я нужен тебе как слепому — цветные картинки. как студенту — первая пара. я нужен тебе как в дождь нужны замшевые ботинки, нужен, как канистра бензина пожарнику во время пожара.
я нужен тебе как льву нужно сено. как николаю романову — революция. я нужен тебе как наркоману — тугая вена, как диктатору нужна конституция.
~~~
— тем, я тебя, конечно, люблю, но сука, сколько же ты приносишь проблем. сколько — да дохуя. и это сладко и остро, как медовый соус с чили — говорить ему правду, не меняясь в лице и при этом безбожно пиздеть. потому что дело всегда в контексте. не то чтобы артем не был осведомлен о денисовых чувствах. скорее всего, он даже ответит, что они полностью взаимны. конечно, ведь все любят своих друзей. — второй суицид за четыре года. как мне это понимать? ты нормальный вообще? денис прячет беспокойство за гневом. нежность — за истерикой. панику — за недовольством. прячет желание прикоснуться за дружеским хлоп-хлоп по плечу. сумасшедшее собственничество — за желанием помочь. тема такой умный и такой тупой одновременно. говорит: «ты всегда тем, кого любишь, даришь дорогие подарки, чтобы самоутвердиться и заставить их себя обожать». правильно, тём. молодец. вывод-то охуенный, только ты самый яркий пример пропускаешь. что удивительно, с твоей-то манией величия. какой же ты слепой. и это. наверное, хорошо?.. тема смотрит с больничной койки и выглядит донельзя маленьким. всегда худой, он теперь еще будто уменьшается в росте. сокращается до половины своей кровати, истончается, сливается с больничной стеной со вкусом хлорки и мочи. брови страдальчески хмурит — с у к а, артем, прекрати. провокация — твоё всё. ты даже нихуя не делая провоцируешь. провоцируешь у меня паническую атаку от избытка чувств. это нечестно. у меня на тебя таких рычагов давления нет. тема смотрит с больничной койки и выглядит донельзя болезненно. и как савельев раньше не заметил: эти темные круги, этот истерически сжатый рот, глаза уже не то что на мокром месте, глаза сама мокрость, блестят, цвета детских криков в подушку, совершенно переполненные болью. как собака, которую лучше усыпить. — прости. прости. вечное. — пиздец, темыч. денис руки за голову заводит, силясь не показывать, как они на самом деле по-собачьи трясутся. от мороза, потому что из номера вылетел, не надев ни куртки, ни даже свитера, в одной тупейшей футболке и джинсах. от артема, распятого мученически на койке, с обезболом, туманящим острые глаза. от ситуации, пиздецовее которой сложно придумать. — ты нахуя под машину прыгнул? — денис меняет тему, потому что больше так не может. — я не прыгал. считай, это было неаккуратным соблюдением пдд. — тем, ты меня за придурка совсем держишь? будь у артема силы, он бы привычно улыбнулся, остросладко, длинно, от уха до уха, и начал бы промывать денису мозги., но сил у него нет. поэтому мозги ему полощет денис. — объясни мне хоть что-нибудь. стрелецкий молчит. нахмуренно. думает, наверное, что так выглядит взрослым суровым мужиком, но на деле получается, что его и без того юное подвижное лицо становится совсем мальчишечьим. острые скулы врезаются в память и в сердце. с-сука. денис кладет на тумбочку пакет с апельсинами. если бы не тонкая полиэтиленовая пленка, они бы в стороны разбежались — проекция артема, которого воедино удерживает только искалеченная грубая кожа. может, он поэтому так агрессивно старается эту кожу разорвать. пластыри уже с трудом держат края. хочется его синяки обвести пальцами. без боли, трепетно, бережно. требежно. поцеловать в щеку и укрыть одеялом до подбородка — спи, родной. тебе полезно иногда высыпаться. выглядишь