24 декабря, 2001 — 9 лет
— Хочешь, я прочту тебе что-то? Майлз поёрзал под своим уютным одеялом и взглянул на отца, прислонившегося к дверному косяку его спальни. Тот стоял, закатав до локтей рукава рубашки и расстегнув верхние пуговицы. — Да, пожалуйста, — ответил он. Грегори мягко улыбнулся сыну, неизменно вежливому даже в полусне. Он провёл рукой по волосам Майлза, когда мальчик зевнул и устроился на подушке; затем потянулся к полкам и вытащил знакомую книжку с картинками: — Как насчёт «Ночи перед Рождеством»? — Ты читаешь это каждый год, — покачал головой Майлз. — Я там все помню. И это для детей. Он нахмурился, надув губы, и Грегори с трудом сдержал смех. — Хорошо, тогда что-нибудь немного повзрослее, — он просматривал названия, пока не заметил одну из потрёпанных книг своего детства. — Хм, а что насчёт сказки о привидениях, жадности и видениях прошлого, настоящего и будущего? Майлз с подозрением посмотрел на обложку: — Как она называется? — «Рождественская песнь», ее написал Чарльз Диккенс. Когда я был в твоём возрасте, она была одной из моих любимых. Глаза Майлза расширились, и он быстро согласился слушать. Грегори опустился в темно-бордовое кресло у кровати, поправил очки и открыл первую страницу: — Начать с того, что Марли был мёртв. Сомневаться в этом не приходилось… Майлз наблюдал за отцом, пока тот читал вслух, изучал лицо, когда он произносил каждую строчку. Он попытался отогнать сон, притвориться, что не устал, но голос Грегори был низким и звучным, а постель тёплой и безопасной. Где-то в середине визита Призрака Прошлого Рождества его глаза медленно закрылись. Словно издалека Майлз услышал, как отец закрыл книгу: — Мы закончим завтра вечером. — почувствовал, как губы прижались к его лбу и уловил запах древесного одеколона. — Спокойной ночи, сынок. Во сне Майлз слышал едва слышный смех и голос отца.24 декабря, 2002 — 10 лет
Майлз бесшумно шагал по мраморному полу, изо всех сил стараясь не стучать каблуками. Он изучал звуки своего нового… не дома. Дом означал наличие семьи, любящего отца и друзей, а теперь все это было для него потеряно. Он заставил себя выбросить эту мысль из головы, прежде чем снова потекли обжигающие слезы. Завернув за угол своего нового жилища, он остановился в дверях гостиной. На чистейшем диване сидел фон Карма, или «Сэр», как было проинструктировано звать его новому подопечному. Он разговаривал с молодой женщиной, одной из служанок, с длинными волосами, элегантно завязанными сзади. Она заметила, что мальчик ждёт у входа, и что-то сказала фон Карме. Майлз не смог понять, что она говорит; немецкий был слишком быстрым. Слегка кивнув и бросив ещё один короткий взгляд на Майлза, она вышла из комнаты. Фон Карма повернулся к нему: — Майлз. Kommen hier… Иди сюда. Он часто повторял свои слова по-английски, как догадался Майлз, в попытке приучить его к немецкому. Майлз стоял перед ним, ожидая обращения, и заметил тяжёлую книгу, лежащую на подушках. Фон Карма взглянул сурово: — В то время как другие могут быть увлечены ненужным легкомыслием в это время года, фон Кармы действуют более достойно. Ты будешь получать один подарок каждый год. Он протянул Майлзу книгу, и в маленьких руках того, она ощущалась как целый кусок свинца. На мгновение Майлз задумался, какая история записана на этих страницах; ему очень понравилась серия о Шерлоке Холмсе, и он надеялся на новый том. Золотым тиснением на обложке было выбито: «Тонкости немецкого языка». Фон Карма снова заговорил, пока Майлз водил пальцами по буквам: — У тебя было достаточно времени, чтобы познакомиться с нашим языком. Теперь ты станешь совершенно свободно говорить, читать и писать. Я ожидаю, что ты закончишь эту книгу в ближайшие три месяца. И твоё понимание будет проверено. Надеюсь, будет немного областей, в которых прогресс не проявится. — Благодарю вас, сэр, — Майлз оторвал взгляд от книги. — Я…я не разочарую вас. Фон Карма сухо кивнул ему. В своей комнате Майлз осторожно положил книгу на стол и закрыл дверь. Был ещё ранний вечер, но он откинул одеяло и лег в постель, чувствуя себя замёрзшим и онемевшим, хотя было достаточно натоплено. Уставившись в потолок, Майлз поймал себя на том, что бормочет строфы Рождественской поэмы, но голос его звучал слишком пронзительно и слишком молодо для его ушей. Несмотря на все свои усилия, он тихо заплакал.20 декабря, 2003 — 11 лет
