- - -
Дин знает, как дышать. Он делал это всю свою жизнь. Забрав диск у Мэйфелда и направляясь к Имперскому терминалу, он дышит ровно. А вот сердце не согласно, оно загнанно стучит в груди, неистово до боли, а кровь пульсирует на запястьях, в висках, на шее, в кончике каждого пальца. Он даёт машине просканировать его шлем, и каким-то уголком сознания ещё отчаянно надеется, что Мэйфелд ошибся, что он сможет обойти систему, не снимая шлем. Но попытка проваливается, едва успев начаться, и у него не остаётся времени на терзания по поводу выбора. Он снимает шлем, и воздух холодит кожу, на которой уже проступили капельки пота, но он не обращает внимания на это, потому что ни на что больше сил уже не хватит. Он смотрит в экран. Его дыхание учащается, а в лёгких появляется тяжесть, которой не было ещё за секунду до того, как он снял шлем, до того, как он нарушил Клятву, до того, как Имперские глаза стали первыми, увидевшими его лицо за столько лет, что уже и не вспомнить. Но эта жертва не была такой уж и жертвой, правда? Кажется воздух сопротивляется его телу, колет ему нос, но вот наконец-то, наконец-то он получает то, что ему нужно – что нужно Грогу – и он отворачивается от терминала. Но голос настигает его. “Солдат.” Дин поворачивается на звук голоса. И вдруг забывает, как дышать. Он не знает, как набрать воздуха в лёгкие, они как будто бетонные, а сердце рвётся на волю из его груди. Он не помнит слов своего buir. Он знает только, что задыхается, цепляется за ускользающее сознание, а тяжёлый взгляд Имперца нацелен ему прямо в лицо – Но Мэйфелд вмешивается, говорит, поддерживает его, произносит слова, которые Дин даже не пытается понять, всё ещё не справляясь просто дышать. Имперский офицер произносит гораздо больше слов, чем Дин способен осознать, хотя он и слышит их отчётливее, чем через свой шлем из Бескара. Офицер повышает голос, и хотя Дин пытается реагировать соответственно – подыгрывая умелому вранью Мэйфелда — он подозревает, что не слишком хорошо справляется. Вдох. Воздух есть, прямо у него в груди, и Дин садится за офицерский стол. То, что недавно надломилось внутри тоже где-то там. Оно расшаталось ещё сильнее и сейчас втыкается куда-то под рёбра. От этого у него перехватывает дыхание и холодит за грудиной. В одну секунду бластер стреляет, ослепляя Дина, чьи глаза так непривычно не защищены шлемом, и тогда Дин всё вспоминает. Он помнит, как дышать. Выдох. Адреналин бежит по венам, напрягает каждый его мускул – это так знакомо. Он знаком с адреналином ближе, чем с любой другой силой во всей галактике и внезапно его движения становятся такими же уверенными, как когда он снял шлем, чтобы дать просканировать своё лицо. Он бежит, не спотыкаясь, и жизнь повсюду — в воздухе, которым он дышит, и в биении сердца в его груди. Он знает, что иначе нельзя дышать – нужно делать по одному глотку за раз, не терзаться мыслями о потраченном воздухе, сосредоточиться не на самом дыхании, но на цели, которой служит каждый глоток воздуха. Вдох. Выдох.- - -
На корабле Бобы Фетта повисает молчание, после того как Дин заканчивает сообщение. Дин стоит перед голограммным проектором, его сердце стучит в знакомую до последнего изгиба поверхность брони из Бескара. Он дышит, но что-то внутри меняется навсегда. Уже не только надломлено – сломано начисто. И оно поднимается вверх по горлу, разрастаясь шире груди, глубже лёгких и больше сердца. Когда его спутники наконец решают разойтись, Шэнд и Фетт уходят в кабину, а Дин остаётся один на один с Карой. Она смотрит на него, она всё понимает. Но она не знает, что он сделал. Она же не может этого знать, правда? “Мандо?” тихо зовёт она. Дин набирает воздуха в лёгкие. “Ты.. в порядке?” Дину хочется язвительно рассмеяться в ответ, сказать ей, что он никогда не будет в порядке, пока Грогу не будет опять у него на руках – пока его найдёныш, его ad'ika² – не воркует и не хихикает, и не играет с шариком с Лезвия Бритвы³ (который так и горит огнём, надёжно прижатый его поясом). Он хочет объяснить, что теперь всё по-другому и что он заглянул в собственное сознание и понял, что ему плевать, что всё по-другому – Что если бы ему был дан любой возможный выбор, он снова сделал был всё то же самое, и его сердце не дрогнуло бы. Он бы променял свой шлем, свою Клятву, свою жизнь, свою душу, если бы это дало ему хоть малейший шанс выполнить данное