ужасно. я, наверное, не лучше. — я пойду, тогда, наверное. ден делает шаг к двери, когда голос артема, жесткий, не допускающий возражений, останавливает стопу в воздухе: — дэн. останься. как гильотина. как хиросима. как тоска — закручивающаяся в петлю на люстре. [флэшбек] — темыч, а если я себя убью, ты расстроишься? — ты себя не убьешь. психотип не тот. дэн делает шаг назад. это приговор. — сядь рядом, пожалуйста. я один… не смогу. ого. это что-то новое. это что-то типа нихуя себе вау стрелецкий пиздец?! ты признаешь что не справишься. ты признаешь, что тебе нужна помощь. и не просто помощь — моя помощь. вау. денис сегодня напьется. он думает об этом, пока разворачивается и садится на стульчик возле постели. пока вперивается взглядом в апельсины за тонким пластиком. он думает об этом, пока смотрит на тёмину руку цвета безжизния, лежащую поверх махрового покрывала цвета печеночных губ денисовой предыдущей пассии. рука синевато-белая на ткани цвета сырого ливера — красиво. в этот момент денис влюбился бы, если бы уже не был влюблен. пиздец ты лох, савельев, думает денис. артем молчит. смотрит в одну точку — на свои ноги, укрытые двумя слоями тепла, куда-то между коленями и голеностопом. почти не моргает. его ресницы не дрожат. он будто бы умер и забыл все-таки предупредить об этом больничную вахту. — ты расскажешь, что случилось? — ты же разговаривал со следаками. — тём. обрезает голосом. — не сейчас. сейчас мне так хуево, что я рад, что в палате нет ничего длинного или острого. денис думает, что стрелецкий сильно отупел, потому что он вполне может повеситься и на простыне. или вытряхнуть апельсины и надеть пакет на голову. но, конечно же, он думает об этом про себя — потому что мертвый артем не нужен никому, а особенно — денису. рука цвета анемии скользнула по цвету харакири ближе к руке дениса. савельев напрягся. внутри заознобило. холодно-жарко, жарко-холодно, с артемом всегда так: сначала приходит, плачется, матом ругается, целует невпопад, смазанно, а потом сбегает — как не было ничего. и слова внятного от него по этому поводу не дождешься, а денис заебался чувствовать себя маяковским, которого лиля брик заперла на кухне; тем более, стихов он не писал, а был обычным бизнесменом, и на кухне его никто не запирал. денис убрал руку. — а даша почему не приехала? что-то в артеме напряглось и сразу же обмякло: как ножом пырнули в сонную артерию. — она вряд ли приедет. мы… расстались. — о-о, ну темыч, — денис включил режим лучшийдругвсегдапоможетиподдержит. — вы и в прошлый раз расстались. все будет отлично. поругались? остынете и… — НЕ ПОМИРИМСЯ. всплески его агрессии уже пора было принять как должное., но у дениса не получалось. — что. случилось? стрелецкий закрыл глаза. — уходи. — что? — уйди! денис ушел. и напился., а потом написал бывшей. она приехала в платье цвета бензина и поцеловала его в шею под ухом, а потом ниже, ниже, ниже… в какой-то момент денис даже решил, что ему похуй, но потом открыл ватсап и посмотрел на одинокое непрочитанное от артема. извини, что наорал, ты ни в чем не виноват. я иногда сука, да? угу. иногда. блять.да всё в порядке я понимаю, тебе тяжело не парься