Было утро, и Майлз писал — на беглом немецком — заключение к своему эссе по европейской истории. Громкий настойчивый стук, с которым распахнулась дверь, прервал его, и Франциска влетела в спальню, сжимая в руках пачку бумаг и конвертов. У нее было серьёзное выражение лица. — Да, Франциска? — спросил он. Даже в четыре года она обладала отцовской уверенностью, но часто раздражалась, понимая, что ещё не обладает его авторитетом. — Майлз Эджворт! Я взяла почту и раздаю её. Папа будет доволен моей ини…инициа… тем, что я сама это сделала. Вот это тебе. — она сунула ему в руки смятый конверт. — Ты уверена? — удивлённо взглянул он. — Я никогда не получал писем. — На нем написано твоё имя, глупец. Майлз нахмурился, услышав это оскорбление, и удивился, откуда Франциска его узнала. — Не называй людей глупцами. — Я буду называть их так, как захочу! Только папа может говорить мне, что делать, — она выскочила из комнаты, и Майлз ухмыльнулся; Франциска выглядела мило, когда волновалась, хотя все ещё была несносной. Он открыл конверт и обнаружил ярко-красную рождественскую открытку с написанным от руки посланием внутри. Тепло разлилось в груди, когда он увидел, что это был его прежний друг, Феникс Райт. Судя по формулировке, Феникс уже писал ему раньше, и Майлз удивился, почему он не получил ни одного письма. Он перечитывал открытку снова и снова, слыша в голове голос Феникса. Странное чувство охватило его, и Майлз боялся того, что могло случится, если Сэр найдёт открытку, поэтому спрятал её в толстом учебнике немецкой грамматики. Когда он вернулся к своему эссе, слова Феникса все ещё крутились у него в голове: Мы с Ларри очень по тебе скучаем. Чего ты хочешь на Рождество? Надеюсь, я получу видеоигру. Разве не было бы здорово работать, просто играя в них?! Эй, ты все ещё хочешь стать адвокатом, как твой отец? Счастливого Рождества! Ответь на этот раз! Он, отвлёкшись, постучал ручкой по столу и задумался.28 декабря, 2004 — 12 лет
Майлз сверкнул глазами, стараясь говорить ровным тоном. Его начальное образование заканчивалось, и он должен был подумать о своём будущем при выборе среднего. Он практиковал эту речь в течение последних двух недель в своей комнате и выбрал именно этот день, чтобы твёрдо заявить своему опекуну о своих карьерных амбициях. — Сэр, мне кажется, вы не понимаете… — Не перебивай меня! — фон Карма стукнул тростью по тёмному деревянному полу, и эхо разнеслось по всему залу. — Неужели ты не понимаешь, почему я взял тебя к себе? — Сэр, я очень благодарен Вам за все, что вы для меня сделали, но я всегда мечтал стать адвокатом, как мой отец… Он замолчал, когда фон Карма рассмеялся низко и глухо: звук, от которого по спине Майлза пробежала дрожь. — Вижу, что ты ничего не понимаешь. Ребёнку было бы трудно осознать это, но ты уже не так юн, — Майлза пронзило острым взглядом, устрашающе блестевшим от пламени камина. — Я согласился воспитывать тебя не из доброты. Это было сделано для того, чтобы дать тебе возможность… загладить свою вину. — Что вы имеете в виду, Сэр? — Разве ты не помнишь судебного пристава в лифте в ту ночь, когда умер твой отец? Адвокат помог ему выйти на свободу, позволил выйти сухим из воды. Неужели ты настолько невежественен в том, чем занимаются адвокаты? Все они — помощники преступников. Они позволяют виновным свободно разгуливать. Майлз неловко переступил с ноги на ногу, не желая верить, что каждый адвокат помогал виновным. Это значило бы… Улыбка фон Кармы стала зловещей: — Но даже если это знание не изменит твоего мнения… Майлз, разве ты не учёл все доказательства? Насколько я помню, в лифте было три человека. Ты бросил пистолет. Интересно, что произошло потом? Майлз почувствовал, как кровь