Авалон на закате

      Цепочка чернеющих следов по глубокому снегу протянулась подобно земной оси, точно нить, на которую нанизалась бесконечная гряда холмов из забвения в вечность. Точно эта цепочка – единственное, что имелось постоянного в этом мире, именно она организовывала его, придавала ему форму и смысл. Точно весь мир существовал только ради того, чтобы быть ею пронзённым.       Стояла ясная светлая ночь, на небе ни облачка, в воздухе ни снежинки, и лунный свет, отражаясь от бесконечного снежного покрова, заливает всё вокруг белым сиянием. Именно так и выглядит лютый мороз – совершенное спокойствие, чистое небо, блаженная тишина, когда каждый, даже самый тихий звук подобен грому, и вырывающиеся изо рта облачка пара. Холод, пронзающий насквозь, выжигающий лёгкие, заставляющий продолжать движение шаг за шагом, потому что малейшая остановка означает смерть.       И потому Аскеладд продолжал бежать по следу, несмотря на то, что дышать этим ледяным воздухом было попросту невозможно. Останавливаться нельзя – немыслимо – ведь Кнут уйдёт, и его уже никогда и ни за что не догнать.       В этом мире ничто не имеет смысл, кроме Кнута. Он – тот, ради кого этот мир и был создан, для него одного Бог поднял твердь из воды, ради него вдохнул жизнь в Адама, вынул из ребра Адама Еву, изгнал их из Рая, наслал Потоп, заключил Завет, наставлял Авраама и Моисея, благословил Давида и дал распять на Голгофе собственного Сына – всё ради того, чтобы на закате мира Кнут явился и привёл всё сущее к закономерному и столь долгожданному итогу, к неизбежному концу. Ради этого Один, Вили и Ве расчленили Имира, ради этого Тор без конца сражался с ётунами, ради этого Тюр вложил руку в пасть Фенриру – ради того, чтобы Кнут явился и протрубил в Гьяллархорн, возвестив конец света. Всё и все в мире обретают смысл лишь будучи связанными с Кнутом.       Мысли путались, сердце билось прямо под языком.       Надо спешить, надо продолжать бежать во что бы то ни стало. Нельзя отставать. Иначе он останется один посреди этого бесконечно умирающего мира, а все уйдут дальше, уйдут за Кнутом по следу, что он проложил для них.       Споткнувшись, Аскеладд рухнул в снег и пропахал его носом, съехав так к самому основанию холма и только каким-то чудом не растеряв по дороге все зубы. Отплёвываясь от забившего весь рот снега, он приподнялся на локтях, чтобы осмотреться, шмыгая разбитым носом. Падение сбило ему темп, время замерло, усталость навалилась вся разом, и он уже не мог просто встать, отряхнуться и продолжить бежать. Ему надо было перевести дух.       Холмы закончились. Цепочка следов по-прежнему прорезала снег, но пейзаж кругом изменился, и холмы уступили место бесконечному зимнему лесу. Чёрные неестественно одинаковые деревья стояли в пугающе регулярном порядке, точно они не выросли тут сами, а кто-то их высадил. Следы не петляли между деревьями, наоборот, казалось, что это деревья выстроились вдоль них, как почётная стража. И абсолютная тишина, от которой звенело в ушах.       Аскеладд с трудом встал, отряхиваясь от снега. Голова гудела, тишина зимнего леса втекала в неё через уши и разрывала её изнутри. Он раздражённо тряхнул головой. Ну вот, отлично, ему уже начинает мерещиться всякое.       Нет, постойте, не мерещится.       Аскеладд напряг слух. Он и правда что-то слышал в болезненном гудении тишины. Почти на грани слышимости, легко тонущее во всеобщем безмолвии, но он слышал нечто… какую-то мелодию.       Вдалеке кто-то пел.       Когда Аскеладд проснулся, солнце стояло уже высоко. Что, впрочем, не удивительно, поскольку шли они всю ночь до тех пор, пока оно не показалось над горизонтом. Аскеладд лежал на спине, вытянувшись в полный рост и завернувшись в плащ, а рядом тихонько сопела Фритгит, точно также укутавшись в плащ, свернувшись клубочком и по чистой случайности уткнувшись лбом ему в плечо. И это по-своему даже умиляло.       Странная штука, всё-таки, жизнь. С тобой десятилетиями может не происходить ничего особенного, и тебе будет казаться, что ты просто бесконечно ходишь кругами, что ты застыл во времени, как муха в янтаре. А потом всё вдруг начинает меняться, и так быстро и резко, что ты едва не теряешь нить происходящего, иллюзия контроля над ходом событий ускользает из твоих рук, и в итоге ты оказываешься в таком месте и таком положении, о которых ты и помыслить прежде не мог.       И всё никак не можешь понять, к добру оно или к худу.       