обещание. Обещание сберечь Грогу ото всех бед, потому что малыш всегда будет важнее самого Дина. Но он не может рассмеяться. А может быть он не смеет, потому что боится, что смех сорвётся во что-то совсем другое. Он едва справляется дышать через яд в горле – весь оставшийся запас воздуха ушёл на отправку сообщения Гидеону. Теперь он хочет спать, ускользнуть в темноту до тех пор, пока они не будут на пороге Гидеона. Для того, чтобы не сражаться сейчас со своими призраками, потому что он не имеет права тратить энергию на это, когда Грогу уже так близко. “Мандо?" Кара подходит ближе. Она беспокоится, но как ему объяснить ей, что с ним не так, если он и сам не понимает себя? Как сказать, что он задыхается в комнате, наполненной кислородом? “Шлем,” говорит Дин, и удивляется тому, как ровно звучит его голос. “Я снял его в комнате полной Имперцев.” Кара замирает на месте, ища глазами его шлем. Он знает, что она вспоминает, как он рассказывал ей, что раз сняв шлем, нельзя надеть его обратно. Он не знает, зачем рассказал ей – это неважно – но теперь она знает. Теперь она знает, но камень на душе ничуть не легче от признания. Он надеялся, что станет проще.. хотя бы совсем чуть-чуть. “Допустим,” наконец говорит она. Она морщится, говоря это, как будто ей попалось что-то горькое. Дин смотрит на неё, вцепляясь ладонями в край стола, за которым он записывал голограммное сообщение. Она подходит на расстояние вытянутой руки и смотрит прямо ему в глаза, находя его взгляд и понимая его лучше, чем он смог понять сам себя. “Ты сделал то, что нужно было, ради спасения ребёнка, Мандо. И никакая клятва не стоит дороже его жизни. Ты.. ты теперь в первую очередь отец и только потом Мандалорец. Всё в порядке.” И именно это напоминает Дину о том, как делать то, что опять стало невозможным – как дышать. Он был отцом Грогу. Его buir. Он ещё ничем толком не пожертвовал, если быть честным. Дин дышит и ощущение такое, как будто он просыпается. Кислород заливает его, как рассветное солнце заливает пустое ночное небо. То, что надломилось внутри – то неправильное – исчезло. Если и остался какой-то след, то не более чем тонкий, бледный шрам. Напоминание, но уже не слабость. Вдох. Выдох.- - -
Момент настаёт внезапно. Дин бежит, сражается и чувствует, как дух битвы захватывает его. Он стреляет из бластера, при малейшем движении в глубине коридора и продвигается всё дальше и дальше по пути, выгравированном в памяти – он потратил часы, заучивая каждую деталь. Когда он моргает, путь вспыхивает ярчайшим следом на обратной стороне его век. Он тянется к двери, но она уже открыта. В камере стоит Мофф Гидеон, в его руке гудит тёмный меч. Он смотрит на Дина с холодным ожиданием льва, загнавшего добычу в угол. А в другой его руке то, за чем пришёл Дин. Воздух застывает в лёгких Дина, и ему не выдохнуть. Потому что он пришёл за чем-то бесценным, чем-то совершенно невинным – за Грогу. Его adi'ka. Тот, которого он спасёт любой ценой. И малыш ранен. Дин этот видит даже через пелену бессознательности, окутывающую ребёнка. Кровь закипает при виде наручников, которыми скованы его хрупкие запястья. “Вот мы и встретились снова, Дин Джарин,” насмешливо цедит Мофф. “А я уже думал, чт–” Как и в предыдущий раз Дин не колеблется ни секунды, снимая шлем и позволяя Гидеону посмотреть в глаза тому, кто пришёл уничтожить его. Он даже не успевает ничего почувствовать – просто отбрасывает шлем на пол отточенным движением охотника, почуявшего награду. И в эту секунду он помнит. Он помнит, и он готов. Гидеон удивлён, его рот приоткрыт, и слова, которые перебил Дин, ещё готовы прозвучать, но Дин больше не даёт ему шанса. Он видит ребёнка. Грогу – всё, что важно для него. Впервые с тех пор, как его adi'ka был похищен, Дин может свободно дышать. Прекрасный, свежий воздух наполняет его лёгкие и поднимает до небес пламя, которое его ярость, жестокость и страх так давно разжигали. Дин бросается вперёд, готовый на всё, готовый отдать всё до последнего вздоха, ради защиты того, кого он подвёл. Иначе – иначе нельзя. Вдох. Выдох.- - -
примечания переводчика: 1 – buir — отец (мандалорский язык) 2 – adi'ka — ребёнок (мандалорский язык) 3 – Лезвие Бритвы – он же Razor Crest, боевой корабль Дина Джарина, Мандалорца пожалуйста, оставляйте комментарии в особенности про качество перевода — есть ли какие-то неудачные моменты и т.д. спасибо!