось, находился на грани истерики. Хотя о каких гранях шла речь? Это и была истерика, в своём чистом, первобытном проявлении, готовая смести с лица земли любого вставшего на её пути. — Тео, — тихонько прошептал Блейз, — ты как? Забини сделал ещё несколько шагов в сторону Нотта и протянул руку, хотел положить ладонь на его плечо, чтобы хоть как-то успокоить, поддержать своим присутствием, но стоило ему только слегка коснуться Тео, как тот отскочил от него, как ошпаренный. — Не трогай меня! Не смей никогда больше меня трогать, — прошипел он. И, напрочь забыв о валяющейся на полу сумке, рванул прочь от Блейза, как от заразившегося драконьей оспой. Забини так и остался стоять неподалёку от кабинета трансфигурации вместе с пораженной до глубины души профессором и лишь спустя несколько минут заставил себя сдвинуться с места. Забрать сумку Тео и пойти в сторону подземелий. — Прошу вас, присмотрите за вашим другом, кажется, он в этом нуждается больше, чем любой другой студент, — неожиданно изрекла Макгонагалл. — И помните: если станет совсем плохо, вы, мистер Нотт и мистер Малфой всегда можете обратиться к любому из преподавателей. Возможно, вы не поверите, мистер Забини, но каждый из нас на вашей стороне! — Спасибо, профессор, я учту, — бросил Блейз, не оборочиваясь. Конечно, Блейз в это не верил. Он видел, как годами Дамблдор и даже отчасти принципиальная и, казалось бы, справедливая Макгонагалл, выделяли из общего списка лузеров, которым посчастливилось оказаться их студентами, некую элиту. Небольшую группку учеников, которым позволено плевать на любые правила этой школы; их не только не наказывали, но и начисляли дополнительные баллы за это. Гриффиндор рулит, остальные сосут! И как после этого можно было доверять хоть кому-то из преподавателей? — Мистер Забини! — окликнула его профессор, и он замер, ощущая неприятный холодок вдоль позвоночника. — Надеюсь, у вас нет таких трудностей, какие возникли у мистера Нотта? — О, ну что вы, профессор, — обернулся к ней Блейз и приторно улыбнулся. — Они, если и есть, то вполне решаемы! Правда, он решил не признаваться, что решать эти проблемы придётся каким-то немыслимым чудом. Если с трансфигурацией, зельеварением и защитой от тёмных искусств трудностей действительно не было, то остальные предметы у Блейза не то что хромали, а уже волочили наполовину ампутированные конечности. Как бы это не звучало, но хоть какая-то польза от того, что у его друзей тоже были проблемы, всё же была: он, на фоне того же Теодора, был фактически золотым мальчиком. Это не говоря уже о Малфое, который почти что всецело забирал внимание преподавателей своим поведением. Забини продолжал смотреть на Макгонагалл, мысленно уже чуть ли не приказывая ей отпустить его восвояси — скулы и челюсть начинало сводить от любезной улыбки, — и искренне надеялся на то, что она не станет говорить о его успеваемости. А взгляд старухи говорил о многом. — Надеетесь на чудо, мистер Забини? — многозначительно спросила профессор, глядя на него поверх очков-половинок. — Мы же волшебники, профессор, — ухмыльнулся он. — А слизеринцы ещё и удачливы. — Голову, мистер Забини, не магия заставляет работать, и не удача. Идите уже, — махнув рукой, Макгонагалл скрылась за дверью своего кабинета. Блейз проводил профессора взглядом и отвернулся, быстрым шагом направился в сторону подземелий, готовый в любую минуту начать молиться хоть Годрику Гриффиндору, лишь бы никто из учителей больше не встретился ему на пути. Он так погрузился в свои мысли, что практически ничего не видел на своём пути; завернув за поворот, Блейз со всей скорости врезался в кого-то. На пол полетела сумка Тео, сорвавшаяся с плеча, посыпались книги, а ввысь взмыли листы бумаги, зависая в воздухе и создавая впечатление остановившегося на мгновение времени. Грейнджер. Он быстро обхватил её за плечи, помогая им обоим сохранить равновесие, и опустил на неё глаза. Откуда только у этой девчонки такой талант появляться из ниоткуда в самый неподходящий момент? Растерянный, слегка испуганный взгляд вызвал странное оцепенение, которое Блейз едва ли испытывал раньше. Сначала ему показалось, что это только из-за непривычной близости: Гермиона ещё