Семьянин

Мысли о свободе, о большом мире снаружи, по ту сторону подвала, постепенно все чаще превращались в мысли о доме наверху. Доме Торнтонов, в каком-то смысле ставшем его собственным домом. Дэвиду оставалось только смириться с этим. Не стоит бороться с собственными попытками не сойти с ума окончательно. С каждым новым спуском в подвал время, казалось, замедлялось все сильнее, сворачиваясь вдоль бетонных стен. На этот раз дни ожидания тянулись особенно долго — спускавшаяся время от времени в подвал Лили почти не разговаривала с ним, только оставляла еду, бросив пару ничего не значащих фраз. Конечно, это была часть подготовки к вступлению в новую жизнь. Ожидание. Достаточно мучительное, чтобы любое его завершение воспринималось как благо. Дэвид сомневался, что Торнтоны изучали подобные вопросы специально но им определенно хватало ума — или опыта — чтобы понимать, как именно заставить человека стать послушнее. Заставить играть по своим правилам. Это по-прежнему не означало, что Дэвид не может выиграть, но мысль о том, что он медленно приближается к поставленной цели, едва ли облегчала ожидание. Коротая время, Дэвид ходил из угла в угол, а устав — просто садился у стены, изо всех сил стараюсь ни о чем не думать. Не позволять отчаянью обвиться вокруг него, снова стиснуть, не давая ни вдохнуть, ни выдохнуть. Он даже пытался считать часы, но слишком быстро сбился и решил, что будет просто ждать. Это у него выходило просто превосходно. У него всегда это неплохо получалось: выждать самый выгодный момент для действия, сколько бы времени ни потребовалось. О чем бы не шла речь, он был терпеливым: за кем-то следить, отрабатывать стратегии, искать лазейки в законе для очередного клиента, готовить ужин — во всем Дэвид придерживался одинакового размеренного подхода, методично все просчитывая. Скорее всего, именно поэтому, несмотря на сложный характер, Мейер ценил его. Поэтому Дэвида ценили все, кто с ним работал. Теперь ожидание было единственным инструментом, который он мог использовать, чтобы построить стену между собой и надвигающемся безумием. Услышав, как в очередной открывается дверь, он замер и развернулся к лестнице, ожидая нового скупого приветствия от Лили — но сегодня вместо нее пришла Поппи. Дневной свет ярко очерчивал ее невысокий, почти детский силуэт, уже ставший знакомым: аккуратно подстриженные волосы, узкие плечи, винтовка в руках. — Лили сказала, что я должна отвести тебя в гараж — одному из наших друзей нужно немного помочь. Надеюсь, ты не против. — Ее голос звучал насмешливо, как и всегда, но Дэвид приказал себе не видеть в этой насмешке ничего, кроме детских попыток привлечь к себе внимание. Дэвид молча кивнул и подошел к лестнице. Сегодня Поппи была одета в ярко-синее платье в мелкий горошек, тоже с молнией спереди, как и то, в котором он видел ее в последний раз. Оно было явно новым, хотя выглядело коротким, будто Поппи из него уже выросла. Ей нравилось выглядеть как подросток, и, судя по поведению, она считала это сексуальным. Наверное, Джо это вовсе не казалось странным. Интересно, есть ли у них какая-нибудь более практичная одежда, кроме всех этих платьев. Хотя бы юбки и комбинезоны для работы. — Ты можешь заглянуть мне под подол, я не против, — когда в ее тоне звучала улыбка, голос Поппи гораздо больше походил на голос Лили, и Дэвид не знал, нравится ему это или нет. Он не стал отвечать и просто позволил ей себя вести. Дом постепенно становился все более знакомым, все более привычным. Даже мысль об его уюте больше не отзывалась внутри так звучно-пугающе, как раньше — лишнее подтверждение того, что он становится частью семьи. Дэвид уже давно более или менее ясно представлял себе первый этаж и мог вообразить себе строение второго, вообразить планировку, мысленно обрисовать содержимое комнат, собрав вместе все, что удалось узнать о сестрах, их привычках и манерах. Он попытался представить себе, как Поппи ведет его сквозь чикагский дом, но не смог даже вспомнить, сколько ступеней в лестнице, поднимавшейся на второй этаж. В доме Торнтонов ступеней было по шестнадцать — вниз, в подвал, вверх, к комнатам сестер. Впрочем, сегодня его вряд ли пустят туда. В гараже стояла машина. Не фургон Джо, а старый, пожелтевший от времени минивэн, в радиаторную решетку которого были вплетены белые и красные провода. Еще одно воспоминание из прошлой жизни, которую он едва не забыл. Привалившийся к двери машины невысокий парень-латинос, лицо которого тоже показалось Дэвиду смутно знакомым, молча кивнул в сторону открытого кузова. И, не дожидаясь конкретных приказов, Дэвид подошел