застыла у него в жилах. Тайный страх, скрытый глубоко в его сердце, пробился в сознание. Эта мысль не давала ему спать по ночам, мрачный голос шептал слова, которые он не хотел слышать. Я убил его. Я убил своего отца. Дрожа от смеси ярости, отвращения к себе и ужаса, Майлз уставился на фон Карму широко распахнутыми глазами. — Закон не будет благосклонен к убийце, независимо от его возраста и обстоятельств. Мне повезло, что я смог вмешаться, — фон Карма тяжелыми шагами подошел со спины. — И что ты сделал бы с жизнью, которую я тебе дал? Защищал бы преступников? Невысказанное «подобных тебе» повисло в воздухе. Рука фон Кармы опустилась ему на плечо: — В этот знаменательный день ты должен подумать о том, что можешь сделать, чтобы все преступники понесли должное наказание и никому не было позволено уйти. Но это не станет возможно, если ты решишь занять другую сторону зала суда. Цель фон Кармы — идеал. Майлз опустил голову. — С-Спасибо за совет, Сэр. Возможно… Мне все-таки стоит стать прокурором. Рука на его плече болезненно сжалась: — Думаю, так будет лучше. В ту ночь начались кошмары.24 декабря, 2006 — 14 лет
Грегори Эджворт смотрел с фотографии, всегда спокойный и серьёзный. Майлз изучал изображение, переводя взгляд с него на зеркало перед собой. В детстве он никогда не думал, что похож на своего отца, но теперь, став взрослым, искал следы человека на фотографии в собственных чертах. Его лицо утратило детскую округлость, открыв сильный подбородок, такой же, как у отца. Нос и рот казались похожими, хотя об этом было трудно судить. Волосы были намного светлее и тоньше, обрамляли его лицо, а не были зачёсаны назад. С некоторой досадой он заметил, что унаследовал от отца вихор на затылке. Майлз думал, что к этому времени уже перерос это, но, похоже, был обречён терпеть; надеясь, что сможет сохранить достоинство отца, даже если волосы откажутся сотрудничать. Больше всего выделялись глаза. Они отличались по цвету — в то время как у Грегори были темно-карие, у него были светло-серые. Тем не менее глаза Майлза были точной копией глаз его отца: форма, посадка, они даже одинаково отражали свет. Однажды он слышал, что духи умерших живут в тех, кто их помнит. Майлз снова посмотрел в зеркало, и на мгновение ему показалось, что отец смотрит на него. Быстро поставив рамку обратно на стол, расстроенный, он направился в гостиную. Некоторые кресла были убраны, чтобы освободить место для огромного вечнозелёного дерева, со вкусом украшенного голубыми и белыми свечами. Ёлку поставили по настоянию Франциски. Она громко отвергла презрение фон Кармы к праздникам и вместо этого объявила, что у них будет совершенно идеальное Рождество, которое включает в себя самую большую ёлку, лучшую еду и надлежащие подарки. Майлз слабо улыбнулся, глядя на свёртки под ветвями, и был безмерно благодарен ей за напоминание о более счастливых временах. Когда они ужинали жирным жареным гусем, Майлз внимательно посмотрел на Франциску и фон Карму. Он видел некоторое сходство между ними и задавался вопросом, вырастет ли Франциска такой же, как её отец. Интересно, на кого он будет похож, когда вырастет?21 декабря, 2008 — 16 лет
— Вам будет приятно узнать, Сэр, что я преуспел во всех предметах. Я сдал первый тур экзаменов; преподаватели считают меня одним из самых многообещающих студентов, говоря, что я уверенно иду к получению права на судебное преследование в Германии, — Майлз стоял перед фон Кармой, пока его опекун просматривал бумаги. — Полагаю, я превзошёл и ваши ожидания. — Я не ожидаю от вас ничего, кроме совершенства, Эджворт, — фон Карма одарил его натянутой улыбкой, а затем, видимо заметил слегка озадаченное выражение лица своего подопечного, потому что улыбка превратилась в ухмылку. — Вы должны привыкнуть отзываться на свою фамилию. Именно так к вам будут обращаться в суде, и так я буду звать вас впредь. Майлз — Эджворт — выпрямился. — Да, Сэр. Фон Карма поднялся из-за стола и взглянул в окно на заснеженный двор. Это время года неизменно напоминало ему о несовершенстве