никогда не оказывалась настолько рядом. Медленно втянув носом воздух, Забини обнаружил, что весь он пропитан ароматом, вызывающим пьянящее спокойствие. Это пахли её волосы, её одежда, чёрт возьми, она вся источала до боли знакомый запах, закрадывающийся глубоко в подсознание. Забини еле заметно тряхнул головой, понимая, что испуганный вид Грейнджер совершенно точно связан с его крепкой хваткой на её плечах, и, разжав пальцы, он сделал полшага назад, отпуская Гермиону. — Прости, — сорвалось с губ. — Я тебя не заметил. Блейз продолжал смотреть на неё, не в силах оторвать взгляда, почему-то отчаянно хватаясь за каждую черту её лица. Он её увидел. Без раздражения, когда на уроке рука рассекает воздух, а ответ с губ срывается раньше, чем профессор успевает задать вопрос. Не злую или растерянную, когда Драко вновь не удерживается от очередной колкости в сторону Гермионы или её друзей. А настоящую, до ужаса милую с этим румянцем на щеках, потому что извинения Забини застали её врасплох. По крайней мере, именно на это он надеялся — что его слова вызвали такое очаровательное смущение. Он, драккл его раздери, растерялся. Едва ли причина была в том, что они не начали осыпать друг друга словами, присущими слизеринско-гриффиндорским отношениям. Вовсе нет. Когда Блейз понял, что всё ещё продолжает смотреть на неё, зачем-то ожидая хоть какой-то реакции в ответ, сердце уже безвозвратно ускоряло свой ритм, вызывая дребезжание в груди. Осознание того, что он действительно извинился, хотя сам не понимал, за что, пробралось сквозь целый рой мыслей, возникших от разглядывания Грейнджер, и Забини сделал ещё один шаг назад, на всякий случай нахмурив брови. — Ничего страшного, — сказала Грейнджер, бросив на него последний, уже более доброжелательный взгляд, а затем перевела его на книги, валяющиеся вокруг. Её слова привели Блейза в себя. Он отошёл ещё чуть дальше и тоже посмотрел на вещи на полу, быстро присел, чтобы снова поднять сумку Тео, и взял в руки книгу, упавшую рядом с ней. «Лицом к лицу с безликим» — было выведено крупным буквами, напечатанными темно-синей, наполовину стершейся краской, на уже изрядно потрепанной обложке. Забини молча протянул книгу Грейнджер, не поднимая на неё глаз. Ему пришлось подождать несколько секунд, пока она заметила его неловкую попытку помочь. — Спасибо, — тихо прозвучало в ответ, когда она приняла протянутый ей том. — Акцио книги. Все рассыпанные фолианты собрались в её руках в массивную стопку, закрывающую ей весь обзор, и Гермиона, не прощаясь, пошла прочь. Блейз невольно неодобрительно скривился, подумав, что Грейнджер опять вытащила добрую половину библиотеки в свои гриффиндорские загребущие ручки. Это неоднократно доставляло ему неудобство. Забини много раз приходил в библиотеку и оставался ни с чем, потому что нужная ему книга уже была кем-то взята до этого; приходилось каждый день наведываться к мадам Пинс, чтобы заполучить её следующим. Со временем он даже перестал удивляться, когда обнаруживал имя Грейнджер на бланке пользования книгой на последней странице. Забини взял сумку Тео, стряхнул с брюк пыль и, подумав о том, что надо будет дать Тео подзатыльник за все приключения, которые ему пришлось испытать по его милости, пошёл дальше. Тео не было ни в гостиной факультета, ни в комнате. Забини аккуратно положил сумку на стол Нотта и устало уселся на свою кровать. Произошедшее за последние двадцать минут выбило его из колеи. Он откинулся назад и прикрыл глаза. Картинки последних событий так и мелькали в голове яркими вспышками. Забини прокручивал в голове срыв Тео, разговор с МакГонагалл и столкновение с гриффиндорской заучкой, сам не понимая, почему снова и снова мысленно возвращался к растерянным карим глазам. Вздымающаяся грудь, руки, разведённые в сторону в поисках опоры, резко вскинутая голова. Приоткрытые губы, готовые в любую секунду ответить на что-то ожидаемо-обидное и… бойкий взгляд, горящих янтарём глаз. Этот образ был последним, что Блейз видел перед тем, как провалиться в сон. Проснулся он резко, не понимая, где находится, и, пробежав по комнате взглядом, обнаружил Тео, сидящего на своей кровати, тупо уставившегося в стену взглядом. Забини