ближе. Он знал, чего ожидать и это странным образом успокаивало. Внутри проржавевшего, грязного кузова лежали две плотно набитых чем-то старые спортивные сумки, черные, потертые. Ручки одной из них были перемотаны серебристым скотчем, уже начавшим отслаиваться. И от них пахло начавшим разлагаться мясом; тяжелый, отдающий портящейся кровью душок — еще не тухлятина, но очень скоро ей станет. — Бери любую и неси на кухню, — пояснила Поппи. Дэвид не стал спрашивать что именно находится в этих нетяжелых, неприятно пахнущих сумках. Догадаться было несложно: с каждым шагом он слышал, как внутри, под тканью, шуршит пакет для мусора. Пакет, в который завернули части тела, чтобы кровь и мясной сок не вытекали на пол фургона. Хорхе усмехнулся, перехватывая ручки своей сумки удобнее, и Дэвид, наконец, понял, где видел его: это был продавец корн-догов, тележка которого стояла рядом с мотелем в Элиу. Мотелем в другом в штате, в другой жизни. Он явно был в этом доме не в первый раз, пошел на кухню со спокойной уверенностью, ни о чем не спрашивая, даже не обернувшись, чтобы проверить, идет ли за ним Дэвид. Еще один друг семьи, еще один благодарный помощник. Наверняка его банде Торнтоны отдают сырье почти бесплатно, помогают избавиться от тел конкурентов или пытавшихся мухлевать уличных торговцев — а в благодарность Хорхе его друзья готовы ненадолго стать охотничьими псами Торнтонов. Как и шериф Флетчер Фолдз. Старик Джо хорошо постарался, строя свою ловушку, и нет ничего удивительного в том, что она сработала превосходно, отрезав Дэвиду все пути к побегу, которые он мог себе представить. На кухне уже ждала старшая из сестер, Роуз. В отличие от Поппи, она была не в нарядном платье, а в старом, выцветшем, ее светлые сухие волосы небрежно подвязаны полинявшим платком. Сама кухня была совершенно обычной, точно такой, как можно было ожидать от подобного дома: большая плита со вместительной духовкой, стоящий у стены узкий рабочий стол, над которым прикручена металлическая планка с магнитной вставкой, удерживавший не меньше дюжины ножей разных форм и размеров — старых и явно с любовью наточенных. На полу лежала толстая полиэтиленовая пленка и ее предназначение Дэвид тоже понял с первого взгляда. Это облегчит уборку. Роуз с улыбкой подошла к ним ближе, и Дэвид наконец заметил стоящую под окном большую жестяную коробку с рукояткой сбоку, похожую на ручную щепкодробилку. Он понимал что происходит в этом доме слишком хорошо, чтобы хоть на секунду засомневаться в ее предназначении. Дэвид снова подумал о том, что сделали Аланом сестры — а после о том, что с ним сделал он сам — и его замутило. Голова кружилась, тени в углах снова начали шевелиться, но Дэвид не мог позволить себе проявлять слабость. Настоящие мальчики так не делают. Дэвид снова перевел взгляд на Роуз. — Ставьте на пол, ребята, — она кивнула в сторону стола. — Я разберусь со всем остальным. Спасибо, Хорхе. — Спасибо, что пригласили на праздник. Опуская сумку на пол, он добавил что-то по-испански и Роуз улыбнулась в ответ, коротко кивнув. Наклонившись, она подтянула сумку ближе к себе, расстегнула и липкий запах сырого мяса, слишком долго остававшегося в тепле, заполнил всю кухню. Она раздвинула края показавшегося наружу пластикового пакета, но вытаскивать его не стала. — Думаю, вам лучше идти в гостиную, мальчики. Особенно тебе, Дэвид. Лили будет рада, если ты поможешь ей со всякой мелкой ерундой. Она давала ему шанс притвориться, что он не знает о содержимом этих сумок. Позволить хотя бы на несколько секунд снова отступить в мир без смертей. Это был щедрое предложение, слишком приятное, чтобы от него отказываться. Дэвид кивнул. Хорхе так ничего ему и не сказал. Они шли рядом, молча — два человека из разных миров, которых ничто не сможет сблизить, даже соучастие в преступлении. Дэвид не настолько разбирался в современном уголовном праве, чтобы с точностью сказать, каковы его шансы на оправдание, если дело дойдет до суда — но сейчас любые рассуждения на эту тему казались совершенно бессмысленными. Чем дольше он задумывался о возможных последствиях, тем более абстрактной становилась мысль о возможном побеге, об освобождении, о прощании с домом Торнтонов, каким бы оно ни было. Сегодня в гостиной снова было много цветов, почти как в том полусне-полувоспоминании, даже больше — на этот раз комната в них просто тонула. Они были искусственными и их фальшь придавала происходящему еще больше абсурда. На столе снова лежала коза, разрубленная на части; Дэвид отчетливо ощущал запах жареного мяса, спрятанного под натянутой обратно шкурой — кое-где она чуть