***
Огромный обеденный стол устланный красной скатертью, на которой мелко и изящно вышиты золотые розы. Казалось, прикоснись — и они оживут, прогнутся под напором пальцев. Дорогая и искусно проделанная работа мастера стоила денег, что за неё отдали. Однако для её теперешнего хозяина это были копейки. Для него вообще не существовало понятия недоступная по карману цена, однако и чувство меры для него тоже было незримо. Он скупал всё, что было можно, всё, что имело в себе несколько десятков нулей. Ему в руки попадали поистине чарующие и пленяющие своей красотой вещи, однако в общем балагане таких вещей они полностью теряли свою индивидуальность, меркли на общем фоне, превращаясь в одну ненужную свалку дорого барахла. Что не сделаешь ради того, чтобы похвастаться перед такими же своими дружками и удовлетворить своё собственное эго. Под общий склад этого дорогущего барахла восседал сам его хозяин. Он сидел за этим огромным столом, скрючившись в кресле. О, как же сильно он выделялся на фоне этой роскоши. Он сидел поникший над бокалом дорогого вина, то и дело взлохмачивая свои жирные сальные три волосины и бормоча под нос разгневанные ругательства пьяного человека. Иногда он поднимал голову, отвлекаясь от своего насущного занятия, но только чтобы снова налить изысканного вина в хрустальный бокал и опять начать выругиваться. О, да он был ужасно пьян, казалось, только подыши рядом с этим человеком и тебя всего обдует этим душным перегаром. Несмотря на проветривание, в помещении до удушения жарко, словно кто-то нарочно надел тебе петлю на шею и уверенно, медленно, растягивая удовольствие, затягивает верёвку. Где-то в глубине комнаты находились различного рода музыкальные инструменты, на которых играли либо приглашённые виртуозные музыканты, либо же, как говорил хозяин этого дома «жемчужина из заморских стран» — его личная собственность. Собственность, что сейчас мирно играла на фортепиано, молясь всеми фибрами души, чтобы случайно не задохнутся в этой комнате. Ей было некомфортно, но не столько от самого факта удушения, сколько оттого что может потом с ней сделать этот человек. Это нервировало, однако она знала, на что шла. Если получится перекинуть всё внимание на себя, Фуюми будет свободна сегодня. Белые вьющиеся волосы «собственности» небрежно свисали по спине, падая на обтянутые жгутом крылья, сминая белые некогда пушистые перья. Оковы нельзя было снимать даже под страхом смерти, только по приезде многоуважаемых гостей, перед которыми хозяину хотелось похвастаться своей маленькой белой жемчужиной. Она имела дистрофичное слабое тело, от того являлась ещё более хрупкой. Казалось, дунь чуть сильнее положенного и её тут же унесёт. Тонкие руки девочки покрывали длинные балахонистые рукава, из-под которых выглядывали тёмные багровые синяки на запястьях. Большинство из них она сделала себе сама. Пальцы малышки бегло бегали по клавишам. Эта процедура продолжалась уже несколько часов. Руки нещадно гудели и ныли, но никто не велел девочке останавливаться, а потому раз за разом ей приходилось наигрывать одну и ту же мелодию. И всё это было ради одного единственного зрителя. Он то и дело кивал пьяной головой в знак того, чтобы музыка продолжалась. Это могло происходить ещё долго, ровно до тех пор, пока пальцы девочки не соскользнули с нужной ноты. На клавишах остался кусок содранной кожи. Мужчина до этого сидевший за огромным столом и выпивавший очередную бутылку дорогого вина, с треском разбил её об холодный мраморный пол. Остатки напитка разлились в огромной ярко-бордовой луже вперемешку с осколками. От такого резкого звука маленький Мивр вздрогнул