Десять ночей с Грейнджер

      Это был один из тех сентябрьских вечеров, когда снова становится поистине тепло, как будто природа напоследок отдаёт дань уважения безвозвратно ушедшему лету. Двое друзей сидели на самом верху Астрономической башни, свесив ноги через перила. Они распивали огневиски, который привез Блейз ещё в начале года, но до этого вечера у них всё никак не получалось выкроить время и встретиться вот так, вдвоём, чтобы просто посидеть, поболтать о жизни, о былом, поделиться новостями, вкусить сей божественный коллекционный напиток. Плюс ко всему прочему, Забини всё время где-то пропадал и уже почти две недели не ночевал в их общей с Малфоем и Ноттом спальне. Было понятно как божий день, что у Блейза кто-то появился, и судя по тому, что Панси до сих пор не известила Драко о том, с кем «спит» Забини, девушка, у которой тот проводил ночи, была явно не из Слизерина. Тем не менее, у них наконец-то выдался свободный от занятий, тренировок и прочей ерунды вечер, и Драко был полон решимости узнать, где пропадает ночами его лучший друг.       Малфой разлил по стаканам янтарный обжигающий напиток, отсалютовал своим Блейзу.       — Рад, что у нас получилось вырваться!       — Взаимно, Малфой, — слегка приподняв свой бокал, парировал Забини.       Почти все семикурсники вернулись в Хогвартс, чтобы заново пройти программу выпускного года и наконец-то сдать ЖАБА. Почему почти каждый выживший предпочёл вернуться в школу, в которой все они пережили столько горя, никто не знал, но и Блейз, и Драко, как и многие другие, впервые после небезызвестных событий столкнулись тридцать первого августа на родной платформе 9 и ¾ и были поражены обилием народа, который собрался у поезда.       Хогвартс снова заполонили ученики, они сновали по территории школы, бегали, дурачились, веселились… и эту идиллию двое беспрепятственно наблюдали с высоты своего убежища.       Конечно, в последние годы Малфой отдалился от Блейза, но друг понимал, почему это произошло. Он научился прощать и принимать холодную сдержанную отстраненность Драко, но не мог перестать жить. За этот период многое произошло, и их с лучшим другом немного раскинуло в разные стороны. Вот только в это мгновение снова пришло ощущение, что они на одной волне, снова те самые беззаботные школьники из прошлого, которое было не так давно, а на деле, казалось, прошла почти вечность.       За бокальчиком-другим Драко поведал Блейзу о судебном процессе, на котором его семью оправдали, рассказал о родителях и их планах на будущее, признался в том, что не имеет ни малейшего понятия, что ему делать со своим. Блейз, как и раньше слушал не перебивая, в общем-то это всегда было их маленькой фишкой: Малфой любил говорить, а Забини слушать, крайне редко случалось, что происходило наоборот.       — Отец очень не хотел, чтобы я возвращался сюда, а мне показалось это важным. Доказать, что я не боюсь и готов ответить за всё, что совершил, посмотреть своим страхам в лицо. Понимаешь?       — Думаю, да, — ответил Забини.       Блейз слушал рассказы Драко, его мысли, чувства; ему было важно, что друг как и прежде может рассказать ему всё, что его гнетет. Он не перебивал, старался вникнуть в каждое слово, но то и дело выпадал из разговора, пытаясь решиться открыть Драко свою маленькую тайну.       Забини понимал, что то, что он собирается сказать, будет крайне сложно принять Малфою. Он надеялся подобрать удачный момент, сделать ошеломляющее признание как бы невзначай. Было тяжело решиться на этот отчаянный жест, но Блейз осознавал, что правда так или иначе выплывет наружу, поэтому справедливо рассудил, что обязан быть тем, кто всё расскажет это Драко первым. Он судорожно пытался придумать, как аккуратно вылить поток информации на друга: для этого требовалось как минимум сменить тему, и перейти на что-то более общее, а в последнее время, единственным общим между ними, к сожалению, осталась только учёба.       — Как тебе профессор Ралфс? — спросил Забини, когда Малфой замолчал.       — Немного помпезный, но, по-моему, ничего, а тебе? — Малфой по-настоящему улыбнулся Блейзу, так просто, едва поднимая краешки губ, поэтому Забини стало до боли неловко за эту навязанную, искусственную тему, которая вряд ли была интересна хоть одному из них.       Блейз оперся правым плечом на каменную кладку сбоку, благо высота уже давно не пугала его — к ней привыкаешь, когда постоянно сидишь верхом на метле и рассекаешь воздух над полем во время игры.       — Не знаю, по-моему, он некомпетентен в предмете, но это не важно, всё равно не продержится дольше года, — ответил Забини.       — Веришь в проклятие должности профессора ЗОТИ? — спросил Драко и наигранно скептично изогнул бровь.       Неожиданно для себя Блейз засмеялся.       Ему показалось, что их дружба такая же, как и прежде; всего на одну секунду он поверил, что может просто сказать Драко всё то, что хочет, а друг поймёт его, примет любое его жизненное решение. Но… это было не так.       В этом случае Забини, хочет он того или нет, придётся действовать иначе, мягче, тактичнее.       Тео тоже был солидарен с ним в этом, он согласился, что слишком прямолинейно вывалить такое на Малфоя будет полнейшей катастрофой, сравнимой по масштабам как минимум с пришествием ещё одного фанатичного мудака вроде благополучно почившего Темного Лорда.       Тео никогда не скупился на красноречивые сравнения. Шутил он местами плоско, но достаточно часто смотрел в корень, именно поэтому Блейз почти всегда обсуждал с Ноттом важные стратегические (как он сам любил их называть) решения. А стратег из Забини, честно признаться, был так себе.       Забини осторожно посмотрел на Драко: Малфой откинул голову назад и полукруговыми движениями разминал шею, подставив лицо под закатные лучи уходящего за горизонт солнца. Вечно болезненно-бледная кожа в этом свете смотрелась загорелой, а пепельные волосы поблескивали рыжиной. Он выглядел расслабленным.       Тяжесть легла на сердце неподъемным валуном, а в горле образовался комок горечи.       Как же трудно решиться что-то сказать, когда это действительно важно!       — Ты часто стал поздно возвращаться в подземелья… не боишься, что тебя поймают? — неожиданно спросил Драко, всё так же смотря куда-то за горизонт.       Блейз чуть не поперхнулся огневиски, который пригубил в момент заданного вопроса. Растерянность и какой-то животный страх разоблачения сменились осознанием: вот он — идеальный нужный момент!       Сейчас или никогда!       Забини тихонечко набрал в лёгкие побольше воздуха и… решился:       — Ну, на самом деле — это не страшно, когда твоя девушка староста школы.       Драко не сразу понял, всю суть сказанного Блейзом. В мыслях он судорожно перебирал всех девушек, занимающих должности старост, пока мозг отчаянно опровергал самый очевидный ответ.       Когда попытка найти более правдоподобный, более устраивающий Драко вариант была полностью провалена, осознание действительности окончательно выбило почву у него из-под ног.       Бритва Оккама.       Он нервно хмыкнул и спросил, проверяя верность своего умозаключения:       — Грейнджер?       Глухое, почти очаянное «Да», и вместо ожидаемого приступа тошноты, отвращения, ну или, на худой конец, почти истеричного смеха, Малфой почувствовал укол горькой досады и почти по-детски напыщенную обиду.       Чувство несправедливости сдавило горло незримой удавкой, и Драко вдруг захотелось топнуть ногой, надуть губы и закричать:       «Так не делается, Блейз, я первый её заметил!»       Эта идиотская мысль вызвала у Малфоя нервный смешок и ещё больше заставила задохнуться от возмущения. В долю секунды он почувствовал такой спектр эмоций, какой не ощущал за всё время своего жалкого влачения.       А на эмоции Драко никогда не был скуп… хотя и умело это скрывал.       Боль пронзила грудь раскаленными шипами досады, разочарования, обиды, злости и… нет. Это не было ревностью в прямом её смысле, и это он тоже понимал, просто Малфой никогда не любил делиться своими игрушками. А Грейнджер, в каком-то извращенном его понимании, принадлежала ему.       