провисала и это выглядело жутко, наводя на воспоминания об Эдди, кожа которого точно так же свисала с костей, похожая на одежду не по размеру. К углу стола был придвинут стул, на котором сидела, будто прячась за высокой старой вазой, из которой свисала плеть пластиковых роз, невысокая молодая мексиканка. Ее лицо тоже показалось Дэвиду смутно знакомым. Возможно, он видел и ее где-нибудь в Элиу. — Я надеюсь, ты согласишься сесть со мной во главе стола, — голос Лили оторвал его от попыток закопаться в воспоминания. Она стояла у лестницы, снова одетая в розовое платье, выглаженное так тщательно, что подол напоминал бумажный лист. Глаза Лили были подведены темным карандашом — это выглядело настолько глупо и неуместно, что казалось откровенно смешным. Возможно, потому что ей недоставало опыта в таких вещах, возможно — потому что карандаш был слишком дешевым, но если Лили надеялась, что макияж заставит ее выглядеть привлекательнее, то надежды не оправдались. Дэвид не стал высказывать эти мысли вслух: то, что сестры сейчас позволяют ему определенную свободу, не означало, что он может свободно высказывать свое мнение. Не стоит рисковать. Он услышал, как позади него Хорхе отодвинул стул — ножки глухо стукнули об пол — и сел за стол. Дэвид все еще чувствовал его взгляд, но теперь ощущение присутствия Хорхе ускользнуло на задний план. В центре была Лили. Все остальное не важно. — Конечно. Она кивнула и с улыбкой взяла со стола высокий стакан, заполненный густой на вид сероватой жидкостью. — Будет лучше, если ты сначала выпьешь это. Это грибной сок, он поможет тебе отвлечься. Настроиться на нужный лад. Она подбирала слова очень тщательно, будто боялась чем-то его задеть, сказать слишком много — как если бы Дэвид не осознавал, что именно происходит. Он достаточно видел, понимал и угадывал, что случится раньше — это все не сложнее,чем угадать содержимое спортивных сумок, оставленных на кухне. Дэвид не был уверен, успокаивает ли его мысль о том, что на этот раз речь едва ли пойдет о насилии — не в отношении него и не в отношении Алана, по крайней мере, это бы испортило праздник. Тем более Дэвид не был уверен, что, сможет спокойно все пережить, находясь в сознании — каким бы этот грядущий праздник ни оказался. Нравилось это Дэвиду или нет, но грибы действительно могли помочь. Интересно, насколько часто Лили планирует заниматься с ним сексом. Дэвид никогда не был особенно страстным любовником, особенно в последние годы, и мысль о том, что она может потребовать больше, чем он готов дать, пугала Дэвида по многим причинам. — Вайолет скоро принесет Алана. Не волнуйся, с ним все в порядке, она просто хочет чтобы он выглядел идеально. Раны хорошо зажили, он здоров, и наверняка рад будет тебя увидеть. В последнем Дэвид сомневался, но спорить опять же не стал. Опасно разрушать хрупкое спокойствие момента. Сделав глубокий вдох, он стиснул стакан и, закрыв глаза, опрокинул в себя содержимое полностью. Затхлый, отдающий землей привкус наводил на мысли о крови мертвецов, разжижающихся со временем соединительных тканях, гниющем мясе и гниющих душах. Глоток за глотком, до тех пор, пока последние капли не скользнули вниз. Он не видел этого, но точно чувствовал их медленное движение по стеклу. — Эй, я же не опоздал на праздник? Услышав смутно знакомый голос, Дэвид открыл глаза — в самый раз, чтобы увидеть, как в гостиную входит человек, который в него стрелял. Тот все даже одет был в ту же коричневую рубашку-поло навыпуск, потертые джинсы, ботинки на толстой подошве. Как будто это была его единственная одежда — или он боялся, что Дэвид его не узнает, если он будет одет иначе. — Привет, папаша, — он усмехнулся и цокнул языком, поглаживая висевшую на поясе кобуру с пистолетом. — Похоже, ты тут уже освоился. Я знал, что городская сучка вроде тебя хорошо устроится среди девчонок. — Пабло, не выражайся, — подчеркнутая строгость в тоне Лили звучала почти забавно, но, похоже, гость отнесся к ней серьезно. — То, что папочки больше нет, не значит, что правила изменились. В ответ Пабло — видимо, так его звали — снова усмехнулся, но возражать не стал и молча сел за стол. Он, как и Хорхе со своей приятельницей, казались здесь совершенно чужими, пришельцами из другого мира. Как и сам Дэвид, по крайней мере — еще недавно. Торнтоны умели сводить людей вместе, или, по крайней мере, пользоваться тем, что им могут предложить непохожие на них. В другой вселенной старик Джо мог бы стать успешным бизнесменом. Но в этом мире он был убийцей, как и его дочери. Лили с улыбкой опустилась на стул и кивнула Дэвиду, без слов приглашая его сесть