Санкт-Петербург от А до Я

Алекс умел держать себя в руках, особенно, когда дело касалось любви. Тарасов считал ниже своего достоинства смотреть влюблёнными глазами, стелиться перед человеком, пытаться ему угодить. Не контролировать, наконец, свою физиологию, позволять организму выражать свои желания определённым образом. Даже когда в крови кипел адреналин, даже когда башню срывало и хотелось выпустить пар, он не терял голову. В весёлой атмосфере празднования Нового года, где все бухали и беззастенчиво сосались, он оставался собранным, с трезвым разумом, хоть и успел выпить не меньше трёх стаканов вина. Пить было легко, атмосфера располагала. Все были навеселе, рассказывали анекдоты, громко смеялись. Даже песни пели, Муха притащил гитару и знай, бренчал что-то из репертуара бессмертного Б. Гребенщикова. Те, кто ещё был вменяем, встречали каждую песню аплодисментами и лихим свистом, кто-то даже умудрялся подпевать. Матвей, сидящий рядом с Алексом, широко улыбался, глаза у него блестели, на щеках выступил яркий румянец, а нос горел красным, как у знаменитого оленёнка. И весь он был напряжённый, Алекс видел, как ходили тугие мышцы под его кожей, как вздувались синие вены, в которых текла кровь вперемешку с алкоголем, и ещё неизвестно, чего было больше. За последние почти два года Матвей нехило так изменился, в лучшую сторону, конечно, но Алекс всё никак не мог привыкнуть. Вроде, недавно был восемнадцатилетний пацан, в котором хоть и проглядывала сила, но она была скрыта за общим ещё юношеским видом. А теперь Матвей, хоть и был по-прежнему бесконечно молод, заматерел. Тарасов с восторгом думал о том, как тот расцветёт ещё лет через пять; от этих мыслей почему-то начинало тянуть в районе солнечного сплетения, становилось и горько, и сладко одновременно. Муха закончил играть очередную песню, потянулся к своему стакану. — Бля, кончилось. Плесните мне кто-нить. Матвей тут же подорвался, выцепил бутылку алкашки. Пока она вытекала в стакан, наклонился к Мухе, что-то шепча на ухо. Алекс поморщился от внезапного укола ревности. Матвей, вопреки ожиданиям, не вернулся на место, а остался рядом с гитаристом. Как только прозвучали первые аккорды, Свиридов с ловкостью кота вспрыгнул на стол. Комната взорвалась дружным свистом. Поняли, сейчас будет шоу. И не ошиблись. Все взгляды были прикованы к Матвею. И Алекс глядел. не отрываясь. В том, как Матвей танцевал на столе, как ворот широкой чёрной футболки сполз, обнажая ключицы и крепкое плечо, россыпь веснушек на них, как Свиридов переступал ногами, умудряясь не задевать ни посуду, ни стаканы, в конце концов, умудряясь не свалиться к чертям собачьим. Надо было ещё поблагодарить производителя этого самого стола, который явно сделал его на совесть. Алекс не слышал слов песни, не мог сказать, когда она закончилась. Он ничего не слышал, кроме шума собственной крови в ушах. Вся его выдержка полетела к чертям, потому что Матвей, раскрасневшийся, растрёпанный, сошёл со стола и плюхнулся к Тарасову на колени, обвивая его шею руками. — Ну, классно? Его дыхание пахло алкоголем и мандаринами. Алекс облизнулся. — Это был лучший танец, который я когда-либо видел, — он тяжело выдохнул. В голове стало мутно, словно внезапно в мозг ударила та доза алкоголя, которую Алекс влил в себя. — Станцуешь мне ещё раз? Матвей расплылся в самодовольной улыбке, на его раскрасневшемся лице глаза заблестели, как два травяных болота. Танцы решили отложить. Когда пробили куранты и наступил новый год, незаметно свалили в одну из трёх комнат. При свете вспышек от салютов, Алекс нашёл стул и подпер дверь, чтобы никто не смог потревожить их с Матвеем. Сами виноваты, нечего было щёлкать клювами. Повернулся, оказываясь лицом к лицу с Матвеем. Тот уже стаскивал с себя штаны, футболка валялась на полу. — А ты шустрый, — ухмыльнулся Алекс. В его глазах заблестели искры разорвавшегося неподалёку салюты, громыхнул выстрел, но всё-таки удалось услышать Матвеево: — Только где надо. Матвей, сунув в руки Алекса квадратик презерватива, нетерпеливо целовал Тарасова, пока тот стягивал с себя одежду и раскатывал латекс по члену. Алекс, шутя, отпихивал Матвея, кусал его за губы, а тот в ответ лизался, как долбаный пёс. Под конец Алекса уже потряхивало от желания. Свиридов не уступал ему в возбуждении, шумно дышал, нетерпеливо подгоняя. Вспыхивал мгновенно, как спичка, был таким же горячим, что снаружи, что внутри. — Не бойся, я готовился, — бросил Матвей через плечо, красиво выгибая спину. Алекс нагнулся, поцеловал его в плечо, провёл прохладными руками по столбику позвоночника, резко шлёпнул по заднице. Снова прогремел взрыв, но не сумел скрыть наигранного возмущения Матвея. — Домашнее насилие! — воскликнул он, а потом сам же с размаху и насадился на палец, который Алекс плавно протолкнул внутрь. Ему было всё равно, что его благоверный готовился, не хотелось вламываться просто так. Тем более, Матвей всегда издавал такие умоляющие звуки, если немного потянуть время. Правда, сейчас не вышло, потому что Алексу самому до ярких пятен перед глазами хотелось трахаться. Громогласные крики «Ура!», и грохот салютов сильно помогали, потому что Матвей мог орать, срывая глотку, и при этом не бояться, что на его вопли соседи вызовут полицию. А такое пару раз случалось. Но теперь можно было отпустить себя, и не только из-за шума, но и потому, что его держал Алекс. Почти за жопу, так что деваться было некуда. Да и не очень хотелось. Матвею казалось, что фейерверки взрываются прямо у него в голове, он кричал, подавался назад; слышал тяжёлое дыхание Алекса возле своего уха. Тот разошёлся, брал Матвея быстрыми короткими рывками. Оба рухнули на диван в изнеможении, Алекс чуть не свалился. Хорошо, Матвей сумел среагировать, ухватил крепкой рукой за мокрый бок. — Осторожно, — хрипло рассмеялся он. — Упадёшь, сломаешь себе что-нибудь. А ты мне ещё нужен. — Неужели, — выдохнул Алекс. Сил не осталось даже на вопросительную интонацию. — Да. Матвей повернулся на бок, закинул руку и ногу на Алекса, прошептал ему в губы: — С Новым годом. Тот поздравил его в ответ, глубоко поцеловал. Расслабился, постепенно успокаиваясь. Да, Алекс вообще всегда сохранял спокойствие. Если дело не касалось Матвея.