Mr_Chon.H 20:05
«Прилетаю завтра утром в восемь. Встретишь в аэропорту?»
Кажется, Юнги этой ночью не сможет заснуть.***
– Знаешь, что будет, если секретарша забеременеет от генерального директора? Юнги, поднимая взгляд на Акселя, что на полголовы выше его, округляет глаза так невинно, задавая этот вопрос, что секретарь даже ведется… почти. И правильно делает, в прочем, потому что в следующий раз, по обыкновению так и не дождавшись ответа на свой вопрос, Юнги произносит: – У нее родится генеральный секретарь! И громко ржет. Аксель не шевелится. Стоит и смотрит вперед, прямо туда, где вскоре должен будет появиться босс, и до этого момента он буквально уже считает. Гребанные. Секунды. Черт возьми, Господин Чон должен повысить ему зарплату раз в тридцать за то, что он еще не придушил нахрен этого мелкого белобрысого шкета, что вьется вокруг директора и никак не отлипнет. И эти его вечные шуточки… где он вечно берет их?! Честное слово, Аксель давно уже хочет совершить акт насилия, но, к большому его сожалению, в стране, где они сейчас находятся, законом подобное не приветствуется, в отношении детей так особенно. Хотя какой это ребенок?! Это же исчадие ада! Сам Сатана! А что выглядит порой беззащитно-невинно – так это все подвох, сами вспомните, Люцифер когда-то был прекраснейшим из ангелов, пока с облаков не поперли. И здесь, Аксель уверен, то же самое дерьмо! Обман и провокация, блестяще все время отыгранная роль. В одну секунду Юнги – настоящий демон и изводит его по чем зря, а уже в следующую – беззащитное хрупкое создание с глазами-блюдцами, которые широко распахиваются и начинают блестеть из-под бровей, трогательно сведенных на переносице, потому что – ну разумеется, тут к гадалке не ходи, чтобы понять, на кого у мальчишки такая реакция – не кто иной как Чон Хосок появляется, наконец-то-слава-всем-богам, в поле зрения. Секретарь генерального директора корпорации «Юг» не знает наверняка, кем приходятся друг другу эти двое – да и не его это дело – но то, как Юнги рядом с ним весь подбирается, и как сам Хосок, тут же выцепив из толпы знакомую белую макушку, меняется в лице, как будто бы оживая, только слепому не скажут, что что-то между ними да есть. Долларовый миллиардер и семнадцатилетний сирота-беспризорник… отличный сюжет вышел бы для дорамы, если бы в Корее, конечно, начали с адекватностью относиться к любви между мужчинами. Хосока проводят через специальный выход для пассажиров частных рейсов, и мужчину, одетого в черное пальто, синие джинсы и кашемировый свитер, практически не разглядеть за стеной высоченных охранников в одинаковых строгих костюмах. Юнги дожидается, пока вся эта процессия достигнет их с Акселем, не сказав тому больше ни слова и нетерпеливо сжимая-разжимая руки, спрятанные в карманах его зимней куртки. Хосок ловит его взгляд на пару секунд, уголки тонких губ едва заметно приподнимаются, и выражение лица от этого будто бы становится теплее, но этого, кроме Юнги, никто, наверное, больше не замечает. Обстановка требует собранности, после покушения слишком опасно появляться на публике, потому и охраны рядом с Хосоком отныне целая мини-армия. И как долго это будет продолжаться – вещь непонятная. Черный лексус Хосока, как и еще шесть тонированных черных авто для охраны, дожидаются их на парковке. За руль лексуса садится телохранитель, Аксель устраивается на переднем сидении, а Юнги и хозяин машины, недовольно морщась, потому что из-за простреленного плеча сам он водить еще долго не сможет, размещаются сзади. Парочка без слов переглядывается, как только хлопают дверцы, и на этом моменте Акселю, который совершенно случайно, честное слово, заметил это их взаимодействие в зеркало заднего