рядом. Дэвид мог только предположить, сколько времени потребуется грибам, чтобы подействовать, но он понадеялся на лучшее. Вглядываться в движущиеся тени приятнее чем в гирлянды искусственных цветов, заполонивших гостиную — а их было столько, что раздражающий запах пластика заполонил всю гостиную. — Если ты голоден, то можешь начать есть, никто не обидится. — Я подожду пока все соберутся, — Дэвид улыбнулся ей. Лили кивнула; он верно все предположил — именно этот ответ она и хотела услышать. Она молча улыбнулась снова — на этот раз это выглядело удивительно искренне — и положила руку на тыльную сторону ладони Дэвида. Осторожно провела большим пальцем по костяшкам и шрамы прошила отрывистая вспышка боли. Ожидание постепенно сгущалось. Оно, точно сливаясь воедино с пластиковым запахом искусственных цветов, просачивалось все глубже внутрь его тела. Шрамы на руках снова начали зудеть; Дэвид с силой стиснул челюсти, прикрыл глаза, но секунду спустя открыл снова — как бы сильно ни хотелось отсюда сбежать, не стоило давать Пабло повод для лишних шуток. Дэвид догадывался, что тот не позволит себе открытую агрессию, но напряжение вокруг него точно свивалось змеей, угрожающе поднявшей голову; Дэвид хорошо знал таких людей — они всегда ищут возможность доказать свое превосходство и не останавливаются перед законами или правилами. Иногда он завидовал им, даже понимая, что их жизненный успех ограничен темными переулками и заброшенными дорогами. Дэвид всю жизнь пытался удержать себя в рамках законов, правил, чужих ожиданий — и это привело его только сюда. Вложения не окупились. — А почему музыку никто не включил? — за спиной у него раздался голос Поппи, короткий механический щелчок, а потом гостиная наполнилась навязчивым мажорным мотивом, похожим на песню из какого-то мультфильма. Время от времени Дэвид слышал что-то похожее, сидя в подвале. Видимо, эта музыка нравилась Вайолет, раз ее решили включить на свадьбе. Дэвиду снова показалось, что тени начинают шевелиться, дергаясь в такт мелодии, и когда Поппи, вместе с Хизер тоже сели за стол, к музыке присоединился низкий женский голос, проговаривавший рифмованную бессмыслицу волшебных слов. Забавно, что это была песня именно из «Золушки». Дэвид усмехнулся, но смешок рассыпался о мысль о том, что Алан бы оценил иронию лучше. Песня сменилась другой, медленнее, и тени постепенно перестали двигаться, замерли, точно выжидая подходящего момента, чтобы снова ожить. Спустя несколько мучительно долгих минут наконец-то за стол села и Роуз, справа от Дэвида, ближе к углу. От нее пахло мылом, руки влажно блестели; она переоделась в оранжевое платье с уродливым принтом из рассыпанных по плечам и груди бордовых цветов; сочетание оттенков было будто намеренно раздражающим и Дэвид снова перевел взгляд на Пабло, потом — на напоминавшую спрятанную под цветами могилу гирлянду, почти полностью скрывавшую низ старого буфета. — Джинджер осталась у себя. Она не любит гостей, — голос Роуз звучал тихо, почти смущенно; Дэвид представил себе, как она пожимает плечами, извиняясь за дочь. — И к тебе она тоже пока не привыкла. Не переживай. Она опустила руку Дэвиду на плечо, но почти сразу убрала, точно показывая, что она не претендует на его близость. По крайней мере, не сейчас. Кивнув в ответ — так и не повернувшись снова к Роуз — он придвинулся чуть ближе к Лили. Дэвид сомневался, что она будет ревновать, но, возможно, лучше лишний раз подчеркнуть, что он предпочитает ее компанию. Он не был уверен в собственных воспоминаниях, всплывавших в снах, но ему казалось, что на их с Лили свадьбе цветы были настоящими. На ум просилась простая метафора о том, что Лили важнее была не простая внешняя красота, а подлинность. Запах пыльцы, осыпающиеся лепестки. Уборка после такого, наверное, тоже занимает гораздо больше времени, но Лили решила, что настоящие цветы того стоят. Мысль о том, что Лили действительно хотела сделать этот день особенным, провалилась сквозь щель в его сознании, закатившись внутрь тела, глухо ударилась о внутренности и по нему разошлось эхо. Оно медленно слилось с ритмом его постепенно ускоряющегося сердцебиения. Грибы начинали действовать. Ощущение уже стало привычным; было проще принимать его если думать о грибах не как о наркотике, а как об обычном яде. Или лекарстве. Он услышал тяжелые шаги, звучавшие здесь, наверху — снаружи — совсем не так, как в подвале. Сейчас они казались более напряженными, но и более плавными, как у огромного хищника, идущего по своим владениям. Вероятно, из-за грибов, все сильнее захватывающих сознание, пугающий образ голодного