вообще хуй забей. какая разница. я же сильный, да? я же справлюсь? с отцом, кинувшим нас, справился, с порывами подросткового саморазрушения справился, с твоими вечными заебами справился. ну и сейчас справлюсь. да же? денис сбрасывает звонки и зашвыривает телефон в темноту вокруг кровати. слышится гулкий треск, сообщающий о прибытии гаджета по месту назначения (в стену) и он отворачивается к стене, закрывшись одеялом по самые уши. артем его, если честно, заебал. денис, если честно, на это не подписывался, когда начал дружить с этим лопоухим придурком еще в начальной школе. — зай, ты в порядке? настя-вика-ксюша-милена льнет, обнимает. нежная, горячая, пахнет инжиром или чем-то таким же сладким в геле для душа. сука, ну и почему бы не остаться с такой? почему бы действительно не забить хуй и не жениться? ну да, меркантильные суки. ну и че теперь? в жизни бывает и хуже. в жизни бывает пиздец как хуево. зато кто-то всегда рядом. зато не надо в одинокой ванной ночами выть, вспоминая артема. зато не один. неодин неодин неодин. артемов смех, артемов голос, артему семнадцать и он обжигается сигаретным пеплом, артем улыбается, артем побитый, денис клеит пластырь на переносицу, артемартемартем. — да по работе достали просто, — денис включает свой самый теплый голос. — спи. все в порядке. она и правда засыпает. в ней от артема — нихуя, она его полная противоположность. может, поэтому савельев всегда таких выбирал: как в третьем законе ньютона — действие равно противодействию. артема нужно было нейтрализовывать. артема в себе нужно было травить. потому что денис его в себе ощущал, как нацистов, громящих польшу.~~~
— здравствуй. — здравствуй. артем все еще цвета безжизния. его жрет тоска. он оседает на подушках, как плохо сделанное дрожжевое тесто. молчанье навзрыд. молчание красноречивее речей гитлера, сталина, ленина, и кого угодно. молчание плотнее и насыщеннее, чем воздух в комнате. молчание горче кофейной гущи и мерзее, чем гнилые овощи в пятерочке. — чего трубки не берешь? — поинтересовался, как будто звонил один раз, а не семнадцать. как будто не ждал ответа даже после десятого «абонент временно не доступен». как будто им обоим совсем не страшно друг на друга смотреть. как будто денис не пропадал на неделю. — телефон сменил. — а со старым что? — сломался. об стену. вдребезги. катя-вета-ира-соня утром порезалась об самый, сука, острый кусок пластика в жизни дениса. горничная отмывала кровь, а через полчаса приехали милицейские с подозрением на абьюзивные отношения. смешно, сука, что когда денисов папаша мать за волосы по полу возил лицом, они никогда не приезжали, списывая на семейные разборки. стерпится-слюбится. милые бранятся только тешатся. и прочая поебота, которая в денисе что-то так сильно сломала, что он ненавидит себя за сильное желание иногда кого-нибудь ударить. лиза-ада-оля-кристина смеялась и доверчиво открывала белые зубки в улыбке сержанту, а денис пил кофе на балконе и вежливо охуевал от жизни. — как ты? — нормально. — нормально — слишком пространное слово, ты же сам знаешь. артем поджимает губы. — знаю. я… лучше. и правда, выглядит он уже не таким мертвым. по крайней мере, рука становится чуть более густой, плотной на вид. и цвет безжизния потихоньку разбавляется свежей, горячей кровью. на тумбочке ютится сборник эссе сартра и пакетик с конфетами. — кто заходил? — лера. мило. теперь губы поджимает денис — чтобы не закричать. — она в порядке? — выглядела хорошо, убить меня не пыталась. про тебя спрашивала. ты почему в офисе не появлялся? что тут скажешь. как тут скажешь. артемова рука стала плотнее на вид, но дотронуться денис не решится больше никогда в жизни. — да так… знаешь. новые отношения, любовь-морковь, затянуло. у артема в лице не двигается ни один мускул. ни одна, блять, самая крошечная мышца не дрожит. потому что ему — похуй. дэн, какой же ты, сука, лох. — её тоже приведешь на проверку? — стрелецкий улыбается. — да нет, обойдусь как-нибудь. мне впервые искренне всё равно, что ты думаешь по поводу моих отношений. мышца все-таки