вида, становится как-то неудобно. Как будто что-то лишнее увидел и слишком интимное, что ли… Впрочем, Господин Чон быстро переключается, обращаясь уже к нему: – Аксель, ты сделал все, что я тебя просил? – Разумеется, Господин Чон. Сразу едем туда? – Да, давай сразу. Распорядись, чтобы из отеля доставили мои вещи. Машина после его слов тут же трогается, начиная выезжать с парковки во главе их кортежа. – А «туда» – это куда? – тихо спрашивает Юнги. – Увидишь, – так же тихо отвечает ему Хосок, не ленясь для такого краткого ответа повернуться к мальчишке и улыбнуться тому обнадеживающе, чтобы лишний раз не переживал. Акселю почти жаль разбивать их маленький розовый мирок. – Ли Джунхен намерен организовать заседание совета директоров на этой неделе. Тема его звучит как «Перспективы развития корпорации в условиях настоящего времени и способы выхода из кризиса». – Какой кризис этот старый маразматик имеет в виду? – мрачно смеется Хосок. – Корпорация процветает, акции за последний год прилично выросли. До покушения мы заключили несколько крупных международных контрактов, и они способны будут обеспечить стабильность вперед по крайней мере на пару месяцев. Может, ситуация с ранением и подпортила картину, но урон на фоне общего положения дел незначительный. Тогда какого, простите, хера? Реакция начальника Акселю понятна, впрочем, как и остальным, кто сейчас находится в машине, и никак не комментируется. Хосок уже долгое время напряжен из-за ситуации, сложившейся с советом директоров. Самый идеальный выход решения данной проблемы Чону виделся так: собрать всех мудаков, протирающих своими старыми жирными задницами директорские кресла, в одном месте, сложить огромный костер и поиграть в святую инквизицию, блять. И никаких, мать вашу, проблем… жаль, что таким образом ничего не выйдет, конечно. Придется все-таки включать голову и играть с ушлепками по-взрослому. И хорошо, что из Шанхая он вернулся не с пустыми руками. Папаша хоть чем-то ему да подсобил: еще при жизни нарыл на своих блядей столько полезной компрометирующей фигни, что закачаешься. Осталось в той лишь разобраться и понять, как наилучшим образом использовать. Хосок практически уверен, что у этого Ли Джунхена и его подружек помимо «Юга» существует и что-то еще… что-то погрязнее и позапутаннее. Какая-то сеть, примыкающая к корпорации, и отец успел ее вычислить, но до конца так и не распутал, только начал копать, идти по следам, добрел до Шанхая, но на этом моменте его не стало. Придется Хосоку теперь самому в этом побарахтаться… За невеселыми мыслями о том дерьме, что им еще предстоит, проходит вся дорога. Когда машина останавливается, пассажиры сначала дожидаются, пока ту окружит охрана (да, теперь жить им строго по протоколу безопасности, вот веселье), и лишь затем покидают салон. Юнги, оказавшись на улице, тут же задирает голову вверх и присвистывает, оценив высоту здания, у которого они теперь стоят. – Я возьму другую машину и поеду в офис, буду работать оттуда, если Вам сегодня не нужен, – обращается Аксель к своему боссу, на что Хосок просто кивает. – Юнги-ши… – Он останется, – тут же отвечает за него Чон, неосознанно делая шаг ближе к парню, и только затем, поняв это, слегка напрягается. – Кхм, думаю, ноутбук для работы в квартире найдется. Мне нужно, чтобы кто-то подробнее просветил меня, как последние две недели обстояли дела в компании. Юнги сделает это, а ты не будешь отвлекаться на всякую ерунду. Поезжай, Аксель. И спасибо тебе. Секретарь вежливо поклонился, как того требовал этикет, и, не задавая лишних вопросов, отчалил. Хосок и Юнги остались только вдвоем.***