его послужного списка. Простое произнесение фамилии «Эджворт» ощущалось во рту как яд. Он знал, что мальчик должен вскоре стать прокурором, и чтобы его месть была осуществлена в полной мере, ему нужно было ускорить процесс: — Возможно, настало время, чтобы я позволил вам и Франциске сопровождать меня в зал суда для прохождения юридической стажировки: понаблюдать, как должным образом вести судебное преследование, как добиться справедливого и обвинительного приговора и как безупречно руководить процессом. Такой личный опыт должен быть более ценным, чем просто академическая практика. Эджворт моргнул, удивлённый неожиданным жестом. — К-Конечно, Сэр. Я был бы счастлив наблюдать за вашими делами. — В зале суда нет места сантиментам. Эмоции могут затуманить рассудок. Только факты и доказательства, вот что должно быть у прокурора. Не будьте таким глупцом, — внезапно обернулся к нему мужчина. Эджворт отвёл взгляд, вцепившись пальцами в локоть; он задавался вопросом, когда приобрёл привычку так делать. — Да, Сэр. На мгновение фон Карма задумался. Он был доволен, что мальчик перенял некоторые из его манер — того оказалось легче сформировать, чем он рассчитывал. — Во-первых, вы приобретёте гардероб, приличествующий суду. Я обеспечу вас соответствующей одеждой. Во-вторых, вы будете молчаливы и внимательны во время процесса. На следующее утро я ожидаю полного отчёта о каждом из них. И наконец, — пауза, чтобы следующие слова обрели должный вес, — вы увидите тщетность усилий тех, кто защищает виновных. Каждый, кто предстаёт перед судом, виновен в каком-либо преступлении, и вы позаботитесь о том, чтобы они понесли должное наказание. Эджворт торжественно кивнул. Он был наивен в своём желании стать адвокатом. Его отец, должно быть, был редким исключением, поскольку пришло понимание, что адвокаты не защищают своих клиентов от несправедливости; они помогают преступникам уклоняться от закона. Вместо заботы о благе других, заботясь только о себе. Он поклонился и попрощался с фон Кармой, стараясь не обращать внимания на слабый укол вины внутри.25 декабря, 2010 — 18 лет
Громкий шлепок хлыста, приземлившегося на стол, вывел его из задумчивости. — Младший брат, Papa желает видеть тебя в своём кабинете, — Франциска с ухмылкой убрала хлыст, довольная тем, что напугала молодого человека. — Ты должна быть осторожнее с этим орудием, — ответил он. — И разве ты не должна звать меня своим старшим братом? — Я фон Карма дольше чем ты и стану прокурором раньше тебя, поэтому во всех отношениях ты мой младший брат, — она рассеянно погладила ручку хлыста. Эджворт подозревал, что Франциска начала носить его, чтобы к ней серьёзнее относились взрослые, постоянно окружавшие её. Его собственное детство было прервано — у нее никогда и не было. На мгновение Эджворт пожалел девочку. Затем она ударила его по предплечью хлыстом, подарив острую боль: — Глупый дурак, пойди к Papa сейчас же! Фон Карма прибыл ранее в тот же день после своего визита в Америку, и Эджворт усердно работал в его отсутствие, систематизируя документы и готовя файлы дел для возвращения своего наставника. Хотя методы фон Кармы были жестокими, они, тем не менее, были эффективными, и Эджворт многому научился у него. Он был в восторге от того, насколько безупречно фон Карма каждый раз добивался обвинительного приговора. В кабинете фон Карма разбирал кипу бумаг, держа в руке бокал дорогого мерло. Он поднял глаза, когда Эджворт постучал в открытую дверь, отвесив легкий поклон. — Сэр? Вы хотели меня видеть? — Верно, — фон Карма взял стопку бумаг и протянул ему. — Ваш рождественский подарок. Заполните эти формы в течение следующих двух дней. Когда Эджворт посмотрел на бумаги, его глаза расширились: — Сэр, это… Вы имеете в виду, я буду… — Вы получите право на судебное преследование в Германии, как только сдадите экзамены, — тихо рассмеялся фон Карма. — Я устроил так, чтобы вы также сдали экзамен в Америке, когда закончите обучение, и я считаю, что для вас будет лучше начать карьеру в своей стране. Вы должны