глухо простонал, нехотя поднимаясь с кровати и пытаясь прийти в себя после дневного сна, от которого чувствовал себя крайне разбитым. — Тео, — обратился он к другу, когда смог связно мыслить. — Послушай, нам действительно нужно поговорить! — Как думаешь, он победит? — неожиданно спросил Нотт. — Что? Ты о ком? — растерялся Блейз. — Волан-де-морт! — изрёк он и замолчал на несколько мгновений. — Думаешь, Волан-де-морт победит? — Я не знаю, Тео, за ним стоит большая сила и его многие поддерживают… — А ты? — Что я? — Блейз прекрасно понял, о чём его спрашивает Нотт, но не хотел отвечать на этот вопрос, потому что знал, что многие на факультете не поддержат его точку зрения, как минимум потому что бóльшая часть студентов Слизерина были детьми людей, так или иначе поддерживающих самого могущественного темного волшебника Магической Великобритании. — На чьей стороне ты, дружище? — Тео резко перевёл взгляд со стены на Блейза и пристально на него посмотрел. От живых и вечно искрящихся весельем глаз Нотта не осталось и следа. В них еле тлела жизнь, а взгляд стал тяжёлым, изучающим, прожигающим насквозь. — Я ни на чьей стороне, — вымолвил Блейз. — Так не бывает, Забини, ты должен выбрать сторону! Идёт война. — Я знаю это, Тео! — с нажимом произнёс Блейз. — Что ты хочешь от меня услышать? — почти перешёл он на крик. — Я не идиот и всё понимаю! Я не могу видеть, как ты и Драко уничтожаете себя, а самое дерьмовое — что я ничего не могу сделать, потому что вы оба стали хранить от меня секреты… Не будь я таким трусом, я бы сказал, что желаю, чтобы это чудовище, которому все так поклоняются, сгинуло ещё тогда, вместе с родителями Поттера, но, так как я всё-таки трус, я сказал, что не встаю ни на чью сторону! — Но тебе всё равно придётся, — бросил ему Тео, снова отворачиваясь к стене. — Нотт, да объясни ты уже, что случилось? — Я не стану, потому что не хочу и не могу говорить об этом! Пожалуйста, Забини, оставь меня в покое… Блейз даже открыл рот от безразличия, сквозившего в голосе Тео. Он бы хотел что-то ему сказать, но не знал, что. Так и стоял посреди комнаты, вперившись в фигуру Нотта взглядом, пока не вспомнил, что две недели назад припрятал в чемодане блок сигарет, который ему прислал дядя по отцовской линии совиной почтой. Забини хотелось переосмыслить этот разговор. Он быстро достал пачку, бросил беглый взгляд на тумбочку с часами, чтобы посмотреть время, и стал собираться: надел теплые вещи, засунул сигареты в карман мантии. Выйти прогуляться на свежем воздухе казалось единственно верным решением. Вечерело. Вокруг замка царила белесая пустошь, припорошённая снегом, и Блейз быстро смекнул, что стоит ему закурить на где-то улице, как Филтч со своей мерзкой кошкой, которую, к слову, он действительно не считал такой уж мерзкой, в отличии от её недоноска-хозяина, завидят это и приковыляют по его душу, чтобы наградить наказанием. Этого ему для полного счастья то и не хватало! Поэтому Забини пошёл в единственное место, которое посчитал подходящим для своего «невинного» занятия. В совятне всегда царил достаточно специфический аромат, который мог послужить хорошим прикрытием запаху сигарет, даже если кто-то бы зашёл в помещение сразу после того, как он покурит. Блейз втянул в себя дым, приносящий спасительное спокойствие, стоя у маленького окошка, через которое совы улетали на охоту или относить почту, и думал о том, какой всё-таки из него дерьмовый вышел друг. Он ничем не мог помочь Драко, хоть тот чуть бы на стену не лез из-за девчонки Белл, которая, кажется, пострадала по его вине. Никак не смог разговорить Нотта, чтобы разделить на двоих его проблемы, а может быть, и найти какое-то решение. Блейз ничего не мог. Один сплошной ноль по всем показателям. Он никогда не любил заниматься самобичеванием, но по-другому уже просто не выходило. Казалось, ответ на все его молитвы был так близок, но почему-то постоянно ускользал от него, обходил его стороной. Блейз с упоением курил, так погрузившись в свои мысли, что даже не обернулся, когда послышались быстрые шаги по лестнице, лишь в последний момент спрятал сигарету в широкий рукав мантии, намереваясь незаметно потом её выкинуть. Он обернулся, готовый