– Прошу следовать за нами, Господин, – обращается к Чону начальник охраны, и Хосок с Юнги идут дальше точно таким же образом, как и в аэропорту, окруженные телохранителями. – Чувствую себя героем голливудского боевика, – хихикает парнишка, и Хосоку неимоверных усилий стоит не улыбнуться сейчас его непосредственности… да и вообще просто потому, что наконец-то его видит. Пока что нельзя, не при других. Находясь в Шанхае, глубоко погрузившись во все это дерьмо, Чон смог осознать полную меру опасности, которой все они теперь подвергаются. Прав был Намджун: им необходимо быть максимально осторожными, потому что угрозу их жизням после неудавшегося покушения никто не отменял. Пока четкие цели нападавших не обозначены, но общий посыл ясен, как день. Намджуна хотят убрать… не исключено, что Хосока тоже. И раз однажды не получилось, будет вторая попытка, будет обязательно. А если им двоим грозит опасность, то это значит, что такая же опасность грозит людям, которые находятся рядом, близким. У Хосока сейчас из таких только сам Ким Намджун и… Да, черт возьми, тех нескольких дней, что Хосоком были потрачены на раздумья, хватило, чтобы ощутить, осознать и принять: Мин Юнги тоже близок ему. Очень. Так близок, что своим образом с поразительной и, впрочем, во всех делах ему свойственной, настырностью теснит в грудной клетке сердце. Впору бы посмеяться над этим, сказать, какой же Хосок извращенец, что глаз положил на ребенка, но это – этап тоже им пройденный. Еще в ту ночь, когда Юнги ночевал в его комнате, еще тогда. Хосок впервые так низко опустился, впервые нарушил собственное слово, которое, в прочем, дано было самому себе, но от этого только хуже. Мужчина, привыкший собственную жизнь проживать, следуя своим четким принципам… пал. Разрушил собственную волю ради другого человека вот так просто, практически по щелчку. Это магия? Все может быть. Юнги точно не из этого мира. Этот невозможный бледный мальчишка с вечно холодными пальцами. Этот дикий лисенок, колючий, как еж, но такой беззащитный, когда ты показываешь, что тебя совершенно не пугают его иголки. Хосока они давно уже не пугают. Лифт в здании поднимает их на тридцатый этаж, на котором расположена всего одна квартира. Аксель, которому Хосок поставил задачу за время своего отсутствия подыскать новое жилье, как и всегда хорошо постарался. Здесь просторно и светло (а окна – пуленепробиваемые, кстати говоря), всю мебель доставили и собрали только вчера, так что в воздухе чувствуется запах дорогой кожи и натурального дерева. Охрана остается за входной дверью, а сама дверь ставится Хосоком на сигнализацию, как только мужчина ее закрывает. Юнги вертит головой из стороны в сторону, без рук скидывая кроссовки. – Я решил купить квартиру, – озвучивает Хосок очевидное, и мальчишка кивает, уже высовывая любопытный нос из-за угла, где открывается вид на огромную гостиную. Но потом тот сникает, и блеск в черных глазах странным образом становится мутным, затягивает в омут и растворяет всякое любопытство окружающей обстановкой, свое внимание сосредотачивая только на одном конкретном объекте: на мужчине, что, пальто с себя сняв, убирает то в шкаф. А после черное встречается с черным, и тишина вокруг начинает давить всей неожиданной тяжестью момента, о котором оба наверняка думали и не знали, что представлять. Чего ждать? Что делать, когда оказались здесь и сейчас? Не в будущем больше, а в настоящем. Хосок вздыхает и спустя миг наконец-то позволяет себе растянуть в улыбке свои губы, в легкой и немного уставшей. Он делает шаг навстречу мальчишке, и тот не отскакивает, не отстраняется, послушно остается стоять на месте, чтобы узнать, чего хочет мужчина. А мужчина на то и мужчина, что в первую очередь хочет позаботиться: – Давай сюда, – говорит Чон тихо, дергая Юнги