договориться о продолжительном пребывании в течение следующих нескольких месяцев. Конечно, я буду сопровождать вас. Он не был в Америке с тех пор, как впервые приехал в Германию. Мысли о доме, о школе, о друзьях и сказках на ночь грозили захлестнуть его, хотя он тщательно контролировал выражение своего лица. — Благодарю вас, Сэр. Я закончу так быстро, как только возможно. Он вернётся в Лос-Анджелес, в свой старый город, где впервые мечтал стать поверенным. Туда, где он последний раз видел отца живым. Развернувшись, чтобы уйти, он понял, что не может подавить в себе подобные мысли. — Сэр? Могу ли я… задать личный вопрос? — Полагаю, сегодня Рождество, — фон Карма поднял бровь и сделал большой глоток вина, — вы можете задать мне один вопрос. — Впервые я встретил вас, Сэр, в тот день, когда вы предстали перед моим отцом в суде. Что… вы о нем подумали? — он сделал глубокий вздох, чтобы успокоиться. Фон Карма резко отвернулся, сжав плечо. — Грегори Эджворт, — мускул около его глаза дёрнулся, — он был довольно известным адвокатом. Жаль, конечно, что он выбрал не ту сторону зала суда, но он казался… честным человеком. Упрямым. Стойким. Тщательным в расследованиях, хотя он и не понимал, когда нужно на что-то закрыть глаза, — слова казались отрывистыми из-за крепко сжатых челюстей. Эджворт, однако, ничего не заметил. Он впитывал каждое слово, запечатлевая его в памяти, смотря на фон Карму и ожидая, что тот продолжит. Его наставник бросил пронзительный взгляд в его сторону: — Вы похожи на него во многих вещах. Удивлённый, Эджворт позволил выскользнуть вопросу, который действительно хотел задать. — Вы верите, что он бы мной гордился? Не после того, как я покончу с тобой, усмехнулся фон Карма. — Я сказал, что вы можете задать один вопрос. Теперь я должен вернуться к работе. Проследите, чтобы Франциска получила учебник американского права, который я для нее приобрёл; он должен лежать под деревом. Эджворт направился в свою комнату: его разум был полон мыслей, воспоминаний и эмоций. Одновременно ликующий и разочарованный, он долго смотрел на фотографию отца. И поклялся стать идеальным прокурором.27 декабря, 2012 — 20 лет
Эджворт несколько мгновений колебался, прежде чем войти в свою квартиру и включить свет; какая-то иррациональная часть его души надеялась, что что-то изменится, когда он сможет нормально видеть. И все же свет пролился на знакомое зрелище: со вкусом подобранный декор, дорогая мебель; все аккуратно и нетронуто. Квартира казалась стерильной и пустой. Он должен был быть доволен: он выигрывал все свои дела, с гордостью придерживался совершенства фон Кармы, и уже заработал репутацию прокурора, которого следовало опасаться. Его наставник вернулся в Германию, чтобы обеспечить Франциске место, доверив Эджворту самому поддерживать безупречный прогресс. Другие прокуроры избегали его, сотрудники обходили стороной, и у него было мало времени на общение и дружеские отношения. Только этот неуклюжий детектив пытался заслужить его благосклонность; упорно следовал за ним и выглядел как пинаемый щенок всякий раз, когда его бранили или угрожали лишить жалованья, и у Эджворта едва хватало сил терпеть. Впервые в жизни Эджворт был по-настоящему один. Он положил фотографию отца изображением вниз и постарался забыть о предстоящей годовщине. К восьми часам он со смущением осознал, что чрезвычайно одинок. Сэр не желал, чтобы его прерывали, Франциска, скорее всего, была занята учёбой, и он не осмеливался приблизиться ни к одному из своих коллег, опасаясь показаться слабым. Он уже подумывал о том, чтобы купить что-нибудь из еды для Гамшу, когда его вдруг осенило. Через час он вернулся с породистым щенком. Никогда раньше у него не было никаких животных, хотя в детстве он мечтал о собаке. Такой компаньон должен удовлетворять эмоциональные потребности. Он ухмыльнулся, когда принёс щенка в гостиную: — Как мне тебя назвать? Тот быстро тявкнул и наклонил голову. После недолгого раздумья, Эджворт остановил свой выбор на бессмысленном имени Песс. Он взъерошил ей мех и пообещал провести следующий день не в хандре и не дома, а в исследованиях и покупке всего необходимого оборудования для ухода за щенком. Песс лизнула его пальцы и уткнулась носом в руку. Впервые за очень долгое время он улыбнулся и засмеялся: по-детски радостно и счастливо.25 декабря, 2015 — 23 года
