Тебе понравилось?

» ХК: — Видишь, каков этот «великий человек», если его прижать? Он виляет. Ищет виноватых. Только одного он не делает - не берёт на себя ответственности!»       Полукровке вспоминались именно эти слова своего отца каждый раз, когда он слышал что-то о Джордже Вашингтоне.       Зацикленный на своих проблемах и неудачах, генерал пусть и выиграл войну за независимость, но во многом благодаря лишь Коннору, который мрачно ожидал ответа от Вашингтона, склонившегося над бумагами в его кабинете. — Я не знаю, что и сказать... — Слова донеслись до слуха ассасина. И тот ничуть не удивился, но умопомрачительно вздохнул. — Вы должны понять, что Чарльз Ли - ваш враг. Он только и делает, что всячески пытается насолить вам! — Внушал Кэнуей. Надежда на то, что генерал поймёт, оставалась в мыслях и в сердце.       Но в ответ Коннор видел лишь плотно сжатые губы, опущенный взгляд, выступившие морщины на лице. Он вздохнул, подметив, что слова его, как и остальной труд, оказались напрасны и бесполезны. Полукровка тяжёлыми шагами направился к выходу, намериваясь уйти прочь из кабинета. — Коннор...       Голос заставил того остановиться с замершей рукой у дверной ручки. Вашингтон подошёл ближе, положив руку на крепкое плечо и заговорил, всё так же не смотря тому в глаза. — Прости. Я виноват. И оба прекрасно знали, о чём идёт речь. «ХК: — А это что? ДВ: — Частная переписка! ХК: — Не сомневаюсь. Знаешь, о чём это письмо, Коннор? Похоже, твой друг отдал приказ атаковать твою деревню. Причём атаковать — мягко сказано. Скажите ему! ДВ: — Мне доложили, что индейцы вступили в союз с англичанами. Я приказал положить этому конец. ХК: — Сжечь их деревни и засолить земли... И перебить всех до единого, судя по этой бумаге. И это не впервые. Что было четырнадцать лет назад? ДВ: — Это было иное время. Семилетняя война. ХК: — Видишь, каков этот «великий человек», если его прижать? Он виляет. Ищет виноватых. Только одного он не делает — не берёт на себя ответственности! КК: — Хватит! Всё это может подождать. Сначала — мой народ. ХК: — Тогда едем. КК: — Нет. Между нами всё кончено. ХК: — Сын… КК: — Думаешь, я настолько глуп, что меня можно купить, назвав сыном? Сколько ты знал об этом и молчал?! Думаешь, я поверю, что ты узнал только что? Кровь моей матери на чужих руках, но Чарльз Ли — чудовище и делает всё лишь по твоему приказу. Предупреждаю, я убью того, кто попробует мне помешать!       Кенуэй до сих пор помнит это. Мокрая от дождя дорога, повсюду группами стояли солдаты, «Сыны Свободы», разговаривая о своём. Лампа, освещающая палатку генерала. Напряжённый диалог. Опущенный взгляд Вашингтона, ощутившего свою вину. Некое отцовское разочарование в глазах Хэйтема в конце. Своя собственная злость, подпитываемая жаждой крови. Потеря близкого друга. Воспоминание одно за другим всплывало перед глазами.       Мать сгорела заживо, когда маленький мальчишка Радунхагейду пытался её спасти, но всё было тщетно. Самому пришлось спасаться бегством от языков пламени. Поклявшийся убить своего заклятого врага, Коннор не знал всей правды, но отступать было поздно. Да и некуда.       Горькая картина, изменившая его мир.       Закушенная губа и выступающие слёзы на глазах мужчины. Впервые за всё время. И вновь, внутри, в глубине души зарождалась волна злости. За пострадавший народ. За потерю близких. За бездействие генерала и за его походы на могавков.       Радунхагейду отрывисто вздохнул и, поправив капюшон, взялся за ручку двери, уходя по-английски. — Коннор! — Вновь генерал заговорил, пытаясь то ли извиниться, то ли оправдать себя. — Вы должны понимать, что это делалось на благо страны. Это политика.       Полукровка резко снял руку с плеча, громко выпалив: — Плевать я хотел на эту страну с вашей политикой! Мой народ пострадал! И всё по вашей вине, генерал!       И Джордж потрясённо замолкнул, понимая, что правда в словах его любимчика всё же есть. — Мне жаль, — Выдавил из себя Вашингтон, посмотрев на на лицо ассасина на секунду. Взглянул тому в глаза. Тот грустно ухмыльнулся. — Раньше надо было.       Только Радунхагейду повернул ручку, как его руку перехватили и поцеловали в губы. Так нежно, словно принося самые искренние извинения, что есть не только на земле, но и во всей галактике. Полукровка попытался отстраниться, но странное чувство не позволило ему этого, тем более, руку в области запястья крепко сжимали, практически не отпуская. Рука медленно легла на плечо генерала, далее поднимаясь выше, к лицу.       Теперь оба оказались вовлечены в ранее неизведанный танец.       Инициатива лежала на Вашингтоне. Тот кусал губы, проник в горячее лоно удовольствия, делясь новой страстью, что возникла у него в груди. Теперь генерал очень медленно уводил Коннора от двери, подводя к кожаному дивану. Цепкие пальцы расстегнули плащ, который небрежно упал на пол позади Вашингтона. Туда же отправилась и треуголка. Снятый капюшон теперь уже не скрывал волосы и лицо могавка.       