к тому, что придется объяснять кому-то, почему он стоит посреди совятни, как показалась кучерявая голова Грейнджер. — Забини! — выкрикнула Гермиона и, задыхаясь, упёрлась в колени руками. — Во-первых, ты глухой! Сейчас, дай я сначала отдышусь… Я пыталась позвать тебя, когда увидела с улицы, да и этот кросс долго ещё тебе не забуду… Блейз на всякий случай сделал ещё одну затяжку и избавился от окурка, кинув его к ногам, демонстративно затоптал лакированной туфлей на глазах у Грейнджер, а затем брезгливо оттолкнул его в сторону. Настроения на сюсюканья не было, а девчонка, так невинно-растерянно смотревшая ему в глаза несколькими часами ранее, перешла все разумные границы грубого общения. — Ты шёпотом меня звала? — усмехнулся он и тут же поджал губы, когда Гермиона вперилась в него суровым взглядом. На первый взгляд, вид был у Грейнджер, как у разъяренной фурии, готовой в любой вцепиться острыми, словно бритва, когтями в его лицо, но стоило только присмотреться… Немного приопухшие веки, нездоровый блеск в покрасневших глазах, всё ещё чуть влажные щёки и опухшие, искусанные губы. Не нужно было иметь семь пядей во лбу, чтобы догадаться, что ещё совсем недавно девчонка обливалась горючими слезами где-нибудь в укромном уголке. — А мне что, в полный голос орать? А… ой… — сообразив, как глупо получилось, она неуверенно опустила глаза, заправляя прядь волос за ухо. Блейзу даже стало её немного жаль. Желание спросить, что случилось, крутилось в голове надоедливым мотивом, но он понимал, как глупо это будет выглядеть. Он засунул руки в карманы и отступил на шаг назад, решив для себя, что не стоит лезть не в свое дело и нужно поскорее узнать, что она от него хочет, чтобы как можно быстрее закончить эту неожиданную и явно не приносящую радости ни ей, ни ему встречу. — А во-вторых что? — Во-вторых, тебя ждёт профессор Дамблдор в своём кабинете, так что, будь добр, сделай что-нибудь, чтобы от тебя не разило за километр этой дрянью, которой ты себя травишь, — закончила она, неодобрительно поджимая губы. Видимо, слухи о ней, которые он невольно слышал в разговорах других Слизеринцев, а в частности — в разговорах Малфоя, всё же имели под собой некую подоплеку. Это было совсем неуместно, но ему вдруг стало смешно, что Гермиона Грейнджер, заговорившая с ним второй раз за шесть лет совместного обучения, сама находившаяся в весьма разрозненных чувствах, готовая в любой момент снова разрыдаться из-за каких-то своих (интересно каких?) проблем, не нашла ничего лучше, чем всё же отчитать его за неподобающее занятие. И если бы Блейз не хотел сохранить серьёзное лицо, то неприменно бы засмеялся. — Иди уже, Грейнджер, не испытывай моё терпение, а то нашлю сглаз не хуже вашей мелкой Уизли. Я сегодня не в настроении слушать лекции о вреде курения, — проговорил он со смешком, понимая, что вряд ли в таком ключе его угроза действительно на неё подействует. Но, в разрез его ожиданиям, девчонка не стала спорить, даже не удосужилась что-то ответить на его нелепую, неубедительную угрозу. Лишь презрительно фыркнула и действительно пошла прочь, как он её и попросил, оставив его наедине со своими страхами. Почему-то от мысли, что он снова остался в одиночестве со своими проблемами на душе, стало совсем паршиво. После короткого раута с самим собой, Забини неторопливо поковылял в сторону школы. Директор не сказал ему ничего, чего Блейз сам не видел. Говорил, что настали трудные времена и в такой период нужно быть поддержкой и опорой тем, кто оказался куда в более плачевном положении, и о том, что вовремя протянутая рука помощи может спасти чью-то душу. Как, интересно, Блейз мог помочь, если на протянутую им руку помощи с самого начала года неустанно плевали? Как он мог послужить опорой, когда сам вот-вот, казалось, сорвётся с обрыва собственных амбиций и полетит в пропасть, не веря в свои силы? Тео напрочь отказывался обсуждать то, что с ним происходит, а Блейз больше не хотел спрашивать. А Драко… Забини уже замучился думать, чем и как может ему помочь, поэтому перестал предпринимать хоть какие-то попытки. Дни медленно сменяли друг друга, затягивая в круговорот уроков, тренировок и попыток поговорить с друзьями. Обсудить