Демон-прокурор. Эджворт усмехнулся и отложил газету на стол. Пусть думают, что хотят. Он слегка повернулся в кресле, чтобы посмотреть в окно на затянутый облаками горизонт Лос-Анджелеса. Из его кабинета обычно открывался прекрасный вид, но мрачные облака лишали город живости. Почти четырёх лет поддержания идеального рекорда было бы достаточно, чтобы побить большинство людей. Прибавьте к этому постоянное внимание, недоверие и отсутствие светской жизни, и его настроение будет таким же мрачным, как погода. Со времени того ужасного суда над Дарком пресса особенно увлеклась Эджвортом. Он полагал, что должен быть в какой-то мере польщён, но весь этот интерес лишь способствовал поддержанию слухов. Он знал, что некоторые его поступки были сомнительны, что, чтобы добиться обвинительного приговора, он часто использовал коварные уловки, которым научился у Кармы; но единственное, что имело значение, — совершенство и заключение преступников за решётку, и если для этого ему приходилось играть грязно, то так тому и быть. Быстрый стук в дверь привлёк его внимание, и, обернувшись, он увидел главного прокурора. — Я знала, что ты здесь, — подходя к нему, произнесла Лана Скай. — Только мы с тобой работаем в Рождество. — Вам что-то нужно, мисс Скай? Она посмотрела на него напряжённым взглядом, и ему показалось, что она что-то ищет. Спустя какое-то время она открыла папку, которую держала в руках и положила рождественскую открытку на полированный стол. — Это от моей сестры Эмы. Возможно, ты её помнишь. Она, кажется, очень увлечена тобой. Он взглянул на карточку — романтично-розовую, с текстом внутри — и кивнул: — Передайте мою благодарность. Надеюсь, у нее все хорошо. — Возможно, тебе стоит сказать ей самому. У нас сегодня небольшой ужин вдвоём. Ты можешь присоединиться. — Я… — он оборвал ехидное замечание, которое собирался сделать о том, что его не интересуют праздничные развлечения. Она не выглядела ни кокетничающей, ни имеющей скрытые мотивы. — Спасибо за вашу доброту, мисс Скай, но мне придётся отказаться. Она посмотрела на него все тем же пристальным взглядом: — Дай мне знать, если передумаешь. Быть рядом с кем-то на Рождество помогает. Как только она вышла, он открыл ящик, чтобы избавиться от открытки, и заметил ту, которая там уже лежала. Он почти забыл об этом. Майлз, с Рождеством! Надеюсь, ты это прочтёшь. Я почти получил диплом юриста, так что, думаю, скоро увидимся в суде. Эти истории о тебе — неправда, я знаю. Ты хороший человек, и я докажу это! Еще одно сообщение от Феникса Райта. Он почти выбросил из головы своего старого друга вместе со всеми другими воспоминаниями детства; у него осталось лишь смутное впечатление о колючих волосах, глупой улыбке и торжественном обещании всегда быть друзьями. Быстро сунув обе открытки в ящик, он вытащил еще один файл. Он действительно ненавидел это время года.30 декабря, 2016 — 24 года
Все было кончено. После пятнадцати лет мучений и ненависти к самому себе Эджворт теперь точно знал, что не убивал своего отца. Он чувствовал себя неуверенно, будто снятие этого бремени с совести буквально вывело его из равновесия. Он был переполнен таким облегчением, такой безудержной радостью от того, что доказал свою невиновность, раскрыл убийцу своего отца и даже возродил дружбу с Райтом, что последствия суда поначалу не дошли до него. Он проснулся в своей постели со свинцовым ощущением в животе, болью, которая угрожала захлестнуть его. Не было никаких кошмаров — его сны были пусты. Ему было нечего видеть в них. Осознание пришло внезапно: теперь он был пуст. Вся жизнь после короткого детства была ложью. Все, во что он верил, все, кем он стал, все было ради дешёвой, мелочной мести одного человека. Он превратился в