за рукав куртки, которую тот еще не снял. – Здесь жарко. Юнги кивает и все так же молча снимает верхнюю одежду, отдавая ее Хосоку без каких-либо пререканий. Остается в ядерно-зеленом свитере с дырками снизу (и попробуйте кто-то сказать, что это не такое дизайнерское решение) и джинсах-скинни, словно колготки, облепивших худющие ноги. Лижет губы, снова встречаясь с Хосоком глазами. И… между ними сегодня так много хосоковых вздохов. – Иди сюда, Юнги, – в конце концов просит Чон, осторожно подаваясь вперед и расставляя руки чуть в стороны, подзывая к себе. А мальчишка как будто этого втайне и ждал (не «как будто», на самом-то деле, а «только этого»), и шагает ближе без страха, но медленно. Все делит на кадры: два шага худыми ногами в смешных фиолетовых носках, пальцы рук сжать нервно в кулаки и разжать, нырнуть в чужие объятия, приникнув к груди. Замереть, выдыхая и напротив тоже чувствуя точно такой же выдох – облегчения. Мальчишку обнимают за плечи, скрещивая руки на острых лопатках, позволяют носом уткнуться в здоровое плечо и закрыть внезапно ставшие тяжелыми веки. Так хорошо… – Привет, – Хосок произносит это ему прямо на ухо, так мягко. Дыхание ложится прямо на голую кожу, где ее не может закрыть растянутый свитер, который вообще принадлежит Джину, но хен уже три месяца как его не забирает, так что можно считать вещь уже своей. – Привет, – вторит ему сам Юнги, а затем добавляет на грани слышимости то, от чего у одного Чон Хосока всегда волоски встают на затылке: – Я соскучился… Хо. Чон вынужден свои губы кусать, чтобы широкая улыбка, что просится тут же на лицо, не вывихнула ему челюсть. Он поднимает руку, осторожно зарывается пальцами в жесткие белые волосы. Юнги маленький, хрупкий, и от него, как и всегда, пахнет зимним холодом. Это особенный запах, Хосок его ни с чем другим никогда в жизни не перепутает, кажется. Запах холода, что в самом нем пробуждает тепло. Желание теплом этим согреть другого человека. Хосок не выдерживает и лбом утыкается в чужую ключицу, расслабленный тем, что вокруг все наконец-то спокойно, и рядом тот, к кому так стремился все это время попасть, вернуться. Но Юнги вдруг напрягается, чем Хосока пугает. В голове у мужчины успевает молнией пронестись паника. Он поспешил? Он ошибся? Не так понял? Черт, нужно было им сесть и поговорить для начала, нужно было на словах прояснить, а он, придурок, вместо этого поддался порыву, напугал!.. – Хо… да ты горишь весь! – ахает Юнги, враз пресекая все то, что успел себе Хосок напридумывать. Не давая прийти в себя, парень отстраняется, придерживая Чона за плечи, хмуро разглядывает чужое лицо, на котором в помещении уже образовалась испарина. – Блять, ты вообще в курсе, что заболел?! Мужчина только хмыкает, пожимая плечами. Ну что тут скажешь… возможно, он и в курсе того, что слегка занемог… Да какая к чертям разница, если кашля и больного горла нет, а температуру можно сбить простыми таблетками? С ним и хуже бывало, ну в самом деле. – Просто болит голова, – отвечает он не на шутку разволновавшемуся парню, снова пытаясь тому улыбнуться. – Я мало спал, вот и заработал себе переутомление. – Или это я тебя заразил, я же все выходные болел, но с вирусом мог ходить и больше, – бормочет мальчишка, осторожно трогая чужой огненный лоб и влажные пряди с того убирая за уши. Хосок не без интереса разглядывает чужое лицо, которое так близко к нему сейчас. Когда Юнги серьезен и озабочен чем-то, он выглядит очень забавным вот так. Но он прав: головная боль к Хосоку уже начинает возвращаться, потому что сила таблеток постепенно сходит на нет. – Это просто недомогание, скоро пройдет. – Тебе нельзя было запускать в организме воспалительный процесс, – хмыкает