зверя, на секунду сложившийся в голове, отозвался внутри Дэвида не столько страхом или тревогой, сколько странным любопытством. Предчувствием желания или влечения, о котором он раньше не задумывался. Не к женщине. К чему-то опасному. Это ощущение тоже было родом из кошмарных снов: На секунду опустив веки, Дэвид снова увидел женщину из сарая: она стояла рядом со столом, между ним самим и Роуз, а прорастающая сквозь ее тело грибница заполняла всю комнату, тянулась бледными нитями к каждому, залезая под кожу. Дэвид почувствовал, как затхлый грибной привкус становится гуще, собираясь в слюне под языком. Он сглотнул и снова открыл глаза. А потом в гостиную вошла Вайолет с Аланом — она несла его точно так же, как Поппи мертвого Эдди: обхватив его обеими руками, прижимая к себе, будто огромную куклу. Он и был куклой. Для этого Вайолет и забрала его к себе: играть с Аланом там, где его не смогут отнять другие девочки. Вайолет подтянула его выше, молча показывая всем собравшимся. Дэвид не видел на таком расстоянии, но без труда представил себе остекленевший, пустой взгляд Алана. Что бы ему ни дали и какой бы ни была доза, этого хватило, чтобы он мог закрыться внутри своей головы. Алан не раз говорил, что легко уходит от реальности; он связывал это с тем, что начал пить таблетки еще в юности и старался избегать больших доз. Дэвид понятия не имел, правда это или нет, но сейчас, похоже, Алан не понимал, ни где находится, ни что происходит. — Ты такая красивая, — Лили с улыбкой поднялась с места. — Вы оба очень красивые. Вайолет смущенно опустила взгляд и прижала Алана к себе еще плотнее, с силой вминая его в свое массивное, податливо-мягкое тело. И она, и Алан, оба были одеты в превосходно сшитые, но нелепо выглядящие костюмы, похожие на наряды мультяшных персонажей. В самый раз для свадьбы с такими гостями, россыпью пластиковых цветов и разрубленной на части козой в качестве главного блюда. — Я очень старалась сделать все правильно, — тихо сказала Вайолет, подходя ближе к столу, и, неуклюже поклонившись, опустилась на массивный стул, точно напротив Дэвида. — Я давно хотела, чтобы все было именно так. Дэвид попытался представить, что находится где-то еще: в чикагском доме, в зале суда, или здесь, в подвале — но ничего не получалось. Дом Торнтонов вцепился в него и возвращал сюда, снова и снова, сколько бы Дэвид ни пытался сбежать. Он перевел взгляд на Пабло, вычищавшего зубцом вилки грязь из-под ногтя, потом — на Хорхе и его спутницу, все так же пытавшуюся спрятаться за вазой, но все они казались еще более фальшивыми, чем Торнтоны или эти глупые искусственные цветы. Более фальшивыми, чем натянутая улыбка Поппи, больше похожая на оскал. — Очень красиво. — Дэвиду показалось, что он слышит, как внутри его черепа разносится эхо от этих слов. — Ты сама все сшила? Вайолет кивнула в ответ и медленно провела ладонью по голове Алана, будто заставляя его тоже кивнуть. Как куклу на чаепитии в аду. Конечно, ему тоже все должно нравиться. Она ведь так старалась. Алан не любил наряжаться. Он знал, что хорошо выглядит почти в чем угодно и не видел смысла в дорогой одежде. Дэвид все равно время от времени что-нибудь ему покупал, но тот предпочитал носить свои старые вещи, самая дорогая из которых, наверное, стоила долларов двенадцать. Может быть, таким образом он держался за свое прошлое, а, может это был способ отрицать возраст или странная попытка показать, что он может жить не за чужой счет. Дэвид никогда не спрашивал и был уверен что уже не спросит. Да это и неважно. Алану действительно шла любая одежда. Есть товар который не нуждается в красивой обертке. И он выглядел бы красиво даже в этом нелепом хэллоуинском наряде с кружевами, если бы сам чуть меньше напоминал оживший труп. Давид машинально перевел взгляд на его руки. Никаких бинтов. Швы на месте обрубленных пальцев выглядели неестественно розовыми и будто вздутыми, но не воспаленными. Может быть, в них все еще оставались нитки. Это сделал он. Это сделал он, чтобы спасти Алана и самого себя. Чтобы у них было будущее. Лили снова погладила Дэвида по руке и, привстав, стянула кусок шкуры с козьей ноги, открывая взгляду запеченное мясо. — Думаю, пора есть, — она с милой улыбкой положила козью ногу на стоявшую перед Дэвидом тарелку. Коричневато-серое мясо с налипшими зеленоватыми крошками специй выглядело не слишком аппетитно, но отказываться было бы глупо. Опасно. Дэвид надрезал мясо ножом, обнажая розоватый слой ниже. Вкус тоже оказался уже знакомым: плотный, солоноватый. Отдавал кровью, хотя не должен был — или Дэвиду так казалось. Нельзя было