хотя бы какие-то отвлечённые темы: девчонок, предстоящий матч по квиддичу, хоть что-то… Не выходило. Их комната постепенно превращалась в палату для больных душевными травмами, потому что у всех так или иначе болела душа. А Блейз устал. Он больше не мог жить с такими настроениями. У него действительно не осталось сил барахтаться за троих и пытаться выплыть втроем из этого дерьма. Он не мог найти себе места. Всё чаще он уходил из комнаты с самого утра и не возвращался до позднего вечера. Просто сновал, как привидение, по замку из угла в угол, пытаясь убить время. Несколько раз он даже доходил до библиотеки: листал книги и учебники, чтобы отвлечься, но мысли терзали его сознание криками и спорами о том, что он слишком быстро сдался… А он не знал, как задушить эти баталии в зачатке. Близился Рождественский приём Слизнорта. Забини не хотел туда идти, но решил, что это неплохая возможность забыть о том, что его гложет, хотя бы на какое-то время. Да и старика декана обижать не хотелось, он был неплохим мужиком и преподавателем, поэтому к назначенному сроку, Блейз, одетый с иголочки, проследовал в назначенное место, а точнее, в личные покои Горация, которые находились всё в том же блоке, но на несколько этажей выше от их факультета. Обстановка в его гостиной была скромной, но не обделенной вкусом, не было вычурных украшений, лишь пышная ель неподалёку от камина, украшенная бежевыми лентами и игрушками пастельных оттенков. Стены были завешаны лёгкими прозрачными вуалями, рисующими в воображении Блейза устойчивое ощущение, что он находится в гареме какого-нибудь достопочтенного господина. Он неожиданно для себя вспомнил, как ездил с матерью и вторым отчимом в Саудовскую Аравию на какие-то его важные переговоры. Блейз, волею случая, а точнее потому, что за ним некому было приглядеть, оказался под присмотром главной надзирательницы гарема, в доме волшебника, с которым отчим заключал миллионную сделку. Юный Блейз тогда был ещё совсем крошкой и мог беспрепятственно находиться под крышей этого священного места, в которое вход чужакам строго запрещен. На детей, к счастью, это не распространялось. Он с восторгом наблюдал, как юные волшебницы, облачонные на улицах в паранджу, закрывающие их красоту с ног до головы, возвращаясь в родные стены гарема, преображались в прекрасных неземных нимф. Надевали красивое нижнее белье, платья, костюмы для восточных танцев. Он помнил, как они пели, танцевали и окружали его лаской и заботой, будто он был настоящим султаном, которому все эти женщины принадлежали. Это было таинство, которое, даже спустя года, он не мог и не хотел делить даже с лучшими друзьями, поэтому и никогда никому не рассказывал, что он тогда видел за прозрачными вуалями восточного гарема, в котором ему выпало счастье побывать. Глубоко вдохнув и возвращаясь в реальность, на миг подарившую ему возможность вернуться в свою детскую восточную сказку, Блейз сделал несколько уверенных шагов вперёд. Множество приглашённых гостей уже толпились в небольшие группки, с упоением обсуждая светские новости, фальшиво друг другу улыбаясь и наигранно смеясь неуместным шутками. Слизнорт стоял в компании одного из своих бывших протеже немного в отдалении от общей толпы и о чём-то оживленно говорил с Поттером. Забини быстро потерял интерес к этому зрелищу; изящным движением руки он быстро взял фужер с шампанским с подноса проходящего мимо официанта (это что, был Долгопупс?), и, сканирующим взглядом ещё раз прошёлся глазами по приглашённым. Забини почти сразу заприметил бедолагу Грейнджер, которая всеми силами пыталась отделаться от Кормака Маклаггена. Блейз скривился, вспоминая, как на приёме Слизнорта несколькими месяцами ранее наблюдал за отвратительным зрелищем: этот гриффиндорский недовратарь прямо за обеденным столом пытался соблазнять Гермиону. Это было настолько мерзко и жалко, что Блейз тогда даже не притронулся к еде, потеряв аппетит на весь вечер. И он не понимал, что сподвигло эту разумницу поступить так глупо и опромечиво, что она согласилась прийти на этот вечер в его сопровождении. — Мистер Забини, я рад вас видеть, — обратился подошедший к нему Слизнорт. — Добрый вечер, профессор, я как раз