***
Пересечение сразу после съёмок «Парного прогона» и слова каждой о том, что выступление оппонентки было классным. — Слушай, — внезапно предложила Сидорина. — А давай в баре посидим? Выпьем чуть-чуть, познакомимся поближе? Геворкян легко согласилась. Это ведь просто никого ни к чему не обязывающая посиделка. Поболтают, выпьют по коктейлю, обменяются контактами и разойдутся. Более ничего. Лу упустила из зоны внимания тот момент, когда стала поглядывать на новую знакомую иначе. Она была красива, интересна, неглупа... и чертовски сексуальна! Мягкие и плавные, словно бы кошачьи жесты: накручивание светлой пряди на палец, обворожительная улыбка и стрельба глазами — и при всём этом никакой глупости, жеманности и показного кокетничания, наигранности, это было для Сидориной абсолютно естественно. Этакая ужесточённая Барби с внутренним стержнем. У неё и жанр под стать — барби-панк. Неспроста. Она любит Дали, Горького, Сервантеса и Булгакова. Панк-рок и Моцарта. Кошек. Розовый цвет. Она любит многое и разное. А её, кажется, любит Лусинэ. Полная её противоположность: от внешности (одникаков только цвет глаз) и до... всего. Как будто из двух разных вселенных. Хулиган в противовес «барышне». Она неслась к влюблённости с сумасшедшей скоростью. Здравый смысл призывал одуматься и не делать этого. Вспомнить о Вите, даже не подозревающем, о чём сейчас помышляет жена. Вспомнить, наконец, что ты, Лу, натуралка, чёрт возьми! «Кажется, теперь — нет.» — усмехнулась сама себе Геворкян. Но тут пришла великолепная, как показалось пьяненькой Лу, идея. Здравый смысл замолчал в ту же секунду. «Чем чёрт не шутит, в конце концов?» — так принимались в жизни Лусинэ Геворкян многие решения, и ещё никогда она не прогадывала. Она уверена, что получится и сейчас. Она отвела Ксю подальше от скопления народа, встала напротив неё, положила ей руки на плечи, чуть прижав её к стене. — Ты мне приглянулась, — она смотрела Сидориной прямо в глаза. — Если взаимно, мы можем...? Ксения игриво улыбнулась, о чём-то на секунду задумалась и прошептала на ухо Лу: «Можем. Но дело так не пойдёт... Поедем ко мне?». Сердце Лу застучало быстрее, а ладони вспотели. — Давай, — сорвалось с языка. Сердце стукнулось о рёбра. — Отлично, — мурлыкнула Ксю, рисуя на её груди аккуратным пальчиком витиеватые узоры. — Стой! — она переменилась в лице. — У тебя же вроде есть муж! Ты упоминала, — и отстранилась от неё, скрестив руки. Геворкян чертыхнулась. — Да, но сейчас это неважно, Ксюш, — вокалистка прижала к себе и смазано поцеловала Ксю в шею, поднимаясь дорожкой поцелуев до мочки уха. — Если уж мне, то тебе-то... «В конце концов, я ведь...» ...не под венец с ней иду.» — проснелось у обеих в голове. У Сидориной стали подкашиваться ноги от этих поцелуев. Всё постороннее словно отключили. Да и какая разница сейчас им обеим, есть ли кто-то или что-то рядом или нет? *** В такси Лу продолжала проявлять инициативу: притянула Сидорину за куртку совсем близко к себе и стала целовать страстно, словно бы желая впитать её в себя всю без остатка, а она обнимала её за талию, понимая, что с Лу она совершенно теряет голову. С каждым поцелуем желание набирало обороты: Лу и видела это в блестящих лихорадочно глазах Ксю, и чувстовала это в себе: ей казалось, что она сейчас просто расплавится. Поездка тянулась слишком долго — так казалось им обеим. Сидорина едва сдерживалась, чтобы не застонать. Лу не давала этого сделать: как только с губ Ксю рвалось «а-ах», Лу затыкала девушку поцелуем, а та вцеплялась ногтями (к счастью для Лу, короткими) в оголённые плечи Геворкян. А потом была ночь — жаркая и страстная. У Ксю, как оказалось, бархатистая кожа, в лунном свете кажущаяся молочно-белой, и нежные руки. И кошачьи у неё — как оказалось — не только жесты. Лу на целую ночь выпала из реальности. Да и зачем та была ей нужна? — Люблю... — И я, — эти три слова были сказаны ими одновременно. Это значило... многое, и они это понимали, не углубляясь в конкретное значение. Потому что сформулировать это — сложная задача. Невозможная.***