Юнги. – Это может плохо сказаться на заживлении плеча, об этом не думал? – Да как-то не пришлось, мам. – Знаешь, для взрослого ты слишком легкомысленный, Чон Хосок. – А ты для школьника слишком занудный, Мин Юнги. Парень совсем не по-доброму щурится, окидывая мужчину всего взглядом с головы до ног и обратно. – Я тебе потом покажу все свое занудство, слово даю, – хмыкает он, возвращая глазам устрашающий хищный блеск. – Но пока что иди и где-нибудь опустись уже. Я тебе запрещаю сегодня работать. И телефон свой гони сюда. Хосок не может сдержаться – смеется, всем телом трясясь, потому что такое у него точно впервые. Чтобы им так командовали!.. И чтобы он вот так… поддавался. Без лишних слов и уговоров, просто потому что не может отказать этому школьнику. Черт возьми, осознает ли Юнги, какую власть уже имеет над ним? Хосоку самому все еще странно об этом рассуждать и постигать реальный масштаб «катастрофы» – тот откровенно пугает, но едва ли с этим еще можно что-то сделать. Лишенный телефона Хосок отправляется в гостиную, где без каких-либо сил падает на диван, утыкаясь в подушку лицом, и тихо мычит. По вискам тем временем уже как будто молотком барабанят. Вот и приехали. Отсюда слышно, как Юнги шаркает по полу отрытыми в прихожей тапочками, что-то приглушенно бурча себе под нос. Потом где-то, предположительно на кухне, начинают греметь шкафчики – кто-то быстро освоился… Хосок прикрывает глаза, пока лежит, и расслабляется. Не отключиться ему помогают только звуки, что воспроизводит в квартире Юнги. Прислушиваясь к ним, Чон пытается выстроить траекторию, по которой мальчишка движется. Кухня, коридор, прихожая – там щелкает замок и ненадолго приоткрывается дверь, Юнги с кем-то беседует – потом опять коридор, кухня и наконец-то гостиная. – Эй, только не говори, что собрался мне здесь умереть, – произносит Юнги, подходя к нему. – А ты только этого постоянно и ждешь, – хмыкает Чон. – Ну, было бы глупостью отрицать… Хосок приоткрывает один глаз, когда чужие руки сжимают его плечи и побуждают сесть, а потом снова осторожно заправляют за уши выбившиеся пряди волос. Приятно. – Нужно выпить это, – мягко говорят ему, передавая кружку с чаем. – Держишь? Осторожно, она горячая. – Признавайся: ты клон, а настоящего Мин Юнги похитили инопланетяне. – Или моя доброта – лишь плод твоего воспаленного мозга, – кивает Юнги, подхватывая глупую шутку. – Не говори много, пей. Потом снова ложись и попытайся поспать, хорошо? Я попросил кого-то из охраны сбегать до аптеки, чтобы купить лекарства, потерпи чуть-чуть. – Я серьезно: выключай мамашу, – бормочет Чон, впрочем, устало улыбаясь ему. – Посидишь со мной? – Хорошо, если бурчать перестанешь и будешь меня сегодня слушаться. – Ладно, на сегодня поменяемся местами, если так хочешь. Иди сюда. Юнги, закатив глаза, фыркает, но все же садится на противоположный конец дивана, где лежит плед. Пледом он, долго не думая, накрывает мужчине ноги, а Хосок, посчитав, что раз ему сегодня на правах больного все можно, те, закутанные в пледе, вытягивает и кладет прямо на чужие колени, вынуждая Юнги растерянно замереть на какие-то пару секунд. Но потом Мин тоже расслабляется, глубоко выдыхает и удобнее устраивается на мягком сидении, умещая руки поверх чужих ног. Встречается с Хосоком взглядами и качает белобрысой головой, беззвучно посмеиваясь. – Что? – спрашивает Чон его. – Ничего, – тут же отвечает Юнги. – Пей свой чай. Чай вкусный, на поверхности его плавает долька лимона, и запах мяты приятно щекочет нос. В гостиной тихо и уютно, даже несмотря на хмурую погоду за окном. Хосок тянется к пульту и по наитию щелкает пару кнопок, после чего в углу включается камин. Хосок с интересом переводит