Часть 1
23 декабря 2020 г. в 00:59
Примечания:
Сонгфик к двук трекам:
Everyday is Christmas – sia
Underneath the Mistletoe — sia
Саша встречает его из магазина, нахлобучивая дурацкую, вязаную из синей колючей пряжи, шапку на непокрытую чужую голову.
Щеки Дани розовеют, от мороза ли?
В руках шуршат тяжелые пакеты, под ногами скользкий гололед, а Саша смеется, когда шапка спадает Дане на глаза.
Из витрин магазинов, с окон домов, мимо которых они проходили, подмигивали им огоньки гирлянд. В каких-то окнах горел свет, там люди готовились ко сну, украшали ёлки, ругались, били посуду, любили, и ужинали в одиночестве, а Саша с Даней шагали домой длинным путем, чтобы замерзнуть как следует.
Они идут до дома через парк, пустой в такое позднее время, и совсем заваленный снегом, белый-белый, и на дорожке только их следы.
Пакеты бью по ногам, Даня курит, сигарету неудобно держать пальцами в перчатках, и он стягивает одну зубами, на черной лайковой коже остались следы его зубов.
Саша затягивается из его рук, чуть касаясь его холодных пальцев обветренными губами, и Даня хмыкает довольно, улыбается.
Даня отогревает чужие ледяные руки в своих ладонях, приближает их к своему лицу, опаляя их горячим дыханием.
А мотом мягко касается губами костяшки среднего пальца, и слышит чужое дыхание как свое.
Кудри мокнут от падающего снега, падают на глаза, закрывают обзор.
Даня стоял бы так вечно, наблюдая Сашу в ореоле света от уличного фонаря. Смотрел бы, как на его плечи, волосы, ресницы падает снег, и сразу тает, оставляя мокрые капельки на лице.
А Саша смотрит на него восторженно, будто бы Мустаев самый лучший человек, которого он когда-либо знал.
Даня думал, что это точно не так, а Саша смотрел и смотрел, потому что так оно и было, — самый лучший, все, чего Саша мог когда-нибудь просить есть в Дане.
«Наша любовь — мой главный подарок на Рождество.»
Они сворачивают в переулок, совсем рядом с их подъездом, и целуются, потому что обоим кажется, что если не сделать этого сейчас — они просто умрут.
Данины губы на вкус как сигареты и жвачка со вкусом ягод, а Саша пахнет морозом, чужим-своим парфюмом и изогнутыми конфетами, которые валялись у них по всей квартире и висели на ветвях их елки.
И все в нем было такое «свое», и Даня жмурится, хватая Сашу за руки, тянет его домой.
Их куртки шумно трутся одна о другую, и обниматься неудобно.
Они возятся в прихожей, только-только захлопнув дверь.
Разуваться и пытаться целоваться одновременно — вообще неудобно, и они бросают это бесполезное занятие, оставаясь в уличных ботинках, пачкая паркет прихожей, и Даня снова улыбается в поцелуй.
Обхватывает розовые щеки Саши теплыми ладонями, прижимается близко, тесно.
Грязный пол совсем не важен, когда в животе и голове взрываются салюты только от мимолетных прикосновений, и они нужны большем, чем воздух.
Бутылка шампанского выкатывается из пакета, и Саша спотыкается о упаковку с замороженной курицей, едва не падает, и теперь томительное ожидание сменяется пузырьками веселья, бьющими в нос, как когда хлебнешь слишком большой глоток шампанского.
Они хохочут, Саша не спешит подниматься с пола, и Даня перешагивает через него, направляясь на кухню.
— Целуй меня до рассвета, ты согреваешь меня, — воет Мустаев в темноте кухни, судя по звукам уже поставив пластинку.
— А строчки про девчонку-школьницу и влюбленность ты пропустил, — ехидничает Саша, заходя на кухню следом.
Елкой воняло на всю их квартиру.
Ее иголки осыпались на паркет, а огоньки освещали комнату мягким светом.
Игрушек на еловых ветках не было, потому что Даня был против такой вопиющей безвкусной пошлости, а Саша не возражал.
Гостиная совмещенная с кухней была погружена во мрак, потому что нужды в дополнительном свете просто не было, и с запахом елки смешались еще несколько: мандариновые корки, которые Саша бросил на краю стола еще перед выходом из дома, свежестью зимних ночных улиц и чаем, с какими-то ароматизаторами.
В окно задувал ветер, он выл в спальне, в глубине квартиры, и босые ноги мерзли.
Саша подходит к Дане, разбирающему пакеты на столешнице, обхватывает его двумя руками за талию, просовывает холодные ладони ему под крупно связанный свитер, гладит по животу, бокам. А тот шипит, но снова улыбается в полумрак перед собой, и разворачивается в Сашиных руках к нему лицом.
Тоже обнимает, кладет Саше подбородок на плечо, прикрывает глаза.
Песня на пластинке сменяется, почти без пауз, из динамиков проигрывателя слышится фортепианная мелодия.
Саша тоже закрывает глаза, и начинает плавно покачиваться в такт заигравшей музыке, находя чужую ладонь, переплетая их пальцы.
Текст было сложно разобрать, Кикир и не пытался, а Даня почему-то шептал ему на ухо то, что мог понять.
— Дорогой, я едва ли могу дышать, когда тебя нет рядом, — уху щекотно, но Саша задерживает дыхание, только бы Даня не замолкал, только бы это оказалось правдой на самом деле, а не безликой цитатой.
Гирлянда мягко освещает молодых людей, наверно жутко нелепо выглядевших со стороны, покачивающиеся посреди кухни уже совсем не в такт, и разговаривающие шепотом.
Хотя, любовь не может быть нелепой, любое ее проявление красиво, так что и Саша, и Даня были неотразимы друг для друга.
А больше и некому было смотреть.
За окном валил снег, снежинки сразу таяли на окнах, на черном небе можно разглядеть с золотым отливом звезды, но намного ярче сейчас светились Сашины глаза.
Он снова смотрит так, как смотрел тогда на улице, пару часов назад, и как смотрел в их первую встречу, и как смотрел всегда, — с абсолютным доверием, будто прямо сейчас готов отдать свое сердце Дане в руки, и ни о чем не пожалеть.
Хотя, он действительно не пожалел.
И пока остальные люди с нетерпением ждут новогоднее чудо, Саша обнимает того, кто этим безусловным чудом является.
Ему больше не нужно никаких подарков, главное чтобы Даня и дальше держал его за руки.
— Я в надёжных руках, ты мой ангел, милый.