Отстранившись, Джордж засмотрелся и пальцами стал проводить по скуле, шраму на щеке, прямому носу, припухлым губам, очерчивая портрет, который останется в памяти. Лук был отброшен в сторону, что стало Коннору не по нраву. Ремень, на котором держалось снаряжение в виде томагавков, меча, шеньбяо, колчана со стрелами и многого другого, оказался рядом с диваном.       Теперь ассасин стоял в одном костюме, переданным от Ахиллеса. Ничего не оставалось делать, кроме как расстегнуть пуговицы, снять алый кушак, узреть тело. Что, в принципе, Вашингтон и сделал.       Укладывая своего гостя на диван, он целовал смуглое тело в местах, где было немало шрамов от различных ранений. Зачастую, они оставались от хищных животных, таких как медведи, рыси, волки, буйволы и другие. Какой только дичи нет во Фронтире.       Однако, речь идёт не о представителях этой территории.       Шрамы украшают мужчину. В случае с Коннором Кенуэем так и есть.       Языком генерал очерчивал каждый шрам, который ему удавалось увидеть. Холодные пальцы, по сравнению с горячей кожей, гладили тело, узнавая, каков этот мощный рельеф. Пусть место для обоих было тесновато, ведь для того, чтобы принять позу миссионера, Радунхагейду должен был убрать ногу с дивана, да и рост его великоват, но, честно говоря, обоим было плевать на это. Ассасин принципиальный. Если снимать одежду, то всю. А потому пальцы расстёгивали металлические пуговицы на жилете, а позже уже снимали белоснежный шемиз. А с брюками он не торопился. Схватив ткань, гладил возбуждённый член.       Сапоги стали ненужными и оба их сняли, отправляя к ремню со снаряжением. Несколько ловких движений и брюки благополучно лежали на полу.       Ну, а теперь, ничто не мешало Вашингтону и тот внимательно оглядел с ног до головы метиса, наслаждаясь видом такого разгорячённого Коннора. Вошёл первый палец, пока ещё без осложнений. Добавился второй, что вызвало шипение у ассасина, хватавшегося за спину Джорджа и царапая её. Позже присоединился и третий.       Подумав, что внутри Радунхагейду достаточно растянут, генерал вытащил пальцы и приставил ко входу свой член, предупреждая, что собирается войти. Коннор обнял ногами талию и притянул к себе, заставив того слегка грубовато войти, что сам же и вскрикнул от боли.       За такое неаккуратное обращение Вашингтон расплатился страстным поцелуем, застонав метису в губы от того, насколько горячо и тесно у него внутри. Со временем, привыкнув, генерал стал двигаться, заставляя Коннора царапать обивку дивана и негромко стонать, всячески сдерживаясь. Джордж прикусил мочку уха, заставив того выгнуться и потереться твёрдыми сосками о торс, щекотя.       Время шло, а в кабинете становилось всё жарче. Двое мужчин отдались страсти, что без разрешения проглотила их с ног до головы. Пока Вашингтон делал толчки, он снял ленту с волос, зарываясь рукой в вороньи прямые волосы, кусал тело, переходя к губам, как к самому сладкому месту, по его мнению, когда Коннор был рад мять молочную, уже немолодую кожу, ошарашивая маленькими, но такими влажными поцелуйчиками. Бывало, он выгибался от удовольствия, когда Джордж попадал по простате, вызывая волну восторга.       С бурными эмоциями в последние разы Вашингтон вколачивался, выбивая воздух из парнишки, прежде чем выйти и кончить тому на живот, хотя, где-то попало и на бёдра.       Подождав, пока белая пелена удовольствия окончательно раствориться, генерал увидел, что его любовник до сих пор не кончил, к удивлению. Тот надрачивал свой член, словно бы пытаясь быстрее это закончить.       Седовласый прильнул губами к чуть более тёмному члену, чем само тело Коннора, и стал поддразнивать уретру языком, потом спускаясь вниз по головке и к стволу. Язык был главным оружием, и это Кэнуею до безумия нравилось.       Он запрокинул голову, положив руку на голову генералу, несильно сжимая тому волосы, словно бы приказывая взять глубже, хотя на редкость глотка Вашингтона действительно вмещала в себя размер достоинства полукровки. Нередко, Коннор и сам непроизвольно начинал двигать бёдрами, заставляя давиться генерала, у которого в глазах стояли выступившие слёзы от такого.       Но всё заканчивается. Не успев предупредить Вашингтона, ассасин, с бурными эмоциями, захлебнувшись в своих ощущениях, кончил прямо тому в рот.       Вспышка была мгновенной, как быстро она появилась, также быстро и ушла. Радунхагейду тяжело дышал, пытаясь перевести дух от всего произошедшего за всё это время. А генерал, покорившись, проглотил всё семя и улёгся на грудь того, обняв.       Немного побыв в тишине, отдыхая, Коннор заговорил: — Вы дверь не закрыли, генерал. Тот усмехнулся. — Не вижу в этом проблем, если надо, придут в другой день. — Джордж теперь не боялся взглянуть тому в глаза. А потому, устремив взгляд в тёмно-ореховые глаза, он спросил: — Вам понравилось? — На удивление, да. Но ведь это неправильно, согласитесь? — Плевать, — С пренебрежением к такому утверждению, Вашингтон поцеловал в губы своего любимца, заставляя замолчать и наслаждаться тишиной, пока есть время. — Но дверь я бы рекомендовал закрыть, генерал. — Намекнул Радунхагейду, проводя пальцами по голой светлой спине.       И, не задумываясь, Вашингтон закрыл дверь на ключ. Однако, он задумался насчёт того, что в следующий раз стоит лучше попросить прощения.