останавливаться, нельзя было терять контроль, только не сейчас. Он постарался сосредоточиться на вкусе мяса. На звуках музыки, из-за которых общее молчание казалось еще более пугающим. На механических движениях собственных рук. На том, что обработанная чем-то с внутренней стороны козья шкура выглядела серой, цвета выгоревшего за лето асфальта. Дэвиду показалось, что он видит тянущиеся к его запястью тонкие паутинки грибницы. Секунду спустя они исчезли, но ощущение липкого прикосновения осталось все таким же отчетливым. Дурман постепенно захватывал его тело, прорастал сквозь него. С каждым вдохом Дэвид чувствовал это все более отчетливо: сердце билось чаще, заполнявшая рот слюна становилась все гуще, вымывая вкус козлятины, заменяя его затхлостью грибов, которая давно уже должна была исчезнуть. Протяжный женский голос, кажется, уже в третий раз пел о внезапно прилетающей мечте. Он поднял взгляд и снова посмотрел на Вайолет. Одной рукой все так же прижимая Алана к себе, другой она заталкивала ему в рот мелкие кусочки мяса, не давала их выплюнуть, осторожно прижимая пальцы к губам, а потом — заставляла запрокинуть голову, чтобы он все проглотил. Движения были плавными, выверенными, и абсолютно одинаковыми, как у механической куклы — или как если бы сам Алан был механической куклой. Чем дольше Дэвид наблюдал за ними, тем сильнее стирались полутона между ослепляюще ярким светом и наливающимися чернотой подергивающимися тенями. Одна песня о мечтах сменилась другой, голос этой певицы был выше, запись звучала чище, без помех, но слова и мелодия все равно казались одинаковыми. Вайолет погладила Алана по голове. Даже через стол Дэвид видел, как его темные волосы пристают к блестящим от жира пальцам. Алан ненавидел когда его волосы трогают. — Мне очень жаль, что папочка не стал дожидаться этого дня, — резкий звук, с которым Лили отодвинула стул, поднимаясь с места, показался таким внезапным, что Дэвид вздрогнул. — Но я знаю, что он сейчас чувствует твою радость. Он здесь, рядом с нами. Он много сделал, чтобы эта свадьба состоялась, чтобы ты смогла стать женой и матерью. Я не знаю, что еще сказать. Просто будь счастлива. Шумно вздохнув, Лили также поспешно опустилась на место. Роуз поднялась гораздо медленнее, голос ее тоже звучал тише, как будто она всем видом подчеркивала, что старшинство — не главное и она согласна уступить первенство Лили. Торнтоны берегли порядок в своем доме. — Ты самая талантливая из всех нас, девочка. Все знают, что ты можешь сшить что угодно, потому что ты — настоящий творец. Я уверена, что твой брак станет твоим лучшим творением. Что ты подаришь мне прекрасных племянниц и племянников, которых я буду любить всем сердцем, точно так же, как папочка любил всех нас. Она говорила будто все тише с каждой фразой, и они постепенно сливались в общий рокот, будто накатывающие берег волны, смешивались с песней, и в какой-то момент Дэвид понял, что больше не может разобрать ни слова. — Ты тоже можешь поздравить ее, если хочешь, — шепнула Лили, наклонившись к нему ближе. — Но ты не обязан. Вайолет не обидится. Самое главное — что ты здесь. Он кивнул в ответ, продолжая наблюдать за тем, как Вайолет гладит Алана, пристроив его голову на своей массивной груди. Песня про мечты сменилась песней про улыбки, смешанной с птичьем чириканьем. Хорхе тоже встал со своего места и обвел комнату взглядом, наверное, представляя себя на обычном семейном обеде. — Мы с кузенами очень рады, что вы пригласили нас на эту свадьбу. Мы тоже многое сделали чтобы она состоялась. И мы счастливы знать, что мы для вас не только деловые партнеры, но и продолжение семьи, как и мы для вас. Спасибо вам — и спасибо Джо. Я тоже не сомневаюсь, что он нас слышит, — он поднял голову к потолку и снова добавил что-то по-испански, прежде чем вернуться на место. Дэвид попытался зацепиться за мысль о том, сколько, возможно, эта семья зарабатывает на получаемых от Торнтонов грибах, но все попытки сосредоточиться на чем-то, связанном с реальным миром за пределами этого дома, ускользали от него. Следующая песня была еще громче, раздражающе высокий женский голос обещал время перемен. Время перемен. Поппи толкнула Хизер локтем в бок и та тоже встала. — Я не знаю, что сказать. Наверное, я просто рада за тебя. За вас обоих. И рада увидеть, что свадьба — это и вправду особенный день. — Она закусила губу, будто хотела что-то еще добавить, но потом опустила взгляд и снова села на место, позволяя встать Поппи. — Я не думаю, что мы можем что-то еще сказать, потому что мы уже все сказали, больше добавить нечего, — она пожала плечами и