и с животным страхом оглянулся на мужчину. Тот, пошатываясь от количества выпитого алкоголя, медленно стал подходить к ребёнку. С каждым сделанным шагом по залу отдавалось грозное эхо одиноких каблуков. С каждым приближающимся звуком хотелось бежать; бежать пока ноги не подведут; бежать пока пятки не сотрутся в кровь, лишь бы не быть здесь, лишь бы не получить заслуженное наказание. Но бежать было некуда. — Маленькая мерзавка! Ты даже вальс камелии сыграть нормально не можешь. Мало того, что тебя продали за безбожно дорогую цену, которая никак не соответствует купленному товару, так я тебе ещё и репетиторов нанимаю, кормлю тебя, одеваю. И так ты мне отплачиваешь за мою доброту? Грозно холодный голос мужчины заполнил всё помещение трезвонящим эхо. Он прозвучал прямо над ухом маленькой девочки, от чего та неосознанно прижала уши и лишь сильнее вжалась в стул. — Прошу прощения, — тихим сбивчивым голосом пролепетал ребёнок. — Сэр, я не хотела вас разозлить, я уже пятнадцатый раз играю эту мелодию, мои пальцы просто не предназначены для её интервалов и… Девочке не удалось закончить свои лепетания под нос, она со стремительной скоростью полетела со стула, падая, распластавшись по холодный полу. Спустя пару мучительных минут ей все же удалось кое-как встать на четвереньки. Она схватилась за живот, по которому пришёлся основной удар, и стала задыхаться и отхаркиваться вязкой слюной. Этот человек никогда ещё так сильно не бил её. Но сегодня всё было иначе. Она знала это и всё равно целенаправленно пошла на эту пытку. Нужно лишь немного потерпеть. Совсем чуть-чуть и боль пройдёт, унижения закончиться, и она поможет, спасёт Фуюми. — Дрянь, ты ещё и пререкаешься! Посмотри, что ты натворила, — рявкнул мужчина, еле удержавшись на своих двоих он взял девочку за волосы и потянул её к клавишам рояля, тряся её голову как какой-то мешок перед тем самым местом, где была размазана кровь. Но глаза девочки не в силах были сконцентрироваться на них. С подбородка стекала слюна, пачкая белое платье водяными каплями. Мужчина, не дождавшись ответа, снова швырнул её на пол, от чего девочка снова распласталась по холодному полу. У ребёнка уже не было сил хоть как-то встать на четвереньки, не то что подняться. Она лишь тихо всхлипывала, в мыслях проговаривая: «это всё ради Фуюми, всё ради Фуюми. Нужно лишь потерпеть ещё чуть-чуть и боль пройдёт. Лишь бы Фуюми не пострадала». Однако, на деле комнату разорвали другие, совсем хлюпкие, молящие и унизительные слова. Анадера знала, что ничего плохого не сделала, однако проглотив свою вопящую во все сторону гордость, она хрипло прокряхтела. — Прошу прощения… — Прощения? — словно не веря своим ушам, рассмеялся мужчина. На деле он хотел, хотел и выжидал для себя столь уничижительную просьбу. Его ухмылка разлилась в полном блаженстве, однако, словно опомнившись, он расхлябанно мотнул головой и вкрадчивым шёпотом, дыхнул перегаром прямо в лицо ребёнка. — Нет, дрянь, так не пойдёт, прощение ещё надо заслужить. Вставай, — неожиданно рявкнул он, снова поднимая маленькое дитя за волосы. Девочка кое-как стояла на своих двоих, то и дело постоянно пошатываясь. Пьяница оттащил её голову назад так, чтобы глаза ребёнка смогли встретиться с его потемневшим насмешливым взглядом. — Вылижи это своим языком. Не совсем понимая, о чём её просят, Анадера растерянно взглянула на мужчину, где-то в сердцах надеясь, что всё же ослышалась. Ей просто не хотелось верить своим ушам. Однако мужчина с оскалом смотрел в сторону клавиш, заляпанных кровью девочки. Всё же ей не показалось. Затем мужчина отошёл в сторону, пропуская ребёнка вперёд. Но в