взгляд на Юнги, тот смотрит на него в ответ и с подозрением щурится. – Ждешь, что я как-то прокомментирую этот выпендреж? – Именно этого и жду. – А вот обломись. Ничего я не скажу. – Ну, тебе ведь наверняка хотелось, не отрицай. – А этого вы уже никогда не узнаете, Господин Чон. – Хоть ты давай без этого, – морщится вдруг, откидывая голову на спинку дивана. – Это «Господин Чон» после Шанхая в печенках сидит. Все это… не знаю, слишком. Юнги смотрит на него заинтересованно, облизывая сухие губы. – А я думал, что тебе это нравится. Ну, чувствовать власть, свои возможности. Разве не круто? – Гораздо круче чувствовать свободу, Юнги, – вздыхает Хосок, вдруг меняясь в лице и с серьезностью во взгляде смотря на него. – Когда я только уезжал из Кореи, я чувствовал, что никогда стать свободным в этой стране не смогу. – Почему? – Потому что практически никто в моем окружении не принимал меня таким, какой я есть. – А сейчас? – А что сейчас? – Разве сейчас в твоем окружении нет людей, которые тебя принимают? – «Разве я – не такой человек?» – хочется сказать ему, и непроизнесенная фраза так очевидна им обоим, наверное, что выражение лица у Хосока сразу же становится мягче. На губы возвращается робкая тень улыбки. Он должен быть максимально осторожен с Юнги сейчас. Каждое слово… оно у них теперь первое. Необходимо все правильно сказать, выразить так свои мысли и чувства, чтобы Юнги понял. Не решил, что Хосок его отталкивает или слишком сильно напирает, а именно понял все и позволил тому, что между ними возможно, случиться. И Хосок был бы этому искренне счастлив. – Сейчас все иначе. Мир изменился, я стал взрослее… людей вокруг стало больше. Я вижу. И я благодарен, Юнги. И очень рад, что так оно есть. Мальчишка, выслушав его, ничего так и не отвечает. Сидит, опустив задумчивый взгляд в ворс ковра цвета слоновой кости под своими ногами, и в руках перебирает ткань пледа. Размышляет над сказанным, видимо… или просто не знает, что на такое можно сказать. Его опасения Хосоку знакомы: Юнги еще молод, неопытен и робок, как все подростки, вне зависимости от уровня интеллекта. В чувствах легко и без особых усилий можно оказаться профаном, а если те еще и слегка… неправильны с точки зрения большинства, тобой еще не поняты, это может оказаться настоящей проблемой. Хосок хочет помочь Юнги разобраться во всем, он поможет, потому что к этому мальчишке стремится его собственная душа, нараспашку открытая впервые за чертов десяток лет. Он хочет Юнги рядом с собой, хочет касаться, снова дышать его запахом, ругаться с ним хочет и ругать за то, что снова легко оделся, хочет купить ему гигиеничку для вечно обветренных губ, хочет… хочет его всего для себя. И себя для него. От этого больно в груди… и ничерта это не простуда, уж поверьте, здесь болезнь посерьезнее. – Ты поругался с отцом из-за… этого, так? – вдруг спрашивает его Юнги, так и не поднимая взгляда. – Он узнал и хреново воспринял? – Еще мягко сказано, – вздыхает Хосок, потирая ладонью затекшую шею. Честно говоря, вспоминать этот момент своей жизни, как и всегда, не очень приятно, но с Юнги он хочет быть максимально честным. – Он застал меня, когда мы были с одним парнем у меня в комнате. В такой ярости я отца ни разу не видел. Мы тогда так сильно поссорились… – Оттуда у тебя шрам, да? – В точку. Кровища хлестала будь здоров, пришлось срываться в больницу и накладывать швы. Знаешь, забавно, но я уже даже не помню, как это произошло… Помню только, как мы друг на друга орали, и как я потом сказал, что, раз он отказывается меня принимать, то я ухожу. Ну, а дальше ты, вроде как, должен уже знать. – И вы с ним потом ни разу больше не виделись? Даже не созванивались? – Ни разу, – Хосок