Часть 1
28 декабря 2020 г. в 18:47
Весь мир Юри состоит будто бы из одних только Виктора и фигурного катания в том самом порядке, в котором это было перечислено. Хотя, если бы потребовалось выбрать только что-то одно, то Юри бы назвал Виктора смыслом всей своей жизни, потому что он был воплощением льда и побед, и Юри ничего бы не потерял, выкинув из списка фигурное катание.
Виктор живёт в каждой его мысли, движении, вдохе, в котором, казалось, можно было услышать обращённую к нему молитву. Нет и дня, чтобы Юри не вспоминал его имя, достижения или не вздыхал восхищённо по своему кумиру. В галерее – фотографии и видео выступлений, на стенах – плакаты, в голове – каждый запечатлённый образ.
Возможно, это сумасшествие и зависимость. Возможно, это что-то ненормальное и переходящее рамки адекватного. Но разве все другие фанаты не такие же? Разве другие люди не хранят в телефоне видео и фото, разве он хуже или страшнее всех тех, кто восхищён кем-то?
Быть может, он хуже просто потому, что, в сравнении со многими, способен лицезреть своего кумира воочию, говорить с ним, прикоснуться к нему и поддерживать общение, сделать совместное фото и даже видео. Юри всё это мог бы сделать...
... но не делал.
Его самого пугала та невыносимая и разрушающая необходимость следить за достижениями Виктора, за его жизнью, за каждым его шагом. И это было невыносимо. Разве бы Виктор принял его таким? Разве смог бы вынести настолько слабого и привязанного человека рядом с собой? Того, кто вдохнуть рядом нормально не может и не способен отвести глаз.
Виктором можно только восхищаться. Созерцать как самое прекрасное, что смогла сотворить природа. Можно вдыхать его аромат, в удовольствии прикрыв глаза, можно слушать его прекрасный голос, поклоняться ему, как воплощению совершенства, бесконечно долго смотреть в его невероятные глаза, уместившие в себе всю глубину моря и прелесть бескрайнего чистого неба.
У Юри порой болит грудь от того, как сильно бьётся в ней сердце от одной только мысли о существовании Виктора Никифорова.
Юри сходит с ума от чувств, переполняющих его. И ради этих чувств, ради того, что творит с ним Виктор, даже не подозревая о происходящем, о той силе, которую он имеет над простым смертным, Юри заходит слишком далеко. Он, мальчишка из тихого маленького городка, оказался вдали от дома только потому, что всю его карьеру в фигурном катании от падения и неудачи его удерживала мысль о том, что Виктор – живой и недостижимый, где-то там, и Юри может хотя бы издалека увидеть спину человека, стоящего далеко впереди на высоком пьедестале, и за всеми остальными, более умелыми и талантливыми, погреться в крупицах славы и гениальности великого и непревзойдённого Виктора Никифорова.
И несмотря на всю непереносимость и яркость чувств, несмотря на бурю в своём теле и шторм в своих мыслях, он всё же не осмелился бы всё это назвать любовью, потому что никогда в жизни он не будет хотя бы на секунду достаточно храбр (даже если собрать всю храбрость, данную ему на жизнь, только для этого момента), чтобы осмелиться и подойти к Виктору, чтобы сказать ему хотя бы простое «привет» или «спасибо». «Спасибо за то, что удерживал над пропастью, спасибо за то, что спасал от серой жизни, спасибо за то, что позволил мне ощутить всё это, за то, что вдохновил, дал сил, помогал мне дышать, не сдаваться и идти вперёд, спасибо, что ты существуешь и только этим делаешь мою жизнь лучше, за то, что помогаешь моему сердцу биться...»
Нет, это определённо не любовь, ведь что на самом деле Юри знает о Викторе? Завтракает ли он по утрам? Важно ли ему, какой ботинок завязать первым? Какая погода его любимая? Когда он впервые разбил коленку? Любит ли он свой дом? Есть ли у него любимое блюдо? Терял ли он кого-нибудь? Смеялся ли он когда-нибудь до боли в щеках? Плакал ли он когда-нибудь так сильно, что глаза начинало жечь?
Юри определяет свои чувства, как зависимость, и вряд ли он когда-нибудь сможет быть с кем-то, будучи одержимым кем-то настолько близким и далёким одновременно. Разве может в нём быть ещё хоть чуточку свободного места для кого-то ещё? Может ли в нём быть хоть что-то, кроме чувств к Виктору? Любит ли он вообще фигурное катание? Кто он такой без Виктора и своих бесконечных чувств к нему?
Юри не знает и не уверен, что хотел бы. Даже, если это заставляет его сердце болеть, а слёзы – литься из глаз. Даже если это заставляет его тренироваться но дикой боли в ногах, до усталости и ломоты во всём теле. Даже если это вынуждает его страдать бессонницей или спать целыми днями, только бы быть с ним в том самом счастливом сне. Даже если это заставляет его вдруг чувствовать себя ужасающе пустым или наоборот таким переполненным и тяжёлым, что нет сил пошевелить даже пальцем. Даже если единственный шанс быть с Виктором постыдно близко – это копировать его программу, ощущая призрачные осторожные прикосновения к телу, будто Виктор стоит прямо позади него и вот-вот горячо выдохнет в шею.
Юри хочется порой стиснуть голову, вскрыть череп и выкинуть всё из своей головы, хочется стать свободным и лёгким, но он лишь дышит, и дышит, и дышит, и старается не задохнуться под очередной волной непрошенных, мучительно сладостных чувств. Даже, если только Виктор помогает ему ступать на лёд, если только он заставляет надевать коньки на изодранные ноги, даже если только он помогает ему каждое утро вставать с постели и идти в зал, если только он даёт смысл его жизни и пугает тем, что без него, Виктора, быть может, Юри вообще ничего не смог бы.
Юри дышит полной грудью всегда, когда ему это удаётся, не упуская ни единого шанса, и не приближается. Всегда на шаг позади, всегда в стороне, всегда только глубокий вдох и взгляд, полный обожания и огня, никогда – ближе.
Юри никогда бы не стал эгоистом, вываливающим весь этот ужас на Виктора, никогда бы он не сделал ему больно и не осквернил всем, что так долго носит в себе. Никогда бы не посмел коснуться, высказаться, посмотреть в открытую так, как всегда мечтал глубоко внутри. Лучше сойти с ума от всего этого, чем передать даже самую крохотную часть этой ноши Виктору.