собирался высказать вам свое восхищение разнообразием местного колорита и весьма приятной обстановкой, — наигранной улыбкой заверил декана Блейз. — Большое спасибо, ваши слова греют мне сердце, — расплылся в улыбке старик. — Мы с профессором Флитвиком как раз, буквально несколько минут назад, обсуждали недавнее возвращение одной нашей знакомой в Великобританию. К слову о недавно вернувшихся: как поживает ваша матушка? — заискивающе поинтересовался декан. — Всё замечательно, профессор, я думаю, она будет польщена вашей заинтересованностью, — заверил его Забини. Когда наконец обмен любезностями был закончен и к ним подошли ещё несколько гостей, завязалась оживленная беседа, в которой Блейз не стал принимать участие. Он внимательно наблюдал со стороны за потоком незамысловатых обсуждений и, возможно, он был единственным, кто замечал, как постепенно сменяются собеседники, как одни уходят за выпивкой и не возвращаются, а другие подходят для очередного светского обмена любезностями, но точно так же вскоре удаляются. Забини потихоньку становилось скучно, он уже собирался извиниться и отчалить восвояси под унылый аккомпанемент виолончели, как Слизнорт обратился с вопросом к проходившей мимо Грейнджер. Блейз резко притормозил на месте и переключил внимание на значительно повеселевшую Гермиону, которая наконец-то смогла отвлечься на разговор, вместо бессмысленных попыток избежать приставаний Маклаггена. Гораций спрашивал её о разном: о том, какие планы она строит на будущее; понравился ли ей вечер; о том, большая ли у нее семья, есть ли двоюродные братья и сестры; поинтересовался, как дела у её родителей. Грейнджер держалась с достоинством, а Блейз почему-то вспомнил, как на прошлых посиделках клуба Слизней не удержался и презрительно фыркнул, когда девчонка стала рассказывать о своих родителях-дантистах. По правде говоря, ему тогда и вовсе хотелось рассмеяться, потому что Грейнджер, которая пять лет до этого отчаянно лезла в самые опасные приключения, не смогла даже придумать что-то, чтобы произвести впечатление на профессора, который жуть как любил полезные знакомства. Но сейчас, совершенно неожиданно для него самого, его посетила одна мысль, из-за которой он посмотрел на Грейнджер иначе: умница, любимица всей школы — она такая и есть. И пусть она магглорождённая, но ни тогда, ни сейчас она не стала лезть вон из кожи, а лишний раз доказала, что все её достижения — это её личная заслуга. — Премного рад, что ваши родные находятся в добром здравии, — пропел Слизнорт. — Очень рад был поговорить с вами всеми, но мне нужно уделить время и другим гостям, — обратился он ко всем рядом стоящим. Блейз учтиво улыбнулся и последовал примеру своего декана. Весь вечер он слонялся по залу и наблюдал за другими: радовался чей-то глупости, смеялся над чей-то неловкостью из-за опьянения и искал свое место на этом собрании «идиотов», но то и дело бросал белые взгляды на жалкие попытки зубрилы-Грейнджер отделаться от навязчивого ухажера. Он не мог объяснить своё пристальное внимание к её персоне; наверное, ему было интересно, когда её терпение наконец лопнет и она нашлет на нерадивого ухажера какое-нибудь изощренное проклятие. Ну, или на худой конец, летучемышинный сглаз, которому непременно обучилась у мелкой Уизли. Блейзу нравилось наблюдать, как Грейнджер изо всех сил старалась улизнуть и спрятаться от бедолаги Маклаггена, которому —совершенно точно — не перепадет даже поцелуя в щеку. Понимание этого приносило ему какое-то особое удовольствие, но он не акцентировал внимание на своих эмоциях. В какой-то момент Забини потерял её из виду, ему даже пришлось сделать небольшой кружек по залу, чтобы снова найти её взглядом. Грейнджер пряталась за полупрозрачным тюлем со своим очкастым дружком, что-то тихонько обсуждая. Блейз ненароком вспомнил газетые заголовки двухлетней давности – «У Гарри Поттера появилась девушка?» и «Разбитое сердце Гарри Поттера», — они заставили его задуматься, а может, в фантазиях Скиттер была какая-то доля правды? Ведь Поттер и Грейнджер постоянно крутились около друг друга и иногда чем-то напоминали Блейзу сиамских близнецов. В любых передрягах эти двое всегда были вместе. Завтракали — вместе. На занятиях сидели всегда — вместе. Обедали — вместе. Ужинали… снова вместе. Забини вовсе бы не удивился, если бы эти двое и спали вместе. Почему-то последняя мысль ему особенно не понравилась. Он вслух фыркнул и взял ещё один фужер с напитком с подноса, убеждаясь, что глаза его не подвели и Долгопупс действительно впахивал на этом приёме официантом. Это казалось бредом, но он почему-то судорожно продолжал наблюдать за зубрилой и шрамоголовым, пытаясь найти своим подозрениям опровержение. Ну не может быть между Поттером и Грейнджер ничего кроме дружбы! Химии между ними на порядок меньше, чем у Филча с его кошкой. Ещё немного понаблюдав за их общением, Блейз окончательно в этом убедился и, облегчённо выдохнув, потерял всякий интерес к происходящему. Он отвернулся и даже сделал несколько шагов в сторону декана, чтобы попрощаться и вернуться к себе, как неожиданно громко хлопнула парадная дверь, а на пороге появился недавно вспомнившийся ему завхоз. Он силой волок за собой Драко, который пытался вырваться, но, терпя полнейшее поражение, лишь обессилено брыкался в мертвой хватке мерзкого старикашки, который ухватил Малфоя за ухо. — Профессор, я поймал этого мальца, когда он ошивался двумя этажами выше; он утверждает, что приглашен сюда, — проскрипел Филч, сверкнув самодовольной гнилой полуулыбкой. — Ладно-ладно, не приглашали меня, доволен? — огрызнулся Драко. Блейз устало выдохнул, понимая, что Малфой опять наживает себе проблем. И было бы намного проще, если бы Забини знал, чем занимается Драко; тогда, возможно, он смог бы ему хоть чем-то помочь. Слизнорт попытался сгладить углы, говоря присутствующим и Филчу, что всё в порядке и Малфой может остаться на празднике, но, по всей видимости, этому не суждено было случиться. — Я провожу вас до вашей комнаты. — Выступил из толпы профессор Снейп и одарил Малфоя многозначительным взглядом, в то время как Драко смотрел на бывшего декана со смесью ненависти и презрения. — Конечно, профессор, — выплюнул Малфой, немного поддаваясь вперёд корпусом, как будто хотел нанести Снейпу удар. Блейз не хотел сейчас в этом разбираться, даже отвернулся на секунду, чтобы не видеть, как они уходят, и едва не пропустил, как Поттер рванул за ними вслед. Сделать Забини уже ничего не успевал. Зато успел заметить, как Грейнджер намеревалась последовать за своим дружком. Этого допустить он не мог. Забини быстро сделал несколько шагов в её сторону, перекрывая ей дорогу. — Грейнджер, — улыбаясь, изрек он, — у меня есть к тебе очень выгодное предложение! Гермиона притормозила и удивленно уставилась на него, явно не ожидая, что ей помешают. Она несколько раз моргнула, отступая на полшага назад, увеличивая расстояние между собой и Блейзом, и иронично изогнула тонкую, угловатую бровь. — Забини, за все года обучения мы практически ни разу с тобой и словом не перекинулись. И вдруг ты ни с того ни с сего появляешься передо мной, как чёрт из табакерки, и предлагаешь сотрудничество в каком-то якобы выгодном (конечно же, для тебя) предприятии… Зачем мне это? — Для начала, если ты мне поможешь, я забуду твоё грубое поведение в совятне, — начал он. — Та-а-к, продолжай… На самом деле, Забини уже несколько раз думал об этом, но всё время откидывал эти мысли, считая, что это будет выглядеть, как минимум, странно. Но с другой стороны… Зачем самому напрягаться, если есть возможность напрячь кого-то ещё? — Я немного отстал по некоторым дисциплинам, хотел бы, чтобы ты помогла мне подтянуть хвосты. — Увы, можешь оставить свои обиды при себе, мне это не интересно! — отшила его Грейнджер, складывая руки на груди крест на крест. — Хорошо, я поднимаю ставки. Я помогу тебе избавиться от Маклаггена, нав-сег-да! — И как, позволь узнать, ты это устроишь? — недоверчиво ухмыльнулась она. Блейз понимал, откуда в ней столько пренебрежения. Она не верила никому, только самой себе и только в свои силы. Привыкла решать все проблемы сама, и отнюдь не только свои, но и своих друзей. Вот только Забини вряд-ли можно было назвать даже хорошим знакомым… — А как ты хочешь? Могу по-хорошему, а могу и по-плохому. Могу поступить, как Слизеринец, аккуратно, продумано, без лишней шумихи. Но исключительно