Как соперник, как враг, как его грязнокровка, над которой он привык издеваться. Но она была его.       Его антагонистом.       Грейнджер просто не имела права с ним так поступать!       Он искренне недоумевал, как Грейнджер посмела прикоснуться к сокровенному, сакральному для него и запретному для неё: к его приближенному кругу, к лучшему другу. Это не укладывалось в голове и вызывало сбой в сердечных ритмах до нудной боли в грудной клетке. Вот только не было понятно, почему сердце ноет из-за Грейнджер, а не из-за того, что Забини связался с ней.       Почему Драко почти принимает чувства (если они есть) Блейза?       Почему почти не удивлён?       Малфой слегка сжал челюсть и тихо втянул через нос в лёгкие воздух, пытаясь успокоить бушующий внутри ураган.       Выдох.       Хотелось накричать на Блейза, ударить, оскорбить. Хотелось крушить всё вокруг себя, снова разрушая, ломая чёртовы судьбы. Быть гребаным злодеем, что не позволит отнять у него ту самую единицу постоянства, что у него осталась.       Ненависть и презрение к Грейнджер.       К раздражающей, вездесущей поттеровской подстилке.       Или тебе уже и его мало, маленькая жадная сучка?       Да, определённо. Она хотела отнять у него остатки самого дорогого в его жизни: близких друзей, самообладания, самоидентичности. Она жаждала разрушить его моральные устои, забрать у него дружбу, чуть ли не с единственным человеком, которого Драко по-дружески любил. Любил как брата, которого у него не было — в Блейзе он однажды его обрел.       Ещё один вдох, такой глубокий, что лёгкие зажгло от перенаполненности и слегка превышенного растяжения альвеол и соединительных тканей.       Хотелось смешать Забини и его девушку с дерьмом прямо сейчас… и если бы Малфой относился к Блейзу хоть на капельку хуже, он так и сделал бы.       Выдох.       Забини по-прежнему ждал реакции Драко.       Молчание явно затянулось. Малфой не произносил ни звука намного дольше, чем позволяла ситуация. Драко понимал, что срочно должен это исправить, чтобы не стало очевидным то, как его задело, что Забини встречается с грязнокровкой.       Его грязнокровкой!       — Что Тео думает о том, что ты крутишь шашни с его напарницей? — сделав над собой волевое усилие, выдавил наконец из себя Малфой.       Боковым зрением он заметил, как друг расслабился: ему явно принесло облегчение, что молчание было прервано и реакция Драко оказалась, по всей видимости, не такой буйной, как Блейз ожидал.       — Вообще-то Тео, кажется, рад за меня, — ответил он. — Он говорил, что ему и самому нравится Гермиона и, если бы я её не окрутил, то он бы сам попробовал за ней приударить.       Забини заулыбался.       Сложилось чувство, что этот миг навсегда отпечатается в памяти Драко. Он смотрел на друга и на него снизошло кристальное, чистое осознание: Блейз влюблён.       Горечь, образовавшаяся во рту, вязала. Тошнило от умиленного выражения лица Блейза. Хотелось вырвать себе глаза, чтобы не видеть его блаженной улыбки, шандарахнуться со всей дури об стену башкой, чтобы забыть счастливый блеск от слов о Грейнджер в глазах друга.       Злость растекалась по венам разъедающей все внутренности кислотой, наполнила ротовую полость привкусом собственной желчи, заставляя желать её выплюнуть… выблевать из себя, потому что это было неправильно… ненавидеть Тео за то, что он всё знал и ничего не сказал. Забини за то, что он посягнул на то, что Драко не принадлежало.       (Или принадлежало?)       Малфой слишком запутался в своих эмоциях, он захлебывался ими: они захлестывали, кидали в разные стороны, заставляя усомниться в адекватности своего разума.       Он одним махом опрокинул стакан и двумя жадными глотками осушил его досуха: огневиски обожгло горло, заставило сбиться дыхание, Драко прижал сжатый кулак к губам и зажмурился.       — Передай Нотту, что он дурак, — прошипел он, наконец протяжно выдыхая из себя концентрат кислорода, углерода и испарений алкоголя.       — Так сам и скажи, я-то тут при чем? — наигранно засмеялся Блейз, в попытке разрядить обстановку.       — Потому что ты тоже дурак, вам будет проще друг друга понять, — ответил Малфой непринуждённо, хотя мысленно он яростно метал куда более красочные изречения в сторону своих друзей.       Повисло неловкое молчание.       Драко не знал, что должен сказать Блейзу. Сказать правду? О какой правде вообще могла идти речь, если он сам не знал, в чем эта правда заключается!       Малфой злился и не понимал почему. Он судорожно искал ответы внутри себя, но натыкался на глухую стену гнева, стоящую красной пеленой, застилающую собой любое разумное объяснение. Держать агрессию под контролем становилось все труднее. Забини, кажется, тоже чувствовал, что непринуждённая лёгкая атмосфера окончательно утрачена.       Караваны мыслей крутились в головах обоих парней, каждый думал о своём и не был готов, делить эти думы с кем бы то ни было ещё (а может только друг с другом?). И как преодолеть барьер нерешительности, отчуждения, недоверия — ни Блейз, ни Драко не могли понять. Но поставить крест на этом вечере им тоже было достаточно трудно, потому что, казалось, в этот вечер решается судьба их дальнейшего общения.       Драко считал, что Блейз, своим эгоистичным желанием сознаться, да и вообще связаться с такой, как она, точнее, не с такой — именно с ней, — поставил на кон всё: их дружбу, принципы, мораль и веру в постулаты чистоты волшебной нации.       Создавать иллюзию того, что всё нормально, было глупой попыткой, почти жалкой, но ни Драко, ни Блейз, не хотели друг друга потерять, поэтому продолжали сидеть и делать вид, что ничего не произошло.       А произошло ли?       По факту, Драко не касалось, кого выбрал себе в девушки друг, если бы не гамма негативных откликов внутри…       После трех стаканов огневиски в обречённом молчании, подвыпивший Малфой все-таки решился заговорить, спросить кое-что, что его ни капельки не беспокоило, ну вот совсем не беспокоило, ему просто стало интересно, — убеждал себя он.       — Ты её уже трахнул? — спросил Драко, всматриваясь в почерневший горизонт.       Даже в потемках, боковым зрением Малфой увидел, как яростно заблестели глаза Забини и с какой силой сжались его кулаки.       — Она, — выделяя каждый звук, начал Блейз, — не такая!       — Ага, ещё скажи, что вы ночами Астрономию изучаете, — зло усмехнулся Драко.       Забини подтянул ноги, перекинул их через перила и спрыгнул на пол Астрономической башни — шлепок его лакированных туфель эхом отразился от стен, звучал поистине оглушающим, — и вперился взглядом в фигуру друга, который, казалось, ничего не замечал вокруг.       — А с чего такой интерес к моим сексуальным отношениям с моей девушкой? Что-то я не припомню, чтобы ты допытывался у меня, сплю ли я с Дафной, когда мы встречались, — оскалился мулат.       Малфой через силу натянул на лицо свою фирменную усмешку и повернулся к Забини, слегка наклонив голову вбок и хищно прищурившись.       — Просто я и так знал, сколько раз за ночь у вас было, когда, даже в каких позах, — прошипел в ответ он, а затем добавил уже спокойнее: — скажи спасибо Паркинсон, все на факультете знали особенности сексуальной жизни с твоей девушкой, — Малфой намеренно сделал упор на слове «твоей», остужая пыл Блейза и показывая всю абсурдность его подозрений.       Блейз слегка стушевался. Он несколько секунд смотрел на Драко невидящим взором, а потом, дрогнув, поднял руку и потёр шею сзади, чувствуя неловкость.       — Прости, я, кажется, выпил лишнего. Я, наверное, пойду, — сказал он, опуская взгляд.       — Я так понимаю, тебя сегодня можно не ждать?       — Верно, — ответил Забини и, повернувшись на каблуках, уверенно пошёл в сторону выхода, затем остановился, оперевшись рукой на проём арки, и напоследок бросил куда-то в пустоту: — Мне никогда ещё не было ни с кем так интересно ночами напролёт, разговаривать обо всём на свете, как с ней.        После этих слов Забини как-то обречённо выдохнул, уронил руку вдоль тела и сделал несколько шагов вниз по винтовой лестнице.       Хороший должен был быть вечер.       Должен был быть… А стал настоящей катастрофой.