дергается. с надрывом. как струна, которую натянули слишком сильно и плотно. больно тебе? надеюсь, что больно. мне — очень. мне — всегда больно. — я рад за тебя. у артема улыбка-лекало, срисовка, трафарет. что угодно можно в эту улыбку вложить. что хочешь можно думать про эту улыбку и про ее обладателя, да так нихуя и не понять. денис очень хочет об эту улыбку разбить руки., а артему разбить зубы — чтобы не улыбался так, сука, больше никогда. савельев чувствует, как у него ходуном ходят желваки на челюстях и отлично знает, что артем это тоже заприметил. потому и замолчал. — хочешь поговорить о своих приступах агрессии? интересуется, как будто спрашивает, не хочет ли денис сходить пообедать. или кофе. или узнать прогноз погоды на завтра. или его мнение по поводу нового фильма нолана. как будто их обоих не крошит в порошок каждую секунду совместного времяпрепровождения. типа всё норм. типа всё, блять, шикарно и артем не прыгал под машину, не орал на дениса без веских на то причин и не разговаривал с ебаной лерой., а дэн как будто не повел себя, как истеричка, не разъебывал руки в кашу накануне своего приезда и не давил в себе выпестованные стрелецким чувства. как будто всё так как надо. сука. пиздец. — хочешь поговорить о своих суицидальных наклонностях? — в тон ему отвечает дэн. у артема явно коротит в мозгу. — что? — ты же прекрасно слышишь с первого раза, тёмыч. со слухом у тебя проблем точно нет. — а с чем тогда есть? — артем, — денис грустно улыбается. — ну ты же не дурак. — объясни. дэн сглатывает. его очередь делать артему больно. — слушай, тёмыч, я тебя знаю с пятнадцати лет и вот сколько знаю, столько ты и пытаешься планомерно убиться. вспомнить хотя бы эту хуйню с прыжками между крышами. я недавно, знаешь, вспомнил, и охуел — как мы не упали? а потом еще вспомнил — идея твоя была. [флэшбек] провал между крышами кажется ртом, который сожрет их неокрепшие тела и глупые головешки без признака интеллекта и инстинкта самосохранения. артем смеется так звонко, что за этими звуками не слышно, как хрустит у него в грудной клетке битое стекло. куртка у него за спиной развевается как плащ супермена, когда он жадный рот провала перепрыгивает, перелетает, перешагивает. — дэн, чего застыл? прыгай! — мало ли кто такую хуйню делает в пятнадцать лет. — а потом на вписке ты бутылку разбил и порезался. артем машинально сжимает запястье. денис знает — это было так глубоко, что шрам навсегда остался. — а потом с велосипеда под горку поехал и чуть не разбился. и все твои вечные сигареты, хотя ты запах ненавидишь. все эти твои постоянные провокации, чтобы получить пизды. артем, прекрати пиздеть хотя бы себе самому. ты всегда чувствовал себя ненужным и вследствие — виноватым за собственное существование. вот и пытался самоустраниться. всё время. как часто ты думаешь, что всем было бы лучше без тебя? что ты только мешаешь? что ты причиняешь всем неудобства и боль? ты башкой понимаешь, что это не так, что есть люди, которые тебя любят, но чем-то там внутри не можешь прекратить программу по самоуничтожению. мне ты как-то сказал, что у меня психотип для суицида не подходящий., а про себя ты такого не говорил. виноват в этом, как и во всей уебанской херне в твоей жизни, твой отец. савельев заканчивает (ся) и думает, что он сам — редкостный долбоеб. артему больно. денису не лучше. артем дышит через рот, как сбитая машиной собака. потом поднимает голову: у него в глазах нацисты громят польшу. — и кто же меня любит? ты, да? думаешь, любишь? думаешь, это не твоя вечная компенсация внутренних комплексов, развившихся на фоне твоего хуевого