Авалон на закате

      Иногда бывает так, что, глядя на какое-то место, какого-то человека или даже просто ситуацию, вдруг чувствуешь, что уже видел всё это раньше, говорил эти слова, совершал эти действия, хотя совершенно точно уверен, что на самом деле всё это впервые. Это странное, в чём-то пугающее и очень неприятное ощущение, точно мир вдруг решил напомнить тебе, что ты всего лишь ходишь по кругу на привязи, как какой-нибудь осёл, и каждый день такой же, как предыдущий, и всё дерьмо, что на тебя вываливается, вываливалось уже много раз и будет вываливаться и впредь вплоть до самой твоей смерти.       Вот только сейчас Аскеладд совершенно точно знал, что и правда всё это уже видел: ряды драккаров у берега, огромное поле разнокалиберных шатров и палаток, снующих между ними вооружённых людей, перекидывающихся грубыми шутками и грязной бранью, обнесённые деревянными стенами два города – один, поменьше, на южном топком берегу, практически на острове, другой, несравнимо больше, на противоположном, северном – соединяющий их мост и пропущенную под мостом цепь, перекрывающую реку и не дающую ни одному кораблю подняться вверх по течению вглубь Британии. Как будто не было ничего, ни отступления, ни дерзкой засады, ни зимнего перехода через Мерсию, ни злосчастного пира в Йорке, ни двух лет чёрного сна. Всё снова вернулось туда, откуда началось.       Отсюда ли? Или всё началось раньше, в том фарерском фьорде далеко к северу от этих мест? Или когда датский викинг по имени Олаф решил отправиться за море в Уэльс? Когда римляне оставили Британию, решив, что больше не в силах её защищать? Когда Юлий Цезарь впервые увидел белые скалы острова бриттов? Когда Ромул убил Рема? Когда Александр одолел непобедимое войско Дария? Когда… ха, и перед кем он пытается щегольнуть своей образованностью? Вслух бы начал перечислять тогда, а то смысл в чём?       Как бы то ни было, во всей этой неприятно ностальгической картине имелась одна деталь, которую Аскеладд совершенно точно припомнить не мог. А именно окликнувшего их с берега здоровенного детину с рассечённой губой (ну, потому что будет Аскеладд ещё запоминать всех викингов, с которыми ему приходилось иметь дело). Рана была совсем свежая, и на фоне тёмно-красной запёкшейся крови зубы детины сверкали, как жемчуг.       Аскеладду вовремя надо было сообразить и купить Фритгит хотя бы одно ожерелье, а то не дело ей расхаживать совсем без украшений. Надевать бы это ожерелье на неё, конечно, пришлось бы силой, с боем и руганью… эх, ну почему творить добро и причинять справедливость всегда так нечеловечески сложно? И почему вообще как только он пытается проявить участие хоть к кому-то и вообще повести себя как приличный человек, на дыбы встаёт точно весь мир разом?       — Вы ещё кто такие?! — рявкнул детина.       Он стоял на берегу у самой кромки воды, скрестив руки на груди, и, честно говоря, выглядел очень глупо вопреки всем своим попыткам казаться грозным.       — Ты б сначала сам представился, что ли, — ответил ему Ёфур.       Наверно, если исходить из того, как властно вёл себя детина, логично предположить, что в лагере он далеко не последний человек – иначе бы побоялся вот так вот изображать из себя распорядителя. Впрочем, если бы он занимал по-настоящему высокое положение, то вряд ли вышел бы на берег реки глотку драть лично. И всё-таки Ёфуру следовало бы вести себя повежливей – судя по лицу детины, широта ума и здоровое чувство юмора явно не входили в список его несомненных достоинств.       — Мне твоё корыто прямо там потопить? — в голосе детины скользнули нотки угрозы – точнее, скользнули более явно, чем прежде.       Наттфари немедленно вскочил со своего места. При всём своём заявленном миролюбии на любое неосторожное слово о построенном им корабле он реагировал так, точно оскорбили его маму.       Ёфур жестом приказал ему сесть и тихо вздохнул:       — И куда ж ты с такой харей такой ранимый?       К кому именно относилось это замечание, Наттфари или детине, оставалось только гадать. Аскеладд вдруг подумал, насколько же это приятное чувство, что у него нет никакой нужды вмешиваться в эту беседу.       Тем временем на берегу постепенно собирались люди. Осада в принципе занятие на любителя, скучное и напряжённое одновременно. С одной стороны, осаждающим надо всё время опасаться нападения самих осаждённых или их союзников извне – а в случае Лондона это не много не мало королевская армия Эдмунда – а с другой, единственное, что им самим остаётся делать, это терпеливо ждать какого-то счастливого случая, или пока у осаждённых закончатся припасы. Штурмы не так часто заканчиваются успехом, а каждый день на штурм не походишь, если только не хочешь всех людей растерять. Вот и остаётся сидеть под стенами и скучать, и так неделями, а при совсем плохом раскладе даже месяцами. Разумеется, в такой ситуации привлекает любая движуха – что угодно, лишь бы хоть немного развеять скуку.       — Я Ёфур Жирный, сын Ёрульва, — громогласно заявил Ёфур. — Я прибыл сюда, чтобы служить конунгу Кнуту.       — Вовремя спохватился, дедуля, — усмехнулся детина.       Кудряшка. Эта кудряшка у него надо лбом, в ней вся проблема. Из-за неё он выглядит как хмурый перекачанный младенец.       — Лучше поздно, чем никогда, — тихо и очень тяжело вздохнул Ёфур.       Чтобы не заржать в голос от собственных мыслей и не поставить их всех в ещё худшее положение, чем то, в котором они оказались, Аскеладд принялся разглядывать лагерь, насколько его отсюда можно было разглядеть. Больше всего его интересовало, есть ли среди осаждающих йомсвикинги, и если есть – наверняка есть, куда ж они денутся – то где стоят их шатры, чтобы знать, какую часть лагеря огибать по большой дуге.       