Аскеладду в голову не могло прийти, что однажды он отправится в пеший поход через всю Англию до ставки Кнута, причём в компании беглой рабыни-саксонки, которую сам же и вынудил пуститься в бега, спася её от насильников, вообще-то, бывших её хозяевами, то есть, строго говоря, имевших право делать с ней вообще всё, что вздумается. Он, потомок Артория, спас саксонку от данов… хуже всего было то, что Аскеладд почему-то ни секунды не сомневался в том, что поступил абсолютно правильно, и это при том, что этот его поступок шёл вразрез со всеми его принципами и убеждениями, составлявшими основу его мироощущения.       Прекрасное ощущение: послать весь мир и даже самого себя, и чего ради – не очень ясно.       Однако головной боли от этого добавилось немерено. Во-первых, вариант с кораблём отныне отпадал практически полностью. Во всяком случае, искать варианты в этом направлении теперь можно было не раньше, чем они доберутся до Гейнсборо, потому что в Йорк им дорога заказана. Конечно, в таком большом городе вряд ли хотя бы половина его жителей знала, что Фритгит рабыня – и чья она рабыня – но всё равно шанс налететь на тех, кто знал, был слишком велик, а в контексте смерти Хради это грозило очень серьёзными последствиями. Аскеладд не знал, как там была устроена та банда, к которой принадлежал этот подонок, какое положение он в ней занимал и насколько тесными узами был связан с другими её членами, но если кто-то из оставшихся в городе членов знал, куда пошли эти трое, и начнёт искать… да и хозяин Фритгит может заподозрить неладное, когда утром рабыня не вернётся домой.       Хотя, скорее всего, он должен был бы понять, что если его рабыня и сын, который этой рабыни домогался, одновременно пропали, это значит, что они вместе «развлекаются», а потому вполне мог потерпеть пару-тройку дней, как он терпел и закрывал глаза на то, что Хради делал с Фритгит в Йорке.       Однако в любом случае риск был слишком велик, чтобы соваться в город, а это неизбежно значило, что как минимум часть пути придётся пройти на своих двоих, что Аскеладда несколько беспокоило. Он был викингом, человеком, привыкшим перемещаться на корабле по морям и рекам, а не пешком по суше, и даже во время похода с армией Свена, а потом и с Кнутом, Аскеладд всё же передвигался верхом. Опыта сколь бы то ни было длительных пеших походов у него просто не было.       Но и на том проблемы его не исчерпывались, ведь теперь помимо своей жизни ему надлежало устроить ещё и жизнь Фритгит. Наобещал он ей, конечно, ночью с три короба, но тогда он был готов ей луну с неба пообещать… одно только воспоминание об этих мгновениях вызывало жгучее желание убиться лбом о ближайшее дерево. Он вёл себя как распоследний дурак, наивный мальчишка… впрочем, всё хорошо, пока работает. Так или иначе, это были очень конкретные обещания, причём со стороны человека, у которого у самого ничего нет, ни богатства, ни положения, ни хотя бы собственного дома.       Свой дом, да? Где ж ей такой добудешь? Максимум Аскеладд мог попросить Кнута взять Фритгит в служанки… или подыскать ей мужа. Идея ему почему-то совершенно не нравилась, к тому же он не очень мог себе представить, какой нормальный мужчина согласится взять Фритгит в жёны, а если и согласится, то будет потакать её любопытству и не станет ворчать от того, что жена ему попалась слишком умная. А ведь Фритгит надо найти не абы какого мужа, лишь бы был, а такого, с которым она будет счастлива, который стоил того, чтобы ради него впервые в жизни начать бороться. Аскеладд почти не сомневался, что сама Фритгит с присущим ей наплевательским отношением к себе согласится на любого, какого ей подсунут, и именно поэтому предельно придирчивым следовало быть самому Аскеладду. Кому он готов её доверить?       Да никому.       Наверно, похожим образом чувствует себя отец, выдавая замуж любимую дочь. Или всё-таки брат – сестру?       Ночью Аскеладд очень долго разглядывал Хради, пытаясь прикинуть, сколько ему может быть лет. Сначала ему показалось, что тот ненамного старше Торфинна, но тогда получалось, что Фритгит вполне могла годиться Аскеладду в дочки, и это его почему-то категорически не устраивало. К сожалению, в темноте разглядеть что-либо было не так уж просто, да и смертное окоченение ещё никого не красило, к тому же мерзавец ещё и зачем-то брился, отчего оценить его возраст по состоянию бороды также не представлялось возможным.       — Сколько, говоришь, ему было лет, когда тебя привезли в Йорк? — невинно уточнил Аскеладд.       — Какая разница? — в лоб спросила Фритгит.       Наверно, она имела право спросить это даже в куда более грубой форме, особенно если учесть, что всё то время, пока Аскеладд разглядывал Хради, точно более срочных занятий у него не имелось, она пыталась как-нибудь так замотать разрубленного почти пополам викинга, чтобы его можно было хоть куда-то дотащить, не расплескав его кишки по всему лесу.       Аскеладду пришло в голову, что честно ответить, что он просто в очередной раз пытается прикинуть, сколько ей лет – не самая лучшая идея на свете, поэтому решил замять тему. Тем более что его глаз зацепился за кое-что ещё.       — Хм, а неплохая туника, — он попробовал ткань на ощупь – мягкая, тонкая, но прочная, гладкая, на шёлк всё же не похоже, но и не грубый лён. — Даже жаль, что так сильно кровью запачкал. Теперь уже не отстираешь.       Аскеладд почувствовал, как пристальный взгляд Фритгит упёрся ему в затылок. Обернувшись, он увидел у неё на лице всякое отсутствие выражения. Если не считать приподнятой правой брови.       — Что? — обиделся Аскеладд. — Чтоб ты понимала, нормальная практика – обшаривать мертвецов после боя. Им всё это уже всё равно не понадобится.       — А в Вальгалле?       Он припомнил «Вальгаллу», тем более что наполнявший лес резкий запах крови был в этом деле большим подспорьем. Что-то Аскеладд сомневался, что там хоть кому-то есть дело до того, во что он одет, и одет ли во что-нибудь.       — Наверняка валькирии им что-нибудь сообразят, — он пожал плечами.       — Их заберут валькирии?       — Технически… нет, не думаю. Они были так пьяны, что не смогли бы сражаться, даже если бы захотели.       Фритгит кивнула.       — А Торса ты тоже раздел?       Нет, конечно. Если бы Аскеладд такое посмел, Торфинн вряд ли бы колебался, размышляя, прирезать ли его во сне или нет.       — Слушай, если мы хотим выставить всё это за разбойное нападение, то естественно нам нужно их обобрать.        — Тебе просто понравилась его туника.       — А тебе жалко? Хорошая туника — пробурчал Аскеладд. — Ты вон, кстати, пошарь там у этого типа в районе пояса и вообще. Все кольца, запястья, гривны – всё, что найдёшь. И кошель, конечно. Лишним не будет.       Уж теперь-то точно. Расходы на двоих однозначно возрастут, так что мертвецов следовало обобрать до нитки. Оставалось надеяться, что у них с собой вообще хоть что-то ценное было.       — Кстати, какая на тебе обувь?       Фритгит послушно приподняла юбку, давая возможность лучше рассмотреть старые, изношенные и перевязанные в нескольких местах простейшие ботинки. Собственно, именно это Аскеладд и ожидал увидеть.       — Посмотри, может, сапоги кого-то из них подойдут. Идти нам далеко и долго, твои ботинки просто не выдержат.       — Они крепкие.       — А по виду не скажешь. И вообще, в обычной жизни они, может, и крепкие, а вот если надо далеко идти…, — Аскеладд осёкся.       Она и ходит. Десять миль каждый день, в снег, дождь и зной. Фритгит продолжала молча смотреть ему в глаза с выражением полнейшей кротости на лице (то есть, как обычно, без всякого выражения).       — В общем, посмотри, вдруг что подойдёт, — пробормотал он. — Но если все окажутся слишком большие, то лучше оставь эти. Не хватало ещё, чтобы ты себе все ноги сбила.       Фритгит послушно кивнула. Аскеладд недовольно поморщился. В голову его начало закрадываться ощущение, что пока что она просто сменила одного хозяина на другого. Он не собирался становиться ей хозяином.       А кем тогда? Другом? Он, полубритт, саксонке? Да только поздно кривиться.       — Фритгит?       — Да?       — Я тебе не хозяин. Своей жизни ты теперь хозяйка сама. У тебя нет хозяина.       Она чуть приподняла правую бровь:       — Ты правда в это веришь?       Аскеладд раздражённо закатил глаза:       — Давай хотя бы попробуем. Вдруг получится? Ты же согласилась идти со мной не потому, что хочешь быть моей рабыней, верно?       Фритгит промолчала, лишь бросив мимолётный взгляд на Хради. Аскеладду вдруг пришло в голову, что она могла согласиться просто из жалости, так несчастно он тогда выглядел, и он решил не настаивать на ответе.       А то ещё передумает.       Как ни странно, на викингах и правда оказалось, чем поживиться, хотя последние несколько дней они и провели в крупном городе, где было на что истратить всё награбленное вплоть до последнего колечка. Быть может, их – а точнее, теперь уже скорее Аскеладда – спасло то, что всё это время они столовались в доме отца Хради, а потому не платили за еду и питьё. Ни одни сапоги Фритгит, правда, не подошли – не то чтобы имелась какая-то особенная надежда, и всё же.       