детства? отец бил твою мать, и ты до сих пор чувствуешь себя тем слабым мальчиком, который не может помочь и защитить. поэтому теперь ты выбрал себе другой объект и заботишься, всецело, как можешь. компенсируешь. и ненавидишь себя за то, что вырос таким же, как отец — те же вспышки агрессии, ярости. еще немного и ты на ком-нибудь сорвешься, и поэтому ты постоянно ходил ко мне с просьбой оценить девушек. придурок, ты же и сам прекрасно умеешь их отсеивать и знаешь, что каждой из них от тебя нужно. ты просто подсознательно пытаешься остаться один. всегда. желваки напряглись так сильно, что челюсть онемела. — закончили? — спросил спокойный женский голос из-за спины. — выяснили отношения? дениса дергает, как током. — привет, лера. — привет, — она улыбается только своим пухлым ртом. — попрощайся с артемом, мы с тобой уходим. стрелецкий натягивает маску джокерского веселья: — жалко! пока, денис, пока, лера! у савельева внутри корчится что-то, что больше его тела, что с трудом помещается под кожей. один неловкий шаг — кожа порвется и это чудовище на пол выскользнет, родится.~~~
— если хочешь, можешь поплакать. я считаю полным бредом всю эту ерунду про то, что настоящему мужику плакать не положено. — я не хочу плакать. дэн хочется вернуться и кое-кого избить. впрочем, уже успокоившись, он понимает, что артем опять пиздел с целью выхватить по роже. придурок. просто придурок. — что вы друг другу наговорили? — если вкратце, я сказал ему, что он суицидник, а он мне — что я копия моего любимого, — денис делает кавычки пальцами в воздухе. — отца и компенсирую детское бессилие за счет влюбленности в него. лера зазвонисто роняет ложечку на блюдце. — что, блять? ложечка лежала на блюдечке. у дениса внутри лежали обломки варшавы. — да что ж вы все так любите переспрашивать, ты же отлично все услышала с первого раза. кажется, это было чуть громче, чем нужно — другие посетители кафе начали оборачиваться. лера жует нижнюю губу. — то есть, ты сам в курсе, что влюблен в него? сука. — конечно, я в курсе. погоди… — нет, ничего не говори, ты правильно понял, я думала, ты не выкупаешь. — очень мило с твоей стороны. — ой, заткнись. — она смотрит укоризненно. закусывает костяшку. красивая. жаль. — я сейчас пойду к нему, обратно. и попытаюсь поговорить. дэн только истерически хмыкает. — с ним? поговорить? сейчас? да ты его хоть пытай, всё, поздно уже, закрылась дверца. отшутится и выставит тебя за дверь раньше, чем ты поймешь, что произошло. лера молчит. потом просит счет. и перед тем, как уйти, говорит: — я была дурой, когда думала, что ты не понимаешь, как сильно его любишь., а еще ты была дурой, когда пыталась в это влезть., а еще — когда отправила даше вашу фотку., а еще… да много где еще. — вообще не видела, чтобы кто-то так хорошо его знал. — ну, мы же друзья. теперь лера хмыкает. — может быть.~~~
матвей похож на потерявшегося щенка. — вы были у него в больнице? — был. он живой. — и на том спасибо. — а сам чего к нему не съездил? — да как-то… не знаю. боюсь. дэн понимает. более чем понимает.~~~
артем сбежал из больницы. денис делает вид, что не хочет очень громко разораться посреди коридора. денис нихуя не удивлен — очень в стиле стрелецкого просто съебаться от реальной проблемы, проигнорировать ее, типа не было, и потом при встрече снова вести себя, как обычно. слава богу, или кому-то там, что сбежать ему особо некуда — москва, конечно, не маленькая, но артем ее слишком боится, чтобы бежать в незнакомые места прятаться. поэтому савельев спокойно едет в офис и находит там артема — за стенкой и дверью, закрытого жалюзи. денис прижимается ухом