чудовище. От этой мысли тошнило. После первой недели с момента возвращения в Америку, он не посещал могилу Грегори Эджворта. Земля была твёрдой и холодной, когда он опустился на колени перед надгробием. Что он мог сказать? Не было ли признаком его хрупкого душевного состояния то, что он хотел говорить с тем, кто был мёртв? — Мне… мне так жаль. — Слова сорвались с его губ прежде, чем он успел их остановить. — Мне очень жаль. Он отвернулся от всего, чему научился у отца. Позволил фон Карме превратить себя в насмешку над тем, кем он мечтал стать. Верил, что он убийца, и что единственный способ искупить вину — привлечь виновных к ответственности. Если они вообще были виновны. Он был поглощён совершенством, невзирая на цену. Что сказал бы его отец? — Мне жаль. Мне жаль. Мне жаль, — тихая череда извинений, после которой он со стыдом осознал, что глаза полны слез. Непрошеное воспоминание о чтении Рождественской песни вошло в его мысли; это была последняя история, которую он когда-либо слышал от своего отца. Он чувствовал себя Эбенезером, съёжившимся перед могилой со своим именем, зная, что стал чем-то ужасным. Старик мог выбрать: либо стать тёплым, добрым и великодушным, либо продолжить злые привычки и проложить себе путь во всеми забытую шестифутовую яму в земле. Даже в детстве мысль о том, что человек может так быстро и полностью изменить своё существо, казалась сомнительной; как можно похоронить своё старое «я», кроме как через смерть? Он знал, что выберет.31 декабря, 2017 — 25 лет
Выполняется посадка на рейс 1013 авиакомпании «Люфтганза» в Лос-Анджелес. Металлический голос из громкоговорителя прервал мысли Эджворта. Он захлопнул телефон, сунул его в карман пальто и, сложив газету, отправился к своему рейсу в потоке других людей. Он все ещё мог видеть в своём воображении образ Франциски, надменной и гордой, несмотря на известие о её неожиданном проигрыше в американском суде. Даже почувствовал укол сочувствия — в конце концов, его собственный безупречный послужной список был разрушен тем же адвокатом. Однако Эджворт не думал, что она будет очень довольна, если узнает истинную причину своего поражения; он не мог подавить ухмылку, украсившую лицо, когда он вспомнил энтузиазм Гамшу при проведении предложенного им обыска. Детектив на удивление хорошо умел хранить секреты. Он был единственным в округе, с кем Эджворт общался за последний год, и ни одной живой душе не сообщил о местонахождении прокурора. Тот специально проинструктировал его не говорить Райту о своём пребывании за границей. Райт. Он полагал, что скоро ему придётся встретиться лицом к лицу с человеком, который перевернул весь его мир вверх дном. Адвокат, несомненно, занимал его мысли в последние несколько месяцев. Усаживаясь в кресло первого класса и чувствуя знакомую тяжесть в животе, когда самолёт взлетел, он задавался вопросом, что подумает Райт о его совершенно ином взгляде на их профессию. В юности Эджворт насмехался над перспективой «самоанализа». Этот термин подразумевал слабость, неуверенность в своём положении и жизненных целях; и все же он провёл большую часть года, сражаясь со своими демонами и изгоняя их. Он понял, что одна простая вещь освободила его от кошмаров, от человека, которым он стал, и она послужит ему новым руководящим принципом в работе на всю его жизнь. Как там было? Вы познаете Истину, и Истина сделает вас свободными. Хотя это не могло полностью развеять все его старые страхи. Он крепко вцепился в подлокотники, когда самолёт слегка затрясло от турбулентности; через несколько мгновений полет возобновился. Да, прежний Майлз Эджворт выбрал смерть и, подобно тёзке своего друга, воскрес обновлённым. Он слегка улыбнулся, поняв, что с нетерпением ждёт новой встречи с Райтом, чтобы поделиться с ним всем, что узнал за время своего отсутствия. В самом деле, что бы сказал Райт об этом новом Эджворте?24 декабря, 2018 — 26 лет