После того, как с мародёрством было покончено, пришла пора главного действа. Не сказать, конечно, что Аскеладд специально оттягивал это мгновение. Как следует обвязав Хради, чтобы тот его не изгваздал и не развалился на куски, он взвалил его себе на плечо. Что ж… пожалуй, он всё же слегка погорячился. Положим, одного Хради Аскеладд вполне был в состоянии унести куда потребуется, но о том, чтобы дотащить на своём горбу одновременно три трупа, не могло быть и речи. Все трое молодые здоровые ребята, последнее время отнюдь не голодавшие, и он сам на диете из репы и кроликов – это ещё хорошо, что он хоть одного унести может.       — Что, здесь их оставить? — вздохнул Аскеладд.       — Нельзя, — Фритгит покачала головой. — Найдут, что кто-то долго здесь жил. Хозяин может припомнить, когда я начала ходить сюда каждый день. Вспомнит и о тебе.       Бывают же на свете умные женщины. Или просто сам Аскеладд наконец поумнел достаточно, чтобы начать обращать на них внимание.       — Но если я буду носить их по одному, мы полночи провозимся. Может, просто сжечь сарай?       — Мы не можем забрать с собой все припасы. Их найдут, пусть и сгоревшие, и огород тоже, — Фритгит задумалась. — И Бьёрна.       — Бьёрна не найдут, я его тут в лесочке прикопал.       Она моргнула:       — Я не заметила.       — Тебе вообще не до того было, — Аскеладд положил Хради назад на землю и повёл плечами. — Но, слушай, вряд ли они будут так уж долго тут осматриваться. Всё ж таки проклятое место.       — Викинги не местные, из Йорка был только Хради, — Фритгит задумчиво почесала подбородок. — Можно сделать волокушу и довезти до места сразу трёх за раз.       — Она оставит след на земле, а по следу они дойдут сюда. И найдут либо всё это богатство, либо следы недавнего пожара.       — Носилки?       — Мы не утащим.       Тупик. К сожалению, времени было не так много, чтобы в должной мере обмозговать ситуацию со всех сторон, так что выбирать пришлось быстро. Наверно, решающей оказалась мысль о том, что ночью пожар может быть заметен издалека, что привлечёт к хутору излишнее внимание даже раньше, чем если бы они просто бросили трупы тут без всяких изощрений. Остановились на волокуше, в частности потому, что Фритгит пообещала как следует запутать след. На взгляд Аскеладда она с этим отчасти даже перестаралась. Он очень быстро потерял ориентацию в незнакомом ночном лесу, и вскоре ему даже начало казаться, что они попросту заблудились.       Тем удивительней оказалось мгновение, когда лес вдруг закончился, и они оказались на обочине сравнительно нахоженной дороги. На первый взгляд идея оставить трупы в таком месте, где их быстро могут обнаружить, казалась идиотской, но основная задача тут была отвести внимание от хутора. И всё же совсем на дороге тела оставлять не стали, оттащив их в кусты – тот, кто пойдёт на хутор в поисках пропавших, неизбежно наткнётся, а остальным и знать не надо. Аскеладд постарался разложить трупы как можно естественней – и как можно живописней, без какой-то особой причины.       Пока он маялся этой дурью, Фритгит с присущей ей сообразительностью разодрала собственный передник и вымазала его в крови одного из викингов. После этого она присела на корточки рядом с Хради и вложила передник ему в руку. Аскеладд поморщился. Его не слишком радовала идея изобразить всё так, точно эти ублюдки погибли, пытаясь защитить Фритгит, а не изнасиловать её в очередной раз. Оставалось лишь надеяться, что она делает это ради своего хозяина, а не ради Хради.        Что-то необъяснимо раздражающее было в том, как Фритгит в последний раз погладила Хради по голове, глядя прямиком в его распахнутые глаза. Аскеладд с трудом подавил в себе желание схватить её за плечо и дёрнуть на себя, заставляя оторваться от этого подонка. Наверно, он испугался, что если он попытается надавить на Фритгит, она передумает и откажется идти с ним.       К счастью, она не передумала.       Постаравшись уничтожить свои следы, ведущие к новому «месту гибели», они вернулись на хутор. Пока Аскеладд собирал свои вещи, Фритгит сварила себе некое зелье, которое, по-видимому, должно было как-то помешать ей понести ребёнка от Хради, а потом разделила все припасы на то, что они возьмут с собой, и то, что нужно прикопать в лесочке где-нибудь подальше от глаз.       — Может, оставим что-нибудь Рататоску? — вдруг вырвалось у Аскеладда.       Фритгит приподняла правую бровь.       — Просто бросаем его тут без предупреждения, — пробурчал он, оправдываясь.       Она кивнула, соглашаясь.       Гостинцы Аскеладд припрятал на крыше, припорошив соломой. Идея была дурацкая, а белки и так слишком избалованные, чтобы им ещё и напоследок еду оставлять, но, похоже, Аскеладда накрыла волна излишней сентиментальности. Он даже чуть «Бьёрну» на могилку не положил каких-нибудь цветочков. Странно всё-таки было хоронить Бьёрна во второй раз. Зачем вообще было давать дурацкому бревну имя? А то так можно и ненароком подумать, что Аскеладд по Бьёрну скучает. С какой радости ему скучать по какому-то тупому берсерку, от которого вечно несло мухоморами?       Как он может требовать от Фритгит быть честной в своих чувствах, если сам не может подать ей примера?       Закончив со сборами, разворошив огород и как можно тщательней уничтожив все следы своего длительного присутствия, распрощались с хутором. Фритгит напоследок преклонила колено у могилы матери, кажется, что-то прошептав самодельному кресту. Чувствуя себя предельно неловко, Аскеладд слегка кивнул кресту, точно тот был живым человеком. «Будь покойна, за твоей дочерью я пригляжу», — мысленно пообещал он. Бритт саксонке… да какая разница? Сколько можно пережёвывать одно и то же? Да, он бритт, да, Фритгит саксонка, всё, ничего с этим не поделаешь.       Шли весь остаток ночи до самого рассвета. Для безопасности, верно, следовало продолжить идти и дальше до самого вечера, но Аскеладду не хотелось, чтобы Фритгит начала спать прямо на ходу. Во-первых, это легко могло стать проблемой само по себе, а во-вторых, если он правда собирался нести ответственность за её жизнь, то в первую очередь ему следовало научить её следить за собой и прислушиваться к потребностям своего тела. Поэтому, стоило солнцу показаться над горизонтом, несмотря на все заверения Фритгит, что она может продолжать идти, Аскеладд объявил привал. Конечно, так уж и много времени на сон у них нет, но хоть немного подремать жизненно необходимо. Собственно, Аскеладд планировал покараулить, пока Фритгит будет спать, но неожиданно провалился в сон сам. И вновь увидел во сне снежное поле.       Да, какой только муры ни приснится.       Вообще спать прямо на земле, завернувшись в плащ – удовольствие сильно на любителя, даже если этот плащ целый и его не пришлось подрезать из-за того, что часть его залило кровью. И чем старше становился Аскеладд, тем всё меньшим любителем он себя чувствовал. Это когда тебе двадцать ты просто встаёшь, потягиваешься, и вот ты уже бодр и свеж, готов скакать кузнечиком и совершать подвиги. Теперь же затёкшие конечности и задеревеневшую спину ещё поди расправь. Если подумать, с возрастом даже сон начинаешь ценить больше, а ведь когда-то казалось, что можно гулять ночи напролёт, и ничего.       Как бы то ни было, место для ночёвки вышло не самое удачное, и Аскеладд уже «предвкушал», с каким скрипом будет разминать своё тело, и всё же… и всё же почему-то он чувствовал себя почти уютно. Солнце медленно карабкалось по небосводу, ветерок шелестел ветвями деревьев, рядом тихонько сопела Фритгит – тишь да гладь, казалось, так может продолжаться вечно.       Не может.       Собрав всю волю в кулак, Аскеладд сел. Спину ломило, конечно, знатно, он то ли на корень какой-то лечь умудрился, то ли уже совсем старая развалина. Как следует потянувшись – не то что бы это могло как-то сильно помочь – Аскеладд повернулся к Фритгит. Она свернулась почти как улитка в своём домике, из плаща только нос торчал. С большим трудом Аскеладд удержался от того, чтобы на этот самый нос нажать. Интересно, она всегда так спит?       — Подъём?       Фритгит вздрогнула и издала какой-то неопределённый звук.       — А ты любишь поспать, да? — усмехнулся Аскеладд.       Она резко села, отбросив плащ. Вся левая щека её пестрела отпечатками складок ткани, волосы торчали во все стороны, и в целом вид у неё был совершенно не проснувшийся.       — Мне правда жаль это говорить, но у нас нет времени разлёживаться. При самом плохом раскладе нас уже ищут.       Фритгит кивнула, но, как показалось Аскеладду, скорее механически, чем потому, что действительно его услышала. Быть может, сейчас её хозяин уже поднял тревогу, а поскольку он прекрасно знал, где искать, то уже могли найти и тела. С лошадьми их нагонят в два счёта, стоит только напасть на след. Оставалось лишь надеяться, что кровь, которой Фритгит измазала свой передник, перебьёт её собственный запах.       