подмигнула. — Наверное, надо переходить к самому главному. Ты готова, Вайолет? Та кивнула в ответ, и осторожно поцеловала Алана в лоб. Тот вздрогнул и на секунду его взгляд очистился, стал осмысленным. Зрачки все еще были неестественно расширены, рот приоткрыт, но каким-то образом Дэвид почувствовал, что Алан осознает происходящее. По крайней мере, сейчас. Вряд ли он был в состоянии осознать подробности — Дэвид вспомнил собственные отрывистые воспоминания об их с Лили свадьбе — но точно понимал, где он. Что происходит. Что с ним сделают. Голос внутри головы Дэвида заметил, что для Алана это все давно привычно. Что-то подобное случалось с ним бессчетное множество раз: он под кайфом и те, кто помог ему оказаться в этом состоянии, воспользуются его телом. Если Дэвид не ошибается, то сегодня, по крайней мере, никто не пострадает. Он заставил себя сосредоточиться на этой мысли, на этом ощущении, отогнав все дурные предчувствия. Нельзя позволять себе сомневаться, правила остаются теми же. Лили встала со стула и, кивнув Вайолет, снову наклонилась к Дэвиду: — Можно было бы сделать все здесь, но я думаю, ты предпочел бы обойтись без гостей. Она смотрела ему в глаза, терпеливо дожидаясь ответа, а Дэвид все никак не мог отделаться от мыслей о том, как по-дурацки выглядит размазанный по ее векам карандаш. Наверное, мама никогда не учила ее краситься. Дэвид усмехнулся и внутри у него что-то дернулось, расходясь болью. Надо сказать ей, чтобы она это все стерла. Хороший муж намекнул бы своей жене, что макияж не удался. — Да. Спасибо. Лили протянула ему руку, поторапливая, и Дэвид тоже встал. Движение моментально разогнало кровь по телу, уже давно ощущавшееся где-то внутри мягкое тепло начало пульсировать в ритм с биением сердца, постепенно расширяясь, становясь горячее. Оно обжигало его желудок, разливалось в паху, и волнами поднималось вверх, все отчетливее стуча в висках, заглушая очередную диснеевскую песню. — Давай, папаша, покажи им, как исполнять супружеский долг. Голос Пабло тоже терялся в эхе сердцебиения. Вайолет снова на секунду прижалась губами к Алану, погладила его и, обхватив плотнее, прижала к себе, прежде чем плавно подняться с места. Ее огромные груди, похожие на пакеты с мертвым мясом, тяжело колыхались, ее кожа тоже порозовела, пятна румянца расплывались по ее шее и щекам, яркие, как у персонажа какого-нибудь детского мультфильма. Как раз из тех, в которых поют песни о мечтах и переменах к лучшему, которые обязательно придут к тем, кто умеет ждать. На этот раз тени не двигались. Они будто затаились, внимательно наблюдая за каждым шагом Дэвида, послушно следующего за Вайолет, в ее комнату. Лили опустила руку ему на плечо и перерастающее в жар тепло у него внутри отозвалось на это прикосновение, двинулось с места, закручиваясь в медленный водоворот. В комнате Вайолет хотя бы не пахло пластиковыми цветами. Сейчас у Дэвида была возможность ее осмотреть — и убедиться, что она устроена так же уютно, как гостиная или кухня. В доме все было подчинено общей идее — в точности как это советуют журналы по дизайну, хотя вряд ли старик Джо читал хоть один; комната Вайолет напоминала детскую, заботливо обставленную отцом для любимой дочери. Ровно выкрашенные в приятный розовый цвет стены, старая, но надежная мебель, добротная крепкая кровать. Вайолет подошла к кровати, бережно опустила Алана поперек матраса и провела пальцами по его лицу, на секунду задержав подушечку большого на его губах. Коротко вздрогнув, тот облизнул ее палец и замер. Несколько секунд он не дышал, как будто затаился, чего-то ожидая — или притворялся мертвым, надеясь, что все закончится и его оставят в покое. Дэвид все еще слышал доносившуюся из гостиной музыку, но теперь она звучала глухо, напоминала завывания ветра — или существ из полузабытых кошмарных снов. Он подошел к кровати, не дожидаясь, пока собравшиеся здесь сестры скажут ему, что делать. Он — муж хозяйки дома. Он может сам решать, что ему делать, пока соблюдает правила семьи. Они привели его сюда именно для этого, Дэвид не сомневался. Он наклонился к Алану ближе и расстегнул ворот дурацкого карнавального наряда — подцепить тремя пальцами крючки оказалось сложнее, чем он себе представлял — и прижал ладонь к его горлу. Дыхание Алана стало глубже, как будто это прикосновение пробудило его, вернуло в реальность. Его глаза медленно открылись; зрачки чуть сузились, но, секунду спустя, снова расплылись, почти полностью скрывая радужку. Дэвид провел пальцами по нижней челюсти Алана, отчетливо прощупывая угол кости, проступивший из-под кожи, свисавшей, как обработанная