последний момент, будто додумавшись до самой гениальной мысли в своей наглухо пропитой голове, он неестественно карикатурно скривился и отхаркнул на клавиши вязку, пенящуюся слюну. — А это тебе, чтобы убираться было легче. Ребёнок снова полетел в сторону рояля и кое-как вцепился кровоточащими пальцами от мозолей в деревянный корпус. Анадера смотрела на заляпанные кровью и чужой слюной клавиши, а в мыслях только и крутилось: «Неужели это правда?». Однако думать было некогда, она знала, что если заставить ждать мужчину слишком долго, то непременно разозлит его ещё больше. Нет, она знала, что её здесь не убьют, свято верила в это, так как ей не раз говорили, сколько миллиардов стоила её туша на чёрном рынке, и сколько ей придётся отрабатывать эту стоимость. Однако теперь от её действий может пострадать Фуюми. Светловолосая девушка с подстриженным каре и блеклыми серыми глазами, как пасмурное небо перед небольшим весенним дождём. Её бледная едва заметная, но такая тёплая и родная улыбка, всегда успокаивали Анадеру, вселяли надежду, она словно говорила, что всё ещё не кончено, что нужно идти дальше и во что бы то ни стало выбраться из этого места. Поэтому ничего не оставалось кроме как пойти на поводу у этого гнилого до мозга костей человека. Анадера сделает всё, чтобы спасти сегодня Фуюми. Подавляя очередной рвотный позыв, девочка кое-как сфокусировалась на одной точке стараясь абстрагироваться от лишних мыслей и думать только о спокойной улыбке Фуюми или о тех славных деньках, когда ей было хорошо. Язык приблизился к клавишам, а в нос ударил резкий запах перегара, от которого хотелось вывернуть желудок наружу. Анадера с силой зажмурила глаза, касаясь языком до вязкой блевотной субстанции. Но теперь это было не так страшно — перед глазами то и дело мелькала Фуюми, читающая пожелтевшие страницы книги. Вот, теперь она поглаживает Анадеру по голове и говорит, что всё будет хорошо. А вот, она оказалась в заросшем ярко зелёной травой старинном парке, где она частенько гуляла с Абаки и, вечно отлынивающим от работы, Хисокой. Вот Анадера снова говорит очередную глупость, смущая Абаки, отчего рядом идущий хитрый мальчишка усмехается, чем лишь сильнее вводит ту самую Абаки в краску. Они идут и переговариваются о всякой чепухе, а нос то и дело щекочет приятный запах летних цветов. Он приятный и совсем не навязчивый. Совсем не такой как перегар теперь исходящий от клавиш. Всё закончилось тогда, когда вылизывать уже было нечего. Она с трудом встала на ноги и посмотрела в сторону мужчины. Тот с довольным лицом наблюдал за унижениями его собственности. — Молодец, хорошая девочка, — сказал он, похлопывая по плечу, а затем его обманчиво улыбающееся лицо исказилось в гримасу истинного наслаждение. — Тебя ждёт камера. Всего три слова, а мир словно провалился из-под ног Анадеры. Её зрачки неестественно сузились, дыхание участилось, а руки стали неистово трястись крупной дрожью. Вся её былая уверенность упорхнула прочь, оставляя место надвигающейся истерике. Девочка забилась, хватаясь за волосы. Из глотки выходили сдавленные фразы, а глаза бегали из стороны в сторону: — Прошу, умоляю, всё что угодно, но не камера. Я же не сделала ничего плохого. Но она знала. Всё это было бесполезно. Не прошло и пяти минут, как эти двое оказалась в подвале, который находился в правом крыле поместья. Здесь располагалась подсобка и прочие-прочие комнаты, забитые всяким хламом. Выше над ними находились комнаты слуг и тюремные помещения, чем-то больше напоминавшие огромную клетку для животных. В них проживали все скупленные диковинные твари, и только двое из них были разумны. Но