На первый взгляд разумней всего могла показаться идея добраться до ближайшего жилья, но именно по окрестным хуторам и будут искать в первую очередь. Людей следовало избегать до самого Гейнсборо, тем более что в маленьких селениях к внезапно заявившимся чужакам относиться будут куда более настороженно, чем в городах. Получится ли?       Если идти вдоль реки, то меньше вероятность заблудиться, тем более что дороги не знают ни Аскеладд, ни Фритгит, но в то же время проще попасться на глаза, кому не надо. Может, попробовать украсть лодку? Если повезёт, течение само донесёт их до Хумбера, а оттуда уже идти пешком вверх вдоль Трента. Если не мешкать, можно и дня за два управиться.       Фритгит наконец начала подавать признаки жизни – во всяком случае, она протёрла глаза.       — Доброе утро, Фритгит.       — Доброе утро, Аскепатль.       Аскеладда перекосило.       Вообще-то он уже начал думать, что такая нелюбовь Фритгит к его прозвищу могла быть вызвана тем, что он сам её имя узнать так и не удосужился, и потому в тайне рассчитывал, что отныне проблема исчерпана. Как оказалось, нет. В чём тогда дело? Она же сама сказала, что не знает, кто отвёз её в Дублин, значит, с этим вроде как ничего связано быть не должно, так ведь? Или она соврала? Но зачем ей об этом врать?       Пока Аскеладд переваривал свою обиду, Фритгит окончательно продрала глаза, встала и принялась отряхиваться. От ветхости платья и всех приключений прошлой ночи разрыв пополз ещё выше и сейчас добрался уже ей до середины бедра, отчего при каждом движении нога если не полностью вылезала наружу, то как минимум мелькала среди складок ткани. Аскеладд некоторое время смотрел на эту ногу, как зачарованный, а потом взял лишнюю фибулу, снятую вчера с убитого викинга, и заколол разрыв у колена.       — Что-то не так? — удивилась Фритгит.       — Нет, нет, всё прекрасно, — Аскеладд обворожительно улыбнулся.       Она смерила его задумчивым взглядом и постановила:       — Тебе так нельзя.       — Что? — Аскеладд вздрогнул. — Куда нельзя?       — У тебя волосы собранные – это всё равно, что короткие.       Он вспомнил вкус собственных волос и то, как они скрипят на зубах, и невольно передёрнул плечами. Да, она права, волосы следовало распустить и как-нибудь так зачесать, но… брр. Какая ж, однако, гадость.       Аскеладд обречённо взглянул на Фритгит, которой из-за практически отсутствия причёски волосы на лицо свисали ниже подбородка, и не сдержался:       — Слушай, а вот тебе… волосы совсем не мешают?       Фритгит задумалась. Она с сомнением подёргала несколько совсем уж выдающихся прядей и пожала плечами:       — Может, привычка. Тебе мешают?       — Мешают или нет, а привыкать надо, — Аскеладд вздохнул. — Вечно в рот лезут.       — Я могу помочь, — сказала Фритгит, извлекая из-за пазухи гребень.       Аскеладд смерил гребень оценивающим взглядом и криво усмехнулся:       — Bregdas?       — Мужские, — отметила она. — Ты не любишь косички?       Аскеладд ещё раз вздохнул. Если бы хоть на одном идиоте из той троицы был шлем, то, может, и проблемы-то не было бы. Однако шлем вообще не очень удобный головной убор, без необходимости его носить не станешь, а для того, чтобы втроём изнасиловать одну рабыню, он явно не нужен. В итоге на выбор Аскеладду оставалось либо всё время жевать собственные волосы, либо…       — Только быстро, — буркнул он.       Вообще-то, он наверняка и сам смог бы заплести себе этот ужас, но у Фритгит, конечно, получится гораздо аккуратней. И вообще, если она так уж сама хочет за ним поухаживать, то почему бы и не… так, это какой-то очень странный ход мысли.       Фритгит склонилась над Аскеладдом и принялась за работу. Она так мягко касалась его волос и так ловко орудовала гребнем, что в чём-то эти прикосновения были даже приятны. Точно странное мимолётное видение совсем иной жизни, которой никогда не было и никогда не будет. Что ещё за жизни? Причём здесь Фритгит?       Они сейчас просто тратят время. Хотя пешком, конечно, от всадников им всё равно не убежать, а когда те нагонят…       — Фритгит, — заговорил Аскеладд, — если нас догонят, молчи. Говорить буду я.       — Хорошо.       От того, как легко и без вопросов она согласилась, он ощутил очередной прилив раздражения:       — Ты могла бы хотя бы поинтересоваться, почему.       — Я и так понимаю, — с некоторым недоумением возразила Фритгит. — Они легко поймут по моему акценту, что я саксонка. Мне лучше прикинуться немой.       