Утром (если утром можно назвать двенадцать часов дня) Лу проснулась и удивилась тому, что помнит всё. Помнит, почему и зачем она в этой квартире. Помнит то, что было ночью — о, эти воспоминания заставили её улыбнуться... — Доброе утро, соня! — из мира грёз заставила вынырнуть зашедшая в комнату растрёпанная Сидорина. — Наконец ты проснулась! Я завтрак приготовила — будешь? — Буду, — улыбнулась Лу, но заметив на партнёрше кожаную жилетку явно с мужского плеча, вопросительно изогнула бровь. — М-м? — Что? — удивилась Сидорина. — А, это! Я действительно одна, я тебе не соврала. Мы с ним недавно расстались. Он забыл одну свою вещичку, а я, выезжая, решила захватить, — усмехнулась Сидорина. — С ним — это с кем? — С Димой Снейком. — А-а, слышала, — Геворкян мотнула головой. — Красивая была пара... А почему расстались? — ей почему-то вдруг стало это интересно. «Как такую девушку можно бросить?» — Двум творческим людям сложно ужиться вместе, — пожала плечами Сидорина. — Слушай, мы будем обсуждать подробности моей личной жизни или завтракать? Там всё, небось, остыло уже! — Да всё, идём, идём, — рассмеялась Луся, поднимаясь с постели. *** Оладьи действительно были очень вкусными. Да с вареньем... — Что, нравится? — хихикнула Ксю. — Бабуля сварила. — Да, вкусно очень! И варенье, и оладьи. Спасибо, Ксюша, — и поцеловала Сидорину в губы, которые, кстати, были вымазаны малиновым вареньем у обеих. — Спасибо, Лусь. Сядь-ка на место, я хотела кое-что сказать тебе... — Что? — Геворкян напряглась. — Слушай... ты мне нравишься. И я тебе, очевидно. Попробуем встречаться, может? — Не «может», а точно.***
Лу была влюблена по уши. С Сидориной хотелось даже просто гулять по паркам и разговаривать часами обо всем на свете: музыка, кино, книги — казалось, собеседница поддержит любую тему. А потом вдруг она словно вынырнула из океана эндорфинов и вспомнила, что замужем. И гулять вот так, поедая мороженое и целуясь на лавочке, полагается с мужем. И что всё это — неправильно. Чем больше Геворкян думала об этом, тем больше ей было страшно. «Чёрт. Я запуталась! Совершенно запуталась!» И поступила она как трусиха — дала заднюю. Она отдалилась от Сидориной, стала избегать пересечений, и даже их встречи урезала до двух раз в месяц — столько, сколько полагается «близким подругам». Больше нельзя — Лу сорвёт крышу. В те редкие моменты, когда Ксю удавалось выцепить Геворкян помимо графика, то она задавала ей вопросы: что случилось? Почему так? Не она ли в этом виновата? Лу только говорила, что «нет, не виновата». Ксю ничего не говорила, а только смотрела — грустными глазами. Так, будто сейчас расплачется. Геворкян после этих встреч было тошно. От самой себя в первую очередь. А самое страшное — чувства не утихали, а только разгорались. Нужно было что-то решать. Что-то делать.***
Лу, вспоминая и прокручивая события, поняла, что нужно делать. Приняла это чертово решение. Как же это было просто. «Ксюша, мне важнее ты, и тут нечего думать. Я порву с Витом и буду, не скрывая ничего, только твоей. Обещаю. Ничего не скрывая ни от тебя, ни от общества. Я люблю тебя.» Она будет согласна. Теперь оставалось разобраться с Витом, но это кажется таким пустяком. Начнётся совершенно иная жизнь, в которой будет место только любви и ничему иному.