Эджворт чувствовал себя более расслабленным, чем обычно. Он снял бордовый пиджак и шейный платок, стараясь не пролить вино на шёлковый жилет. Райт сидел рядом с ним, его пиджак и галстук давно исчезли, и Эджворт заметил маленькое красное пятно на белой рубашке. Он ухмыльнулся, снова наполняя бокал друга. — Вкус просто фантастический, Эджворт. Я не думаю, что когда-либо смогу позволить себе что-то настолько роскошное, — признался Райт. — Конечно, нет. Ты растрачиваешь жалованье на то, чтобы кормить свою невероятную помощницу. — Да, но… нет, с этим я не могу спорить. Но, по крайней мере, завтра я получу хороший рождественский ужин, — криво усмехнулся Райт, потягивая вино. — Знаешь, не могу поверить, что ты согласился приехать в Кураин на выходные. Эджворт и сам был несколько удивлён. Он должен был вернуться в Европу только после начала нового года, и мисс Фей с кузиной очень хотели, чтобы он присоединился к ним — и ему как-то сказали, что хорошо проводить Рождество в компании. — Это не более удивительно, чем то, что ты присоединился ко мне сегодня вечером, — к своему лёгкому смущению, он почувствовал, что его щеки горят. Райт улыбнулся, поставил бокал и откинулся на спинку мягкого дивана: — Хей, Майлз, ты помнишь школьную рождественскую вечеринку? — Ты имеешь в виду тот раз, когда Ларри решил бросать «кексоснеги», потому что для обычных снежков не хватало снега? Он испортил мою рубашку и галстук-бабочку. Я был подавлен. — Да, но все равно это было забавно. Кроме того, твой отец принёс тебе новый комплект одежды, так что ты не был покрыт глазурью весь день. — Хмм, — при упоминании об отце Эджворт покрутил свой бокал и поставил его на стол; его глаза были печальны и сосредоточены на чем-то вдали. Феникс смотрел на него, нахмурив брови, пока не понял, что только что сказал. Он склонился ближе к Эджворту, пока не коснулся плечом плеча друга. — Я тоже помню твоего отца. Он всегда был так добр с нами, даже когда говорил, что ты злишься на нас. Он улыбался тебе и вот так поправлял очки, — Феникс изобразил, как поднимает очки, ведя пальцем по носу. Эджворт кивнул: горло сжалось, когда он тоже вспомнил. — Ты хотел быть таким, как он, — нежно улыбнулся Феникс. Он сглотнул: — Да, но, мы оба знаем, чем это обернулось. — Майлз, — Эджворт приподнял брови, услышав внезапную серьёзность в голосе Райта, — он бы тобой гордился. Я это знаю. Тот только наклонил голову, позволяя чёлке скрыть выражение лица. После долгой паузы он услышал, как Райт тихо сказал: — Знаешь, я тоже горжусь тобой. Наконец он поднял глаза, увидел, что Райт пристально наблюдает за ним, и почувствовал, как взгляд того смягчился, а его собственное лицо снова вспыхнуло. — Спасибо, Феникс. Они замолчали. Феникс заёрзал на диване, прежде чем внезапно осушить остатки своего вина. Он поставил бокал обратно на стол и повернулся к прокурору. — И, Майлз, есть кое-что, о чем я хотел тебя спросить. — В чем дело? — Ну, вообще, это больше похоже на то, что я хотел сделать. На самом деле, очень долго, — Эджворт вздрогнул, почувствовав, как твёрдая ладонь Феникса обхватила его за щеку и повернула к адвокату, — Если… Если ты не хочешь, или не такой, или не… Просто, просто скажи, хорошо? Эджворт нахмурился и хотел было попросить его прекратить лепетать и начать говорить нормально, но тут Феникс закрыл глаза и наклонил голову, маленькая розовая полоска его языка выскользнула, чтобы смочить губы, и Эджворт внезапно понял. Феникс потянулся к нему, и на мгновение Эджворт задумался о том, что это может значить, что может измениться, и хочет ли он, чтобы этот человек снова перевернул его мир. Потом он понял, что истина, простая Истина, заключается в том, что он хочет этого человека, этого упрямого, настойчивого, замечательного человека, который никогда не забывал его и который его спас. Он закрыл глаза и рванулся вперёд, уловив привкус вина на губах Феникса. И когда поцелуй стал более страстным, когда Феникс затащил прокурора на диван, и они начали свою первую совместную ночь, Майлз поймал себя на мысли, что, возможно, Ник в самом деле Святой, что Скруджа можно исправить, и что Рождество, в конце концов, действительно чудесное время года.