для этого человека не было разницы, умеют ли они говорить, думать или нет, ведь какая разница они — животные, они — его собственность. Анадера прекратила умолять. Сил уже не было. С пустой головой она сама медленно входит в комнату. Ноги подкашивались, не слушались, будто ей пришлось идти на смертную казнь. Хотя для неё так и было. Затем послышался скрежет металла, и бряцание связки ключей. Массивная дверь со скрипом открылась, и мужчина подтолкнул девочку грубо в спину, из-за чего та не удержалась и грохнулась на пол. — У тебя будет достаточно времени, чтобы подумать над своим поведением, — сказал напоследок ухмыляющийся пьяница, и дверь с хлопком закрылась. Замок на двери щёлкнул. По телу прошлось ощущение хлёсткой пощёчины. От этого раздирающего шума Анадера подлетела к двери на ослабших ногах и что есть силы начала тарабанить по ней сжатыми до побеления кулаками, хрипя, умаляя о прощение. — Сэр, прошу, выпустите меня, сделайте это, умоляю! Я впредь не буду вам перечить, буду послушной и покладистой. Сломайте хоть все пальцы, только не оставляйте меня здесь, сэр. Сэр! Но просить было уже некого. Этот человек ушёл, оставляя ребёнка запертым в четырёх стенах, глубоко под землёй. Осипший крик стал сходить на нет, а каждый удар рукой становился всё слабее и слабее, до тех пор пока ослабшие кулаки с последним стуком не съехали вниз, вдоль холодной металлической двери, размазывая кровь с содранной тыльной стороны ладони. Девочка с опаской оглянулась назад, словно позади её поджидал клыкастый монстр, что готов разорвать на мелкие клочки. Но ничего за спиной не было кроме нескольких коробок со всяким хламом и ненужными книгами. В углу стояла ветхая бочка, которая наполовину наполнена стоячей старой, протухшей водой. Она не была пригодна для питья, но когда сильно приспичит — выпьешь и не такое. Анадера забилась в уголок старой узкой комнаты. Деревянный пол был холодным. На улице разгар зимы, а в помещения редко топили, чтобы не заводились всякие паразиты. Старые доски сильно обшарпались со временем, потому занозы то и дело въедались в тонкую подошву балеток. Было холодно. Чертовски холодно. Белое лёгкое платьице никак не спасало от ужасной температуры, и Анадера обхватила себя руками, чтобы хоть как-то согреться и успокоиться. Но это не спасало. Захудалое тельце настигла крупная дрожь, и не понятно то ли она была от холода, то ли от страха. Страшно. Было очень страшно. Анадере, казалось, что стены вот-вот начнут сужаться и раздавят её в лепёшку. Напрочь закрыта массивная металлическая дверь, на которой были видны следы от ногтей, плотно прилегала к стенам, из-за этого в комнату не проходил свежий воздух. Дышать здесь было невозможно, спектр неприятных, застоявшихся запахов обжигал легкие. От этого хотелось лишь сильней зажмурить нос и не вдыхать вообще ничего. Но вот только задохнуться было ещё страшнее. От этой навязчивой мысли глотку неприятно сдавило. Девочка беспорядочно стала глотать воздух ртом, хватаясь ослабевшими руками за горло. Глаза хаотично метались из стороны в сторону. Все неприятные картины смешались в одно омерзительное месиво. Разум Анадеры захватила очередная паническая атака. В прошлый раз она провела здесь неделю, и возможно совсем бы умерла от голода. Её спасла, случайно забежавшая через небольшую дырку в стене, крыса. Эти животные были частыми гостями в этой комнате. Они были единственными собеседниками и друзьями в этой затхлой камере. И единственной едой. Обезумевшая от голода, в надежде хоть как-то спасти свою жизнь, Анадера из последних сил набросился на крысу и та, что-то пискнув напоследок, была разодрана