к двери: он слушает muse, очень плохой знак. — тёмыч, открывай! — иди нахуй! неплохо, хотя бы отвечает, думает савельев. — открой дверь. — нет! как детски. как глупо. — дебил, — устало бормочет денис, потирая переносицу. — я разобью стекло, если не откроешь! — рискни, ага! пиздец. слово пиздец в какой-то момент стало синонимом к его имени. ладно, думает денис. хорошо, сука. продолжает ломиться в дверь. музыка за дверью становится громче. link it to the world, link it to yourself, stretch it like a birth squeeze. the love for what you hide, the bitterness inside — is growing like the new born. when you've seen, seen too much, too young, young, soulless is everywhere. под эту песню артем его впервые поцеловал. спустя тринадцать минут заебывает. денис устало опускается на пол, упираясь спиной в дверь. — тебе рано или поздно придется оттуда выйти! — тебе рано или поздно тоже придется отойти от двери! дэн сжимает рот. — давай поговорим! орать, перекрывая музыку, заебало. щелкает замок. дэн валится назад, потеряв опору, потому что дверь открывается. артем смотрит сверху — иисус, кришна, будда. просто бог. просто всё. наигрались в молчанку. теперь пора разговаривать. как взрослые. дэн оккупирует кресло артема. — я не имел в виду того, что сказал, — признается стрелецкий. — зато я имел. и это первое, что я хочу обсудить: ты должен пойти к специалисту. мышцы на артемовой челюсти напрягаются и мгновенно расслабляются. — может быть. — не может быть, а должен. и пойдешь. я не хочу соскребать тебя с асфальта, понял? дэн не договаривает: я не хочу соскребать тебя с асфальта, потому что люблю тебя. потому что я эгоистичен и слишком дорожу тем, что ты для меня значишь. потому что лучше тебя никого нет и не будет. потому что. потому. — понял. — второе: что случилось с дашей? это сложнее. артем ломается, как наркоман. — она мне изменила. ребенок не мой. — пиздец, — вырывается у дениса. хотя он не то чтобы сильно удивлен. — с моим отцом, дэн. — пиздец, — это уже не вырывается, это слово тяжелое, оно бухается на пол и распускает в стороны свои щупальцы. — согласен, — артем приходит в себя: подвижность лица возвращается. он сводит брови к переносице, кусает губу, глубоко вздыхает. — пиздец, — произносит он раскатисто. — и ты поэтому?.. — и поэтому тоже. на пару минут они замолкают. — ты только два пункта хотел обсудить? — нет. третье: прекрати раскачивать меня на ебучих качелях. и это самое сложное для дениса. — в смысле? — ты… понимаешь, как я к тебе отношусь. поэтому я прошу, нет, я умоляю, артем, если ты ничего подобного не чувствуешь, прекрати это нахуй. мы либо друзья, либо… ты понял, короче. я не хочу быть запасным аэродромом. — звучишь как лера. — не дави на чувство стыда и этого нумыжемужикимыдругдругапонимаем. это не «бабские» замашки, это просто, блять, чувства. они бесполые, если хочешь. я не хочу половинку тебя или четверть. не хочу секса по пьяни и делания вида, что мы по-прежнему просто друзья и это было случайностью. не хочу смотреть, как ты дашу обнимаешь и целуешь в лоб. или леру. или еще какую-то. потому что, сука, либо отрежь уже, либо зашей и прилепи пластырь. либо убей меня, либо вылечи. заебал. — не хочу видеть, как тебе снова делают больно, раз за разом. я буду тебя ценить. я буду делать все, чтобы ты улыбался. потому что, банальное, блять: — я люблю тебя. денис заебался быть маяковским и точно не хотел кончать, как он. тем более, смысла страдать так сильно у него не было: рефлексия не самое лучшее качество для бизнесмена. у артема звонит телефон. он показывает савельеву экран: даша. потом он нажимает на сброс.~~~