Нда. Аскеладду давно пора было уложить в голове одну очень простую мысль: умные женщины существуют. И одна из них сейчас заплетает ему косички.       Чтобы скрыть смущение, он решил перевести внимание Фритгит на другие не менее насущные проблемы:       — Ты знаешь, где здесь река? Нам бы лодку найти.       Она задумалась, а потом ответила:        — Одно место должно быть здесь неподалёку. Куда мы собираемся?       — В Гейнсборо. Он не такой большой, как Йорк, но там мы сможем узнать вести о Кнуте и, быть может, найти какой-нибудь корабль, который нас к нему отвезёт, — тут Аскеладд осёкся. — Ты же не против, что я веду тебя к Кнуту?       — Нет. Мне всё равно.       — А если тебе всё равно. То зачем спрашиваешь?       Руки Фритгит на мгновение замерли, но, так ничего и не сказав, она продолжила работу.       — Не знаю, — наконец, ответила она.       И этим ответом Аскеладд почему-то был безмерно доволен.       Закончив с приведением себя в порядок, отправились в путь, не тратя времени на завтрак – поесть и на ходу можно. Фритгит шла впереди уверенно, лишь иногда чуть замедляя шаг и оглядываясь по сторонам, чтобы сориентироваться. Аскеладду было интересно, что же за «одно место неподалёку» она искала, но спрашивать он не стал, не хотелось получить ещё одну порцию страшилок о каком-нибудь другом «проклятом месте». Страшилок ему пока и так хватало. Он всё время прислушивался, всё время оглядывался по сторонам, лишь бы загодя заметить приближение погони. Но никого так и не появилось. Пока что всё шло вполне гладко.       Последнее время такое стало его пугать.       К реке вышли ещё до полудня. Но сперва Аскеладд почуял резкий и едкий запах гари, нараставший с каждым шагом. А потом показалось и само пепелище – небольшой хутор на самом берегу реки. Похоже, сгорел он совсем недавно, вряд ли прошло больше недели. Кое-где над руинами поднимался дымок – возможно, тлели компостные кучи. Изредка на глаза попадались туши животных, обугленные… и рассечённые. Людей нигде видно не было, никто не спешил разобрать обгорелые остовы строений и возвести на пепелище новые дома и сараи. За объяснением далеко ходить не надо было, ряд свежих могил на окраине хутора довольно красноречиво отвечал на все возможные вопросы.       — Хради с компанией постарались? — спросил Аскеладд, невольно морщась.       — Нет. Когда они плыли по реке, здесь уже всё сгорело. Я от него слышала об этом месте, — Фритгит осмотрелась. — Надеюсь, хоть одна лодка уцелела.       — Вон там вроде лодочный сарай. Пошли, посмотрим.       Она кивнула и уверенно пошла прямо через пепелище и развалины, спокойно перешагивая через трупы собак, точно ничего особенного во всём этом зрелище не было совершенно. Впрочем, и правда не было.       — А что всё-таки здесь произошло? — не сдержался Аскеладд. — До англичан как-то далековато, не находишь? Или местный хозяин как раз был саксом?       Фритгит покачала головой:       — Он был норманном. Говорят, с островов где-то к северу.       — И кому же он так крепко перешёл дорогу?       — Я не знаю, — она задумалась. — Говорили, что этот человек был викингом. Потом купил землю, женился, зажил хозяйством. А потом сюда приплыли другие викинги, среди которых был человек, у которого этот норманн убил родных.       Аскеладд криво ухмыльнулся. А что тут было сказать? В этом все норманны, в этом все викинги. И даже если ты твёрдо решил завязать, остепенился, завёл семью и мирно выращиваешь овец как обычный бонд – прошлое всё равно настигнет тебя.       Как оно настигло Торса.       Это хорошее напоминание и для самого Аскеладда: не расслабляться, не предаваться пустым мечтаниям. Не забывать, кто он и по какой дороге идёт. Слишком много людей может желать ему отомстить. Теперь, верно, даже Флоки.       К счастью, одна целая лодка в сарае всё же нашлась. Похоже, люди, пытавшиеся спастись с хутора по реке, просто не успели её вытащить, и она так и осталась стоять в дальнем тёмном углу сарая. К сожалению, лодка оказалась без паруса, а это значило, что ближайший день – а при плохом раскладе даже два – придётся провести на вёслах. Конечно, течение так или иначе вполне способно само довезти их до Хумбера, но если довериться одному только течению, то плыть они будут слишком медленно.       — Что-то не так? — спросила Фритгит.       — Могло быть и лучше, — признал Аскеладд, — но то, что мы нашли лодку до того, как наши преследователи нашли нас, уже большая удача.       — Ты думаешь, нас уже преследуют?       Он внимательно посмотрел Фритгит в глаза:       — А ты как думаешь? Твой хозяин уже поднял бы тревогу?       Она отвела взгляд. Для неё это был очень неудобный вопрос. Отрицательный ответ означал, что как бы ни был добр к ней её хозяин, он всё же практически без колебаний оставил её на растерзание собственному сыну, решив не вмешиваться в то, чем и где тот занимается. Что как бы набожен ни был человек, на грехи своей плоти и крови он готов был смотреть сквозь пальцы и позволять своим родственникам всё. Одно дело, когда сын сбегает в викинг против твоей воли – и другое, когда на словах ты запрещаешь ему, но слова твои – лишь сотрясение воздуха.       — Ладно, — Аскеладд хлопнул по борту лодки. — Я эту штуку сейчас вытащу, а ты поищи вёсла. Без них мы, боюсь, никуда не уплывём.       Фритгит послушно кивнула.       Вытащив лодку на берег, Аскеладд столкнул её на воду, но так, чтобы её всё же не сносило течением, и придирчиво осмотрел дно лодки. Понятно, что за ней ухаживали, но со всеми этими резнёй и пожарами мало ли что. Убедившись, что нигде ничего вроде не протекает, он закинул в лодку все вещи и обернулся:       — Эй, Фритгит, залезай.       Фритгит, прижимая вёсла к груди, смерила лодку подозрительно долгим взглядом, но потом всё же подошла, положила вёсла внутрь и неловко перелезла через борт. Нерешительно потоптавшись на месте, она прошла к средней скамье и неуверенно на неё присела.       Аскеладд усмехнулся. Взявшись за борт лодки, он что есть силы толкнул её, чтобы она съехала с песка, и запрыгнул внутрь, отчего лодка сильно покачнулась.       Фритгит ойкнула. С учётом того, что она не пискнула, даже когда её кулаками по лицу били, это было своего рода достижение.       — Страшно? — улыбнулся Аскеладд.       — Непривычно, — после паузы ответила она.       Аскеладд улыбнулся ещё шире:       — Давай махнёмся. Я сяду на твоё место – на вёсла – а ты вон туда подальше, на корму. Будешь направлять меня, если что.       Фритгит посмотрела через плечо и вновь обернулась к Аскеладду:       — Это… надо встать?       — Давай, не бойся. Не опрокинемся.       Он встал, подошёл к Фритгит и подал ей руки. Она ещё раз с сомнением оглянулась через плечо, но потом всё же приняла помощь Аскеладда и встала. Лодка чуть-чуть покачнулась, и Фритгит непроизвольно вцепилась в него, точно её могло накрыть волной и смыть за борт.       — Всё хорошо, видишь? — ласково сказал Аскеладд. — Лодка устойчивая.       Фритгит неуверенно кивнула. Он помог ей перейти на корму и опуститься на заднюю скамью, после чего сам уселся на вёсла. Развернув лодку по течению, он сделал несколько пробных гребков. Что ж, терпимо. Всё время грести не понадобится, но время от времени подгребать всё же стоило, чтобы не слишком терять в скорости       — Ты раньше когда-нибудь плавала на лодке? — полюбопытствовал Аскеладд, хотя уже прекрасно знал ответ.       Фритгит ожидаемо покачала головой.       — Что ж, это значит, сегодня ты узнала ещё кое-что новое, — он усмехнулся. — Кстати, как тебе первые полдня на свободе?       Она приоткрыла было рот, чтобы ответить, но промолчала. Некоторое время она просто молча осматривала лодку, реку, берег, но, кажется, видела что-то совсем иное. Своё прошлое? Своё будущее?       Наконец, Фритгит вздохнула:       — Странно. Я не знаю. Не понимаю. Я… я думаю… что будет дальше, — похоже, сама мысль об этом ставила её в тупик.       — Так и должно быть, — довольно улыбнулся Аскеладд. — Думать о будущем – это совершенно нормально. Вот увидишь, тебе понравится.       Фритгит кивнула:       — Спасибо, Асколотль.       Аскеладд чуть не выронил вёсла. Кто это?! Что не так с этой женщиной? Что ещё он делает не так? Как заставить её… он тяжело вздохнул:       — Слушай, ладно, я сдаюсь. Называй меня, как хочешь, только прекращай обзываться.       Воцарилась тишина. Некоторое время Фритгит сверлила взглядом дно лодки.       — Луций? — наконец, произнесла она.       Маленькая хитрая зараза. Она ведь с самого начала так и хотела. И ровно вот на такую его реакцию и рассчитывала. Она ничего не имела против «Аскеладда», просто «Луций» нравился ей больше.       — Извини, но… просто почему?       — Просто... оно красивое, — Фритгит взглянула ему в глаза. — И оно тебе подходит. Оно же латинское, да? Похоже на «lux», «lucem».       Почему-то Аскеладд ощутил раздражающий прилив смущения.       — Ну пусть будет так, — пробурчал он.