когтями и зубами, а затем сырое мясо было кое-как пережёвано и проглочено. Ещё совсем не так давно, она чуть не замерзла насмерть. В последний момент её вытащили и подняли на ноги. Но порой ей глупо хотелось, хотелось, чтобы этого никогда не происходило, чтобы маленькое сердце перестало биться, а тело перестало приносить ноющую тупую боль. Отчаянно хотелось, чтобы всё прекратилось. Но она так же быстро отбрасывала эту мысль, хватаясь за нелепый кусок разноцветного картона, который раньше являлся частью целой колоды. Это обещание, единственные брошенные без особого смысла слова Хисоки, очаровательного в своей хитрости и проворности, заставляли двигаться дальше, окончательно не подохнуть в этом месте. Пусть ей не столько хотелось встретить его вновь, сколько просто сохранить его образ в голове, никогда не забывать, потому что те тёплые, искажённые серой моралью воспоминания — всё, что у неё осталось. Вдруг навязчивую тишину комнаты прервал стук. Маленький, совсем ненавязчивый, словно боявшийся спугнуть. Вслушиваясь в эти заветные звуки, сознание оттесняло паническую атаку, навязчивые мысли и всепоглощающий страх на второй план. Анадера тут же подскочила со своего места, прижимаясь всем телом к холодной металлической двери, однако ей казалось, что даже через её толщину она может почувствовать ровное обволакивающее тепло, стоящего за дверью Мивра. — Фуюми, Фуюми, Фуюмичка, как я рада что ты пришла! — чуть ли не срываясь на радостный плач, пролепетала девочка. — Как я могла к тебе не прийти? Одна из служанок, рассказала мне, что произошло, и я тут же рванула к тебе, — мягким, убаюкивающим низким от природы голосом проговорила молодая девушка лет восемнадцати. Она была необычайно красива. Её светло-русые прямые волосы, аккуратно падали на бледное лицо, едва закрывая бездонные серые глаза. — Как себя чувствуешь? — Плохо, но это не важно, совершенно не важно! Фуюми, главное, что он тебя сегодня не тронет. Ты можешь быть свободна и не заниматься этим, Фуюми, — проговорив эти слова, Анадера лишь сильнее прижалась к двери, чтобы хоть на миллиметр быть ближе к свой подруге. — Анадера… — растерянно проговорила девушка, а затем, едва слышно, обеспокоенно прошептала. — Тебе не стоило. Правда, не стоило. Я… — Глупости! — тут же воскликнула Анадера, намеренно перебивая девушку. — Как я могла позволить тебе страдать в твой же день рождения!? Ты не должна думать о том, что со мной произошло, это совершенно не важно. Будь у меня возможность, я бы подарила тебе целый мир, Фуюми. Прости, что не сделала этого в нынешнем году, но в следующем, на твой юбилей, я точно придумаю способ, как выбраться отсюда. Ты меня поняла? — с напором спросила Анадера, явно не предполагая отказа. На некоторое время воцарилось молчание, а затем тихий облегчённый смешок. — Поняла, — с нежностью произнесённые слова Фуюми, означали для Анадеры целый мир. — Спасибо. Не видя лица девушки, она точно знала, что та всё так же бледно, но по-доброму улыбнулась, и Анадера сожалела лишь о том, что не видела в этот момент её улыбки.***
В моей голове с пульсирующим звуком отдавались старые, давно забытые воспоминания, о которых я усиленно мечтала забыть. Забыть обо всём, лишь бы не мучатся, лишь бы снова не сожалеть. Прости, прости Фуюми, я так и не смогла подарить тебе целый мир. Я так сожалею об этом. Издалека комнаты послышался резкий скрежет камня и звук падающего на землю тела. Подняв своё вымученное лицо с острых коленок, я по привычке натягиваю безмятежную маску надменности и напускного высокомерия. Мне бы не хотелось вскрывать свои слабости незнакомому нечто, лежащему прямо передо мной.