для тебя, — Блейз перешёл на заговорщицкий шёпот. — Ради твоей помощи… Могу решить проблему назойливого внимания твоего воздыхателя и более драматично. Почти как настоящий Гриффиндорец. Сыграть в отважного и благородного рыцаря, — он обворожительно улыбнулся, пытаясь включить всё своё обаяние. — Поверь, мы давно знакомы с Маклаггеном, со мной он связываться точно не захочет, а я подтяну хвосты и, как приятный бонус, утру ему нос. Одни плюсы, не находишь? Соглашайся! — пытался уговорить её он, зачем-то делая к ней полшага. — То, что ты отстаешь по учёбе, Забини, это полностью твоя вина и разбираться с этим тебе придётся самому, — сказала Гермиона, окинув его снисходительным взглядом. — А что до твоей помощи с Кормаком, то вынуждена отклонить ваш столь великодушный жест, «доблестный рыцарь», — презрительно фыркнула она. — Я вполне в состоянии разобраться со своими взаимоотношениями с любым из моих воздыхателей без посторонней помощи. А что до утирания носов — знаешь, у тебя нос не дорос, Забини, так что давай не будем тратить драгоценное время друг друга и просто закончим этот фарс. Чего ты на самом деле хочешь? — То, чего я хотел, я уже получил, — с лёгкостью на сердце ответил Блейз. И даже не слукавил. Он отвлек её от погони за Драко и его тайнами, пусть она всё равно узнает их от своего очкастого дружка, но получить удовольствие самой поучаствовать в этой слежке он ей не дал. — Но всё-таки не стоит зарекаться, Гермиона, — тихонько сказал он, впервые обращаясь к ней по имени. Он не знал, что сподвигло его на это, но почему-то знал, что поступил правильно. Что именно так он отыщет дорогу к её уязвимости, именно таким способом он найдёт лазейку к тому, что ему нужно. — Жизнь может быть очень непредсказуемой, и она намного сложнее, чем тебе кажется. Иногда друзья могут оказаться злейшими врагами, а люди, которые тебе казались недругами, стать ценными союзниками. — Поверь, я это знаю. На лице Грейнджер, буквально на одно мгновение, мелькнуло сожаление, а затем она пристально посмотрела Блейзу в глаза. Что она там искала? Он не знал. Но впервые Забини осознал, что перед ним не просто зубрила, ходячая энциклопедия и грязнокровка, которую презирал Драко. Перед ним личность. С разными гранями, возможно, немного острыми краями, но она была намного более интересной, чем пыталась казаться. Сердце пропустило удар, а внутри что-то предательски заныло. Он смотрел в её глаза и почему-то чувствовал себя виноватым, а пальцы правой руки покалывало от желания протянуть к ней руку и прикоснуться. — Что ж, — прервал он затянувшееся молчание и отвернулся, заканчивая их зрительный контакт, — приятного вечера, мисс Грейнджер, к вам спешит ваш «интересный» спутник. — Так официально? — хмыкнула она. — Что ж, всего доброго, мистер Забини, вам тоже приятно провести время. Нужно было выбираться. Он буквально рванул с места. Не оборачиваясь, стараясь не думать о карих глазах и чувстве, которое они пробудили в груди. Блейз быстрым шагом дошёл до выхода и, не удержавшись, окинул мимолётным взглядом гостиную. Ту, которую искал глазами, он не увидел. И был этому рад. В ту ночь он не сомкнул глаз почти до самого утра. Пытался понять, что это вообще было и почему он почувствовал, что почувствовал. Откуда в мгновение ока внутри возникло это тупое, ноющее чувство, будто все внутренности выворачивает наизнанку… почему глаза на протяжении всего вечера так и искали её по залу, а руки, словно чужие, так и хотели дотронуться? Он блуждал взглядом по стенам комнаты, по потолку, видел разные образы, но так и не нашёл ответа на свои вопросы, а затем как-то незаметно провалился в недолгий и беспокойный сон. Времени не существовало. Была лишь кривая переменная пространства вне реальности. Туманная. Нечёткая. С размытыми образами, преображающимися в кошмары, в самые большие страхи Забини. Он часто просыпался, стараясь убежать от них, но снова проваливался в эти ледянящие кровь видения. Сердце стучало в груди, как заведенное, а одеяло, подушка и простынь были насквозь мокрыми от пота. Он горел, но не мог согреться. Он кричал, но с губ срывались лишь приглушенные стоны. А на его руках то и дело умирали близкие ему люди...