шкура с лежавшей на обеденном столе запеченной козы. Вайолет издала невнятный, обрывочный звук — будто подавилась словом, которое хотела произнести. — Подожди. Не вмешивайся. Они много значат друг для друга, — тихо сказала Лили, придерживая Вайолет за плечо, не давая ей вмешаться. — Думаю, будет правильно, если Дэвид проведет с ним пару минут. — Ладно, да, хорошо, — пробормотала Вайолет. Кажется, она добавила еще что-то, но Дэвид не стал прислушиваться. Не важно. Ничто уже не важно. Он обвел пальцами кадык Алана, опустил руку ниже, к впадине между ключиц, стараясь больше не думать о мертвом мясе. Дэвид никогда не находил привлекательной болезненную уязвимость, но, сейчас, стоя перед Аланом, он почувствовал, как механическому возбуждению примешивается настоящее желание. То самое чувство, которое он всегда связывал с любовью. То же, что он почувствовал, когда впервые остался с Аланом наедине в гостиничном номере. Он продолжил торопливо, но бережно — Вайолет расстроится, если испортить ее работу — расстегивать крючки. Его руки мелко дрожали, рот постоянно заполнялся слюной и Дэвид едва успевал ее сглатывать. Расстегнув все крючки, все пуговицы рубашки, он замер и снова перевел взгляд на лицо Алана, надеясь понять, что тот чувствует, что думает — но его лицо оставалось все таким же пустым. Лили медленно подошла ближе. — Я думаю, ты можешь помочь ему прийти в нужное настроение, — сказала она. Ее голос немного подрагивал, но Дэвид не мог понять, причина в беспокойстве, возбуждении или чем-то другом. Это не важно. Она хочет, чтобы он продолжал, а значит он все делает правильно. Даже если бы у Дэвида были силы спорить, он бы все равно не стал, и дело давно уже не было в ощущении угрозы, как бы близко то ни подступило. В этот раз кошмары действительно превратились в реальность, но не так, как он себе это представлял. Дэвид сам стал бесплотной тенью, похожей на те, которые видел в снах. Он поднял голову и увидел свое отражение в оконном стекле: бледная кожа и запавшие, как у умирающего темные глаза, пустой, невыразительный взгляд, неестественно острые черты лица. Кожа, под которой нет ничего, кроме мертвого мяса. От них обоих не осталось ничего, кроме мертвого мяса. Глаза Алана все так же блестели, дыхание было глубоким, но ровным; Дэвиду снова вспомнилась их первая встреча, а потом — гостиничный номер в Элиу. Алан шумно вздохнул. Дэвид провел большим пальцем по его губам и заставил себя сосредоточиться на физических ощущениях. Превратиться в существо из кошмарных снов, живущее чувствами и инстинктами — слишком поздно для мыслей и планов. Он провел ладонью по животу Алана, чувствуя, как подрагивают мышцы. Кожа была влажной от проступившей испарины, горячей, а волосы на теле стали ломкими. Он выглядел человек, к которому смерть подошла вплотную, дожидаясь момента, чтобы вцепиться в его горло костлявыми пальцами. Дэвид провел пальцами по поясу его брюк — ни пуговиц, ни крючков, только удобная шнуровка, которую легко распустить — и желание, гнездившееся внутри, плавно развернулось, заполняя Дэвида целиком. Он прижал ладонь к паху Алана, ощупывая член — еще не вставший полностью, но явно к этому готовый. Дэвид провел пальцами по всей длине, сквозь ткань собирая тепло, очертил ногтем головку, представляя себе ее привычную округлость. Настоящие мальчики, вероятно, так не делают. Эта мысль показалась Дэвиду смешной, но смешок превратился в еще один расходящийся по телу спазм, когда он наклонился к Алану ближе и поцеловал. Где-то в другой жизни они могли быть очень счастливы, но другой жизни у них больше не было, наверное, они ее не заслужили. Они оба, какой бы привлекательной ни была мысль свалить все только на Алана. Слишком много ошибок и никакой возможности их исправить. Только шанс выжить. — Трахни меня, — тихо произнес Алан и эхо его голоса прокатилось по всему телу Дэвида, заставляя пульс ускориться еще сильнее. Все как в том гостиничном номере: чем сильнее он пытался собрать вместе все свои мысли, тем дальше они ускользали. Не оставалось ничего, кроме нарастающего возбуждения и звуков колотящегося сердца, в которых захлебывается любая попытка услышать хоть что-то еще. Лили осторожно положила руку ему на плечо. Дэвид не видел ее, но знал, что это — именно она, и что она улыбается, наблюдая за ним внимательно и напряженно. Сестры позволяли ему сделать то, чего он хотел — или они думали, что Дэвид этого хочет, разницы никакой. Происходящее было чем-то похоже на убийство Эдди, но Дэвид сказал себе не думать об этом. Если он все сделает правильно, то сегодня никто не умрет и это — самое главное.