Понятно, что Флоки так или иначе неизбежно будет вертеться вокруг Кнута, даже если – и в особенности потому что – начало их сотрудничества вышло, ахем, несколько неудачным. Аскеладд не сдержался и позволил себе довольную ухмылку. Разругаться с Флоки тогда ни коим образом не входило в число его целей, и всё же это оказалось неожиданно приятно, особенно когда он чуть не заставил этого придурка вылизать ему сапоги. Но сколько бы Флоки ни пытался подлизаться к Кнуту, это не значило, что в пасть к Ёрмунганду надо лезть просто потому, что есть такая возможность. Налазается ещё.       Аскеладд невольно покосился на Фритгит. Он сказал ей сесть у борта между скамей спиной к лагерю, чтобы людям на берегу она не бросалась в глаза. Разумеется, женщин в лагере и так было в достатке, хотя и не все они находились там добровольно – и не все против воли – однако лишний раз привлекать к ней непрошенное внимание всё же не стоило. Далеко не все викинги признают идею, что шлюха может быть чья-то. Не говоря уже о том, что Фритгит совсем не шлюха.       Она сидела, подтянув колени к подбородку и обхватив их руками, и смотрела перед собой ничего не видящим взглядом. О чём она сейчас думала? Не страшно ли ей? На корабле Ёфура-то она пообвыкла, но оказаться в самом сосредоточии викингов, среди которых могли быть и те, что когда-то отвезли её в Дублин, должно быть по меньшей мере неприятно. Думает ли она о том, что Аскеладд наобещал ей тогда, на хуторе?       Помнит ли она вообще эти обещания?       Он вновь перевёл взгляд на берег. Интересно, где стоит шатёр Кнута? Наверняка он очень хорошо охраняется, не то что попасть внутрь, но даже приблизиться к нему может быть непросто. Весьма вероятно, это потребует всех его смекалки и изворотливости.       Аскеладд криво ухмыльнулся. Захочет ли Кнут с ним говорить? Что, если встреча вообще не состоится? Что, если Кнут попросту сделает вид, что знать его не знает? Учитывая все обстоятельства, даже полное игнорирование можно счесть за особую милость – в конце концов, даже если Аскеладду удалось выжить, по всем правилам его следовало убить. В определённом смысле он угроза самому Кнуту. Он знает о заговоре против Свена – ха, да он сам этот заговор придумал и воплотил в жизнь – и он тот человек, которого Кнут обязан убить ради сохранения собственной чести. Для Кнута, с точки зрения норманнской морали, уже одно то, что Аскеладд выжил, это насмешка и оскорбление. Кнут слишком слаб, он не то что Англию захватить, он даже убийце своего отца отомстить не может, сколько в него мечом ни тыкай – так подумают люди.       Нет, для Кнута опасно совсем оставлять Аскеладда без внимания. Но проще – и разумней – всего будет просто его убить, тихо, быстро и незаметно, не привлекая ничьего внимания, пока никто ничего не заподозрил. Избавиться от угрозы и успокоиться.       Аскеладд ещё раз покосился на Фритгит. Нет, он просто не может позволить себе умереть. Не раньше, чем он выторгует будущее для неё. Что бы она ни думала обо всех его обещаниях, он намерен сдержать своё слово, даже если только для того, чтобы доказать ей, что слова – это не просто сотрясение воздуха. И ради этого он будет торговаться с Кнутом как с самим дьяволом. Последняя услуга. Он же заслужил, так ведь? Безопасность Уэльса не считается, после смерти Свена Кнуту вообще не до Уэльса было, а после покорения Англии Уэльс сам поднесёт ему себя на блюдечке, без всяких сражений.       Всё-таки, как же это давит, когда не можешь позволить себе умереть.       Оставалось надеяться, что Кнут будет достаточно великодушен, чтобы выслушать последнюю просьбу Аскеладда, а не убьёт втихую, так ни разу с ним и не встретившись. Какие бы аргументы Аскеладд ни подготовил в пользу того, что ему всё-таки стоит сохранить жизнь, все они не имеют никакого смысла, если Кнут не позволит ему их высказать.       — Драка! Драка! Мы будем драться?!       Аскеладд вздрогнул. Через толпу, точно вброд через реку, к берегу пробивался Торкелль Длинный. Вот только его здесь не хватало! Разумеется, его не могло здесь не быть, сидеть в осаде вообще не его стиль, и по дракам он наверняка соскучился, но если в порыве радости он решит потопить корабль…       Интересно, Фритгит умеет плавать? С чего бы, если она никогда не жила на море? Нет, можно, конечно, в реке купаться, но на лодке же она впервые плавала, верно? Значит, скорее всего, не умеет, тем более что в платье плавать должно быть очень неудобно, подол в ногах мешаться будет. Впрочем, всё это будет совершенно неважно, если брошенный Торкеллем валун размажет её по доскам палубы. Или Аскеладда, если уж на то пошло.       Хуже всего было то, что уж теперь-то он совершенно точно не мог вмешаться в разговор, иначе Торкелль может его узнать, что вряд ли приведёт к чему-то хорошему. В конце концов, «расстались» они не в самых хороших отношениях.       Аскеладд медленно опустился на одно колено, чтобы не выделяться на общем фоне сидевших за вёслами викингов и привлекать поменьше внимания.       — Что-то случилось? — шёпотом спросила Фритгит.       — Старый знакомый, — также тихо ответил он.       — Это плохо?       — Очень.       Конечно, не так плохо, как если бы это был Флоки, ну так всё ж ещё впереди.       Фритгит опустила взгляд, а потом вдруг протянула руку и легонько похлопала его по плечу, видимо, выражая свою поддержку и пытаясь приободрить. Аскеладд уже хотел было ненавязчиво поинтересоваться, есть ли какой-то шанс, что она всё же умеет плавать, но тут на берегу появилось третье активно действующее лицо.       И, нет, это был не Флоки.       — Прекратить ссору! Что здесь происходит?!       Вот и официальные лица подтянулись.       Через толпу к самому берегу пробился широкоплечий черноволосый коротко стриженный парень со шрамом поперёк лба, бородой, как у Торса, и такими узкими глазами, что никто бы ничего не заподозрил, даже если бы он рискнул заснуть прямо на пиру у конунга. Судя по тому, как сами собой расступались перед ним викинги и как заметно подрастерял боевой дух детина с локоном и рассечённой губой, скорее всего, этот тип был из ближайшего окружения Кнута.       — Вы ещё кто такие? — спросил черноволосый, обращаясь к Ёфуру.       — Я Ёфур, сын Ёрульва, — устало повторил тот. — Из Халланда. И я просто хочу присоединиться к конунгу Кнуту в его завоевании Англии. Можно?       — И это всё?! — возопил Торкелль. — Драки не будет?! — он поправил сползающее с плеча огромное бревно, которое уже успел где-то раздобыть.       Аскеладд сглотнул.       — Однажды будет, но сейчас не хотелось бы, — печально ответил Ёфур.       Черноволосый устало помассировал переносицу и махнул рукой:       — Так вы причаливать будете?       — Так нам можно?       — Можно, можно, — похоже, он никак не мог взять в толк, что же вызвало вдруг такую бучу.       Не то что бы Аскеладд совсем его не понимал. В то же время жизнь среди викингов научила его тому, что драка может возникнуть в любое мгновение в любом месте и по совершенно любому поводу. Так что в действительности удивляться было особенно нечему.       — Начало, конечно, хорошенькое, — пробормотал Ёфур и скомандовал править к берегу.       Аскеладд, увы, был с ним в этом согласен. На берегу теперь толпа народу, и в этой толпе очень грустный и разочарованный Торкелль, у которого отняли повод размозжить ещё парочку черепов. Конечно, вряд ли он желал Аскеладду зла – способен ли он в принципе желать зла хоть кому-то? – скорее всего, он потребует «компенсации» за то, что Аскеладд убил Свена «вне очереди». Как будто там была очередь! Хотя наивно надеяться однажды понять мыслительный процесс психов вроде Торкелля. И даже если этот тип не возжелает дуэли, то может просто растрещать на весь лагерь весть о том, что Аскеладд жив – разумеется, для того, чтобы спровоцировать конфликт, в котором он сможет принять участие. Что в лоб, что по лбу, а проблем не оберёшься.       Аскеладд поправил капюшон. Конечно, в нём было жарковато, да и шлем с маской смотрелся бы в текущих обстоятельствах несколько уместней и не в пример надёжней, но шлемы, увы, на дороге не валяются, особенно в военное время. Капюшоны, впрочем, тоже. Аскеладд позаимствовал его в той датской деревне в Восточной Англии, которую Ёфур по каким-то совершенно надуманным поводам не пожелал грабить. То есть, Аскеладд, конечно, понял его позицию, но менее идиотской она ему от этого не казалась. Можно было только предположить, что викинг для Ёфура и правда скорее развлечение, чем способ жизни, раз уж он позволяет себе разбрасываться такими возможностями.       Что же до капюшона, то Аскеладд нашёл его в доме того наглого старика, то ли старосты, то ли просто редкостной занозы в заднице. Вообще-то, первоначально Аскеладд капюшон собирался украсть – больше из вредности, чем практичности – но напоролся на взгляд Фритгит. Разумеется, она ничего не сказала, в её глазах не было ни капли осуждения – то есть, как обычно, вообще ничего – и всё же Аскеладд против воли потянулся к кошелю и оставил на месте капюшона монетку. Самую крохотную, какую нашёл, но пусть и за это будут благодарны.       — Сейчас, когда пристанем, не выходи сразу из лодки, хорошо, — прошептал Аскеладд.       — Но надо помочь с лагерем, — возразила Фритгит.       — Поверь мне, эти ребята и без тебя прекрасно справятся. А вот тебе не стоит лишний раз мозолить глаза всеми этим грабителям, насильникам и убийцам.       — Мы защитим Фритгит, — немедленно вклинился Кари, незаметно подкравшийся со спины.       — От вас бы её кто защитил, — огрызнулся Аскеладд.       — Эй! Мы относимся к ней со всем уважением! — немедленно оскорбился Угг, сидевший на соседней скамье.       Отлично, теперь эти недоумки сами привлекут к Фритгит внимание всего лагеря. Аскеладду вдруг пришло в голову, что он выбрал очень неудачное место для укрытия.       — Извини, — пробормотала Фритгит. — От меня одни проблемы.       — Вот только ты не начинай, — вздохнул он.       Она коснулась его руки:       — Всё будет хорошо. Не волнуйся, я знаю, как вести себя в окружении вооружённых мужчин.       Видимо, она имела в виду тот случай, когда её изнасиловали во время нападения викингов на дом её первого хозяина. Или рынок рабов в Дублине, где потенциальные покупатели наверняка не упустили возможности ощупать её во всех возможных местах. Или ораву пьяных дружков Хради в доме её последнего хозяина в Йорке.       — Нет, не знаешь, — отрезал Аскеладд.       — Хватит её тиранить, — опять встрял Кари.       — А ты не лезь не в своё дело.       — Но я правда умею…, — попыталась возразить Фритгит.       — Какой-нибудь викинг просто перекинет тебя через плечо, и поминай, как звали, — отмахнулся Аскеладд.       — Если ты так трясёшься над Фригг твоего очага, то зачем ты вообще взял её на поляну ясеней вьюги Хоара? — не унимался Кари.       — Тебя это не касается.       — Я не такой внешности, чтобы кто-то захотел меня унести, — настаивала Фритгит.       — Да плевать им, как ты выглядишь.       — Эй, там! — вдруг прикрикнул на них Ёфур. — Заткнитесь, а? Нашли время отношения выяснять.       Конечно, неприятно, когда на тебя прикрикивают, как на шкодливого ребёнка, но отчасти его вмешательству Аскеладд был даже благодарен. Во всяком случае, Фритгит и Кари перестали есть ему мозг.       — И вообще, Бьёрн, — добавил Ёфур, — хватит уже ревновать Фритгит ко всему, что шевелится.       А вот этого можно было бы и не говорить.       Тем временем толпа на берегу, к счастью, начала рассасываться, и быстро. Осознав, что драки – и зрелища, если уж на то пошло – всё-таки не будет, разочарованные викинги разбредались назад по своим делам, которых у них сейчас, впрочем, вряд ли было так уж и много. Неподвижными остались только черноволосый распорядитель, детина с рассечённой губой и, чтоб ему подавиться, Торкелль, разглядывавший новоприбывших с тоской и детской обидой во взгляде. На него Аскеладд старался не смотреть, хотя остальные люди Ёфура, разумеется, таращились на легенду Северного и Балтийского морей во все глаза. Однако Аскеладд был практически уверен, что если их с Торкеллем взгляды случайно встретятся, беды не миновать. Вряд ли этот йотун окажется достаточно деликатен, чтобы немедленно не заорать на весь лагерь, что убийца Свена Вилобородого каким-то чудом всё ещё жив. Оставалось надеяться только на то, что глазеть на разгрузку Торкеллю очень быстро наскучит, и он тоже отправится восвояси. К счастью, именно так и произошло.       Как раз к тому мгновению, как Аскеладд окончательно потерял терпение.       В принципе, поскольку, как только драккар причалил к берегу, истёк срок их договорённости, тут бы самое время распрощаться с Ёфуром и его людьми и затеряться в дебрях лагеря – с учётом того, что Аскеладду ещё и предстояло найти им с Фритгит ночлег хотя бы на первое время и сообразить, что делать с едой – но Ёфур был занят беседой с черноволосым, а просто улизнуть втихую было бы неразумно. За гостеприимство принято отвечать по крайней мере благодарностью, да и не стоит разбрасываться направо и налево оскорблениями, когда у тебя нет путей отхода.       Поэтому Аскеладду и Фритгит пришлось присоединиться к людям Ёфура в обустройстве их маленького лагеря на краю огромного поля шатров тех, кто присоединился к войне Кнута несколько более своевременно. По-хорошему, не следовало терять время, надо было немедленно отправиться на поиски шатра Кнута, тем более что найти его – в лучшем случае полдела, однако Аскеладду очень не хотелось оставлять Фритгит одну в компании этой шайки. Да и вообще, одинокая женщина посреди военного лагеря буквально напрашивалась на то, чтобы кто-нибудь воспользовался её беззащитностью.       Чего Аскеладду признавать не хотелось, так это того, что самое безопасное для Фритгит место сейчас было как раз среди людей Ёфура.       — И что планируете поделывать дальше? — поинтересовался Кари.       Сам он при этом был занят чрезвычайно важным делом – «помогал» Наттфари и Уггу с установкой одного из шатров. Точнее, он сидел рядом и не мешался, что со стороны Кари, в общем-то, уже котируется как помощь. Удобно, должно быть, когда ты настолько бесполезен, что окружающие готовы благодарить тебя уже за одно то, что ты не лезешь им под ноги.       Вообще, поведение Кари чем дальше, тем удивляло Аскеладда всё больше и больше. Он был готов к тому, что после того небольшого столкновения у датской деревни в Восточной Англии, когда он этого скальда чуть не придушил, в поведении Кари изменится хоть что-то. Например, он станет холодней, отстранённей, осторожней или наоборот ещё язвительнее и агрессивнее. Или даже попытается «подружиться», задобрить Аскеладда, усыпить его бдительность.       Вместо всего этого Кари вёл себя так, словно вообще ничего не случилось, и это откровенно настораживало. Не то что бы это было совсем необычно, викинги часто сколь вспыльчивы, столь же легко и забывают старые обиды, если только, конечно, это не что-то фундаментальное вроде мести за родню. Но Аскеладду не нравилось, когда его действия не производят видимого эффекта, особенно когда должны были бы – потому что это практически гарантия того, что он что-то упускает из виду.       Тем более что, честь по чести, высказанные тогда Кари предположения послужили бы отличной почвой для новых подкатов к Фритгит, и хотя сами подкаты не прекратились, темы её возможного похищения в ходе нападения викингов и недобровольного замужества Кари не касался.       — Свет мой, подержи, пожалуйста, здесь.       Аскеладд встрепенулся и вытаращился на Фритгит, на что она ответила ему обычным ничего не выражающим взглядом. В руках она держала одну из верёвок для крепления шатра, который пытались установить Угг и Наттфари. Аскеладд моргнул.       — Фритгит, любовь моя, ты чем вообще занимаешься?       — Помогаю ставить шатёр, моё солнце.       Аскеладд моргнул ещё раз:       — Милая моя, тебе заняться нечем?       — Тебе тоже, любимый мой.       — Не терпишь безделья, моя дорогая?       — «Если кто не хочет трудиться, тот и не ешь», ненаглядный мой.       — Если бы я не знал, что вы супруги, то решил бы, что вы друг над другом подтруниваете, — заметил Кари, хотя его никто не спрашивал. — Но, конечно, если вас это заводит…       Угг походя отвесил ему тумак, к сожалению, скорее символический.       Аскеладд раздражённо вздохнул:       — Фритгит, не трать силы на эти глупости. Нам уходить, как только вернётся Ёфур.       — А куда вы собрались? — спросил тот с искренним недоумением.       Как такая туша способна так тихо и незаметно двигаться? Даже с учётом того, что его шаги могла заглушить суета обустраиваемого лагеря?       — Это уже наши проблемы, — отмахнулся Аскеладд. — Ты нас сюда довёз – за это тебе спасибо.       — Но вы же ещё не нашли сына. И не знаете, где его искать, правильно? Оставайтесь пока с нами. Да и Фритгит так безопасней будет, что такое лагерь, сам понимаешь.       В словах Ёфура был смысл. К тому же глупо было даже мечтать встретиться с Кнутом уже сегодня – между конунгом и простым викингом дистанция и пара заслонов из доверенных людей неизбежны. И в то же время…       — Я могу новую клятву принести, если ты об этом, — предложил Ёфур.       — Легко ты клятвами разбрасываешься.       Он усмехнулся:       — Это и правда легко, если не собираешься их нарушать. Попробуй на досуге, тебе понравится.       Аскеладд обиделся:       — Как по мне, ты подозрительно принципиальный для викинга.       — Как по мне, ты подозрительно циничный для бонда.       — Два-два, — подытожил Кари.       Аскеладд взглянул на Фритгит. Да, за прошедшие несколько дней она и правда хорошо обжилась среди людей Ёфура – даже слишком хорошо – да и самом Аскеладду будет спокойнее оставлять её с кем-то, кому они хоть как-то могут доверять, под чьей-то защитой, а не саму по себе. Он же не может непрерывно таскать её с собой по лагерю, да и на встречу с Кнутом брать её будет по меньшей мере неуместно. На первую, во всяком случае, точно. А это значило, что Фритгит неизбежно придётся где-то оставить, и лучше, если это место будет безопасным. К тому же…       Фритгит не вещь, что бы там ни втирали ей всю её жизнь. Её нельзя, скажем, заныкать в каком-нибудь тайнике, и дело не только в её безотказности. Она должна влиять на собственную жизнь. В этом же состояла первоначальная идея, так?       Аскеладд тяжело вздохнул:       — Фритгит, что думаешь?       Она замешкалась, видимо, удивившись, что её мнением вообще поинтересовались, а потом потупилась:       — Мне бы не хотелось доставлять неудобств… всем.       Ёфур заржал так громко, что из кроны соседнего дерева вспорхнули перепуганные птицы:       — О каких неудобствах речь?! Я припомнить не могу, когда последний раз выдавалось такое приятное плавание! Парни рядом с тобой словно шёлковые становятся!       — Именно это меня и беспокоит, — пробормотал Аскеладд.       — А ты бы предпочёл, чтобы они на неё бросались?       Он бы предпочёл… он бы предпочёл, чтобы Фритгит была размером, ну, скажем, с фалангу пальца, и тогда её можно было бы носить за пазухой и не беспокоиться лишний раз о её безопасности.       — Фритгит, раз уж Ёфур предлагает, — Аскеладд вздохнул, — воспользуемся его гостеприимством?       — Ёфур и его люди… очень добры к нам, — она пожала плечами. — И нам некуда идти.       Аскеладд вздохнул ещё раз. Кажется, последнее время он только и делает, что вздыхает.       — Ёфур, поклянись, что твои люди пальцем её не тронут.       Кари, не будь он Кари, немедленно схватил за руку Угга и одним из его пальцев коснулся локтя Фритгит. Угг вырвал руку, повернулся к нему и со всей дурацкой силы врезал ему кулаком в область солнечного сплетения, отчего Кари согнулся пополам и бухнулся мордой в землю.       Аскеладд вдруг подумал, что Угг начинает ему нравиться. Конечно, ровно в той степени, в какой ему вообще был способен «понравиться» викинг.       Ёфур помассировал переносицу:       — Над формулировкой, конечно, ещё надо поработать.       И следующие полдня (или Аскеладду так показалось) они только этим и занимались. Поначалу Аскеладд и правда был заинтересован в том, чтобы клятва гарантировала их с Фритгит безопасность во всех возможных случаях, но под конец обсуждения он уже был согласен даже на то, чтобы Ёфур просто сказал что-нибудь вроде: «Всё будет хорошо, мамой клянусь». Этот тип так трясся над каждым словом, словно у него среди родни затесалась парочка-другая законоговорителей. Ну, или один из них коварно покусал его в детстве.       Разобравшись, наконец, с этой треклятой клятвой, Аскеладд оставил Фритгит (и Кари, который всем своим видом показывал, что ничего более интересного в лагере всё равно не найдётся) на попечение Наттфари и Угга, а сам отправился на разведку.       Как и в прошлый раз, когда Лондон душераздирающе безуспешно осаждал Свен, лагерь данов вытянулся по южному берегу Тамеса вниз по течению от Лондона (они, может, и хотели бы вверх по течению тоже, но для этого существовали некоторые объективные препятствия). Отсюда очень хорошо было видно главную головную боль всех викингов, быть может, с тех самых пор, как они впервые ступили на британскую землю – Лондонский мост, связывающий между собой собственно Лондон и расположившийся на топком южном берегу Судвеорк. Обшитый деревянными щитами, оснащённый башнями, с провешенной между опор цепью, полностью перекрывавшей реку, этот мост сам по себе был крепостью.       Конечно, он наверняка бы пал, если взять хоть один из его концов, но на это у Кнута попросту не хватало сил. Да и те, что есть, он не мог позволить себе сосредоточить только на Судвеорке или каком-нибудь конце Лондона, потому что рисковал бы получить удар в спину. В итоге всё это мероприятие даже сложно было назвать осадой, потому что в лучшем случае Кнут мог лишь надеяться перекрыть все дороги, ведущие из города, но при грамотном планирование и такое оцепление можно прорвать.       Лондон просто слишком огромен.       Древняя столица римлян, ворота Британии… когда англы, саксы и юты пришли на эти земли, они разрушили Лондон, сожгли его дотла, но не рискнули селиться внутри его стен – они построили новые жилища поодаль. Он стоял, очищенный огнём, но нетронутый, зарастал травой и деревьями, ждал своего часа. Часа, когда в Британию придут даны. Говорят, город отстроил король Уэссекса, когда понял, что жителей окрестностей могут защитить только старые римские стены. С тех самых пор и защищают, исправно, как защищали и раньше. Даже саксам не удалось осквернить мощь Лондона, и теперь она служила уже им.       Даже саксам, да…?       Аскеладд поморщился. Сколько бы он ни встречал самых разных викингов, самых разных данов и норманнов вообще, ничто не мешало ему их всех огульно презирать и ненавидеть. Даже существование людей вроде Торса и Кнута не мешало ему без колебаний долго и со смаком размышлять о том, как мерзки, грубы и ничтожны все норманны скопом, будь они из Области датского права, Исландии, Дании, Швеции или с другого конца света. Но рассуждая об англах и саксах каждый раз Аскеладд спотыкался о то, что Фритгит тоже саксонка. Может быть, дело всё было в том, что и Торс, и Кнут противопоставляли себя своему народу. Они открыто заявляли о своём резком неприятии всего, что делает норманнов норманнами, их образа жизни, образа мысли, их надежд и страхов, самой их сути. Они открещивались от собственной крови.       А Фритгит – нет.       У неё и причин особых это делать нет, её мировоззрение никак не шло вразрез с обычаями её народа – скорее уж, со всем миром вообще, но это, конечно, совсем другая история. Иначе говоря, Фритгит была «просто саксонкой», и поэтому каждый раз, когда он в той или иной форме оскорблял всех саксов вообще, он оскорблял и её тоже.       Аскеладд раздражённо мотнул головой. О чём он вообще сейчас думает? Чем разглядывать лондонские стены, не в пример полезнее будет разглядывать датский лагерь.       Идти между шатров и палаток, костров, смеющихся и ругающихся между собой людей, оказалось неожиданно сложно, и не только потому, что растяжки всё время лезли под ноги, а пьяные викинги предсказуемостью движений похвастаться не в состоянии. С одной стороны, капюшон хотелось натянуть на самый нос, а с другой, Аскеладд прекрасно понимал, что это только привлечёт к нему лишнее внимание. Не говоря уже о том, что среди лета в капюшоне попросту жарко, и если на море это ещё казалось хорошей идеей, то теперь на берегу – определённо нет. Ещё и с этой длинной шевелюрой… странно, он ходит так уже месяца три, а привыкнуть всё никак не может. С тревогой вглядываться в каждое лицо глупо, но прятать взгляд не менее неосмотрительно. Шарахаться от людей опасно, откровенно осматриваться – большой риск нарваться на неприятности. Везде, в каждом движении надо соблюдать разумный баланс, и этот постоянный самоконтроль выматывал.       Судя по всему, лагерь постепенно отходил от недавней попытки штурма, разумеется, не сегодняшней и, скорее всего, не вчерашней. Раненых было ещё порядком, в том числе и серьёзно раненных, но все самые тяжёлые уже умерли, от ран или от рук своих же товарищей, тела их предали земле. Тут и там можно было наткнуться на человека с повязкой на голове или с рукой на перевязи, и все они вели себя так, словно ничего не случилось, даже если передвигаться могли только на костылях.       В голову пришла дурацкая мысль, что можно было бы попробовать влиться в этот поток раненных и тоже замотать себе полголовы, но было не очень понятно, как объяснить это Ёфуру и его людям. Достаточно было уже того, что Аскеладд еле отбрехался от его предложений помощи в «поисках сына». Похоже, этот тип слишком уж вжился в роль гостеприимного хозяина. Не хватало ещё, чтобы он начал думать об Аскеладде как об одном из своих людей.       Наверно, он уже так думает.       Найти во всём этом огромном лагере шатёр Кнута, как ни странно, не составило особого труда. Надо было всего лишь двигаться от окраины к центру, от навесов и крохотных драных палаток до больших роскошных шатров. А дальше искать самый хорошо охраняемый и чистый. Потому что как бывает? Кого-то толкнут, он плеснёт кашей, похлёбкой, пивом, подерётся кто-то, кровью забрызгают, бывают даже уникумы, которые по пьяни или спросонья углы чужих палаток взамен отхожего места использовать пытаются. Но если на шатёр конунга кто попробует покуситься, скрутят ещё на подходе. А, ну и штандарты там всякие, Свен с собой, вон, даже какие-то наличники возить умудрялся.       Шатёр Кнута и в самом деле оказался самым чистым и самым хорошо охраняемым – в определённом смысле даже лучше, чем рассчитывал Аскеладд. Не сказать, что шатёр Свена в своё время охранялся спустя рукава, но в сравнении с этим он мог показаться полностью беззащитным. Дружина конунга окружала шатёр практически сплошной стеной из вооружённых до зубов людей, да плюс к ним ещё какое-то подобие изгороди. Причём расставлены эти люди были с умом, какому-нибудь неопытному и ненаблюдательному идиоту могло даже показаться, что вокруг шатра просто толпится много людей: там у костра кто-то расселся, тут старые друзья остановились поболтать, здесь кто-то просто присел, наслаждаясь погожим днём – да и вообще, естественно, что вокруг шатра конунга будет больше всего людей, он же центр и сердце лагеря. Но для намётанного глаза Аскеладда шатёр выглядел точно ощетинившимся всем возможным оружием. При всей трусости Свена, даже он так за свою жизнь не трясся. Это был тревожный знак. Что бы ни произошло с Кнутом за эти два года, не похоже, что оно могло изменить его к лучшему.       Обходя шатёр по кругу, Аскеладд старался не слишком на него таращиться, чтобы не привлекать к себе ненужное внимание. К его досаде, ему не удалось обнаружить ни единой лазейки, которой можно было бы воспользоваться, чтобы как-нибудь незаметно просочиться внутрь. Кто бы ни расставлял караульных, он своё дело знал. Что ж, это значит, что в окружении Кнута не только тупицы вроде Гуннара или как там звали этого остроголового.       Неподалёку от шатров Кнута и его людей островком в хаотичном море датского лагеря расположились шатры йомсвикингов, одновременно как будто особняком, и в то же время в непосредственной близости от конунга, такие стройные, чистые и аккуратные, точно в них жили не люди, а каменные истуканы. Аскеладду всегда это казалось странным, такая нарочитая упорядоченность, показная вышколенность, наигранное совершенство. Сколько он ни имел дел со свирепыми йомсвикингами, грозой Балтийского моря, они казались ему детишками, играющими в дружину конунга. В начищенных шлемах, ослепительно белых плащах, с одинаковым оружием… ни в каких самых буйных фантазиях Аскеладду не удавалось представить себе того же Торкелля частью этого балагана.       И хотя дрались они вроде и неплохо, и по глазам их было видно, что они любят убивать… в этих глазах не то что разума, в них ни капли жизни видно не было. Они не думали – не умели думать. Они всё делали только по указке – то есть, чаще всего не делали вообще ничего. Просто стояли ровной линией, трусливо прячась за окружающей их братство грозной славой. Откуда только она взялась вообще, слава эта? Как бы они ни были сильны физически, как бы ни владели оружием, обдурить их было бы не так уж сложно. И что тогда толку от этих шлемов и топоров? Да благодаря этим плащам и шлемам в их ряды может затесаться лазутчик, а они ничего и не заподозрят.       Безмозглое стадо. Значит, вершина мечтаний Флоки – стать его пастухом? И он ещё небось амбициозным человеком себя считает!       Внимание Аскеладда привлекли оживлённые возгласы. На площадке перед шатром толпились люди, и поначалу он не придал этому особого внимания. Потому что не надо никакой специальной причины, чтобы торчать перед шатром конунга – достаточно надежды на то, что если достаточно намозолить ему глаза, то он тебя отметит. Но судя по крикам, зеваки собрались поглазеть на чей-то поединок. Так близко от шатра конунга? Судебный, что ли? Но кто попало не станет тревожить конунга своими мелкими распрями. Аскеладд прекрасно понимал, что такое ни коим образом невозможно, но в голове сам собой всплыл образ, как Торфинн бросает Кнуту вызов, и выглядело это так правдоподобно, что мурашки по коже. Нет, нет, и речи быть не может, хотя бы даже просто потому, что Торфинн убил бы Кнута в первое же мгновение, и никакого поединка бы не вышло.       А, и ещё его продали в рабство куда-то в Данию.       С интересом – и лёгкой надеждой на то, что одним из сражающихся окажется Флоки, которого тут же и прибьют, и таким образом большая часть проблем разрешится сама собой – Аскеладд подошёл к толпе, поглядывая по сторонам, чтобы случайно не влететь в кого-нибудь знакомого. Немного потолкавшись и найдя сравнительно удобную и, что немаловажно, безопасную позицию, он взглянул на площадку.       Это и правда оказался поединок, но не судебный, а тренировочный, что само по себе занимательно. «Учителем» был тот самый черноволосый парень со шрамом на лбу, который навёл порядок на берегу реки во время прибытия банды Ёфура. По его движениям было видно, что он умелый и опытный боец, причём сугубо практического склада характера. Ничего лишнего, никаких дурацких украшательств, эмоций и ухищрений, движения отточены и выверены, каждое имеет смысл, хотя на вкус Аскеладда несколько слишком прямолинейны. Сойдись они в поединке года два назад, Аскеладд смог бы его одолеть без особых проблем, хотя этот парень и успел бы наградить его парой-другой царапин.       Да, года два назад точно, а вот сейчас… сейчас этот тип мог оказаться быстрее и сильнее, и при всей своей дуболомности смог бы одержать верх одной только грубой силой. Стареть неприятно. Стареть внезапно неприятно вдвойне.       Что касается «ученика», то, хотя под всей этой бронёй, которую он на себя так старательно навешал, разглядеть было попросту невозможно, комментарии зевак указывали на то, что это был не кто иной, как лично Кнут. Любопытно. Мальчишка всё-таки взял в руки меч – пока, впрочем, без особых успехов. Аскеладд уже в десять лет сражался лучше. Искупало Кнута, пожалуй, только то, что он начал учиться совсем недавно, когда все его дружинники – все люди в этом лагере – начали ещё детьми. Кнут молод, он ещё мальчик, и если он проявит достаточно рвения, ему простят его неумелость. Будь он на пару лет постарше, уже не простили бы.       — Значит, это и есть славный Кнут, завоеватель Англии?       Кари точно из воздуха соткался. Аскеладд не шарахнулся в сторону только потому, что не хотел привлекать к себе лишнего внимания. Как это делал Торфинн? Как он мог учуять человека, всеми силами скрывающего своё присутствие? Что и какому дьяволу надо продать, чтобы получить это звериное чутьё? Не то что бы Аскеладд совсем ничего не чувствовал – иначе бы он просто не дожил до своих лет – но у его чутья был предел.       — Что тебе надо? — устало вздохнул он.       — Хотел глянуть на конунга англов, от которого англы отчаянно отбиваются всеми конечностями.       Аскеладд ухмыльнулся:       — И как тебе?       — Ну, драпу тут пока складывать не о чем.       Ну, скорее всего, оно и к лучшему. С другой стороны, если Кари попробует зачитать Кнуту какой-нибудь свой шедевр, может, тот прикажет отрубить ему голову? Было бы неплохо.       — Ты же вроде остаток жизни собирался провести подле Фритгит, — заметил Аскеладд.       — Мне казалось, тебе это не нравилось.       — О? И с каких это пор тебя интересует, что мне нравится, а что нет?       — Мало что под черепом Имира столь же занимательно, как игра на чужих нервах.       Есть что-то восхитительное в том, что этому типу хватает наглости открыто признать, что единственная цель его никчёмной жизни – довести всех окружающих до белого каления.       Кари недовольно наморщил лоб:       — Угг и Наттфари меня выставили, мол, я перешёл границу дозволенного.       — Если ты пытался её поцеловать, я выпотрошу тебя прямо здесь.       — Так ты ж её не целуешь.       Аскеладд повернулся к нему и положил руку на меч.       — Я пошутил, я пошутил! — Кари отчаянно замахал руками. — Что ты вскидываешься на каждый чих?       — Чихай в другом месте.       Оставалось только надеяться, что Кари и правда выставили те два придурка, а он не ушёл в свободное плавание в поисках кого-то, кому можно было бы с потрохами продать Аскеладда. Впрочем, вряд ли бы этот недоскальд тогда вообще с ним заговорил, хотя, конечно, поцелуй Иуды, всё такое… Аскеладд вдруг ощутил острую душевную необходимость отойти от Кари шагов на пять и никогда больше не подпускать его ближе.       Тем временем виртуозным движением черноволосый обезоружил Кнута, выбитый из руки меч пролетел через всю площадку и воткнулся в землю у ног… Флоки. Аскеладд вздрогнул и быстро (и по возможности естественно) отвёл взгляд. Флоки туп, и пара мгновений зрительного контакта ничем особым грозить не может, но рисковать всё же не хотелось.       — Кстати, сына не видел? — полюбопытствовал Кари.       — Нет.       Поединок закончился, зеваки начали расходиться, оставаться на месте было опасно, а подходить к Кнуту на глазах Флоки – безумие. Тем более что пока с ним был Кари, Аскеладд должен был делать вид, что «ищет сына», и подойти «с вопросом о сыне» прямо к конунгу – довольно нестандартный и труднообъяснимый ход. Пришлось удовлетвориться тем, что уже удалось узнать, и отправиться восвояси.       А ведь если подумать, при всей-то этой толпе телохранителей Кнут так легко позволил кому-то обнажить против себя меч. Если бы черноволосый захотел, он зарезал бы Кнута раньше, чем кто-нибудь сообразил, что происходит. Похоже, этот парень входит в самый близкий круг, может статься, даже ближе Гуннара. Это было бы даже хорошо, потому что иметь в качестве правой руки мелочную душонку, значит заранее обречь себя на поражение. Но об этом черноволосом надо навести справки, и даже если ничего интересного там не вскроется, хуже уж точно не будет.       Поскольку теперь за Аскеладдом, как приклеенный, ходил Кари, сразу вернуться к шатрам Ёфура было нельзя. «Бьёрн» же вроде как сына ищет, верно? Поэтому пришлось сделать большой круг по лагерю. Отчасти это даже успокаивало, что Кари не предпринимал никаких попыток отколоться, и со всей очевидностью его вполне устраивало просто болтаться хвостом за Аскеладдом. С другой стороны, перед ним надо было разыгрывать из себя потерявшего сына отца, а это утомляло и, честь по чести, не несло в себе особого смысла.       Впрочем, кое-что занимательное во время вынужденной прогулки по лагерю обнаружить всё же удалось. На самом его краю и чуть на отшибе располагался ещё один лагерь поменьше, такой лагерь в лагере, строения и обитатели которого держались от остального войска чуть особняком. Причина такой обособленности становилась ясна как день, стоило только услышать, на каком языке говорили эти люди.       — Так это что, некоторых англов Кнут в качестве конунга вполне устраивает? — удивился Кари.       — Из того, что мне рассказывали, элдормену Мерсии не оставили большого выбора, — усмехнулся Аскеладд.       — Элдор… кому?       — Ярлу.       — О. Но тогда из него так себе способник? Коннунга-данника Мерсии?       — Достаточно просто не давать ему повода и возможности для предательства.       — Повод-то у него так и так есть.       — Вот и поглядим, как Кнут умеет управляться с людьми.       Кари оторвал взгляд от шатров саксов и покосился на Аскеладда:       — Тебе нравится Кнут.       — Мне не нравится в этом контексте слово «нравится», — огрызнулся Аскеладд. — Дело не в личных предпочтениях, а в его потенциале.       — Пока что он такой себе, я бы сказал.       — Посмотрел бы я на тебя на его месте.       — Чур меня чур, — перекрестился Кари.       Аскеладд удивился:       — Ты христианин?       — Это важно?       — Это неожиданно.       Кари вдруг улыбнулся, причём пугающе доброжелательно:       — Люди вообще очень неожиданные создания, — он снова окинул взглядом шатры саксов. — Ну, куда дальше?       — Я тебе проводник, что ли?       — Вместе веселее.       Аскеладд с раздражением вздохнул. Нет, если рассуждать логически, это и правда к лучшему, что Кари к нему прицепился. Но сердцу, как говорится, не прикажешь.       Закончив с первичным осмотром лагеря, Аскеладд вернулся к шатрам Ёфура, где обнаружил прелюбопытнейшее зрелище. Как две скалы, скрестив руки на груди, стояли Наттфари и Угг, а у их ног на земле валялся какой-то незнакомый викинг, которому заботливо перевязывала руку Фритгит. Вся эта сцена выглядела так нелепо, что поначалу Аскеладд даже не нашёлся, что сказать.       — Фритгит, душа моя, что ты делаешь?       — Перевязываю раненного, — с некоторым недоумением ответила Фритгит, не отвлекаясь от своего занятия.       Аскеладд перевёл вопрошающий взгляд на Наттфари, вроде как создававшего впечатление самого нормально из присутствующих.       — Он пьяный, пытался домогаться Фритгит, — пояснил тот. — Мы его чутка отходили и слегка перестарались.       — Благодарю за помощь, — Аскеладд склонился над Фритгит, подхватил её под руки и аккуратно отставил в сторону, как какую-нибудь изящную статуэтку, после чего обратился к раненному. — Значит так, или ты отсюда катишься сам, или я тебе помогу.       Викинг, очевидно, уже несколько протрезвел, поскольку намёк понял и немедленно испарился. Фритгит укоризненно покачала головой.       — Что?! — обиделся Аскеладд.       — Королю Кнуту нужны здоровые люди.       — Кнут с этим как-нибудь без тебя разберётся. Хватит бросаться обхаживать всех встречных сирых и убогих.       Фритгит приподняла правую бровь:       — Никогда не знаешь, к чему это приведёт.       Хитрая маленькая язва.       — Вот именно, — проворчал Аскеладд.       Она склонила голову, показывая, что услышала его точку зрения. Так мать выслушивает сбивчивые объяснения своих детей, а потом всё равно делает так, как считает нужным. Они стояли всего в шаге друг от друга, и в то же время казалось, что их разделяет бесконечная пустота. Фритгит услышала его слова, приняла их к сведению, но это самое большее, на что он в принципе может рассчитывать.       Даже глубоко несчастные люди легко могут быть редкостными задницами.       — Как всё прошло? — спросила она.       — Пока никак, — Аскеладд пожал плечами.       — Весь лес клёнов кораблей обошли – ни следа, — поддакнул Кари.       — Но ты не переживай, — Аскеладд похлопал Фритгит по плечу, — что-нибудь придумаю, ещё не вечер.       Она пристально посмотрела ему в глаза, а когда у него заболели веки, выразительно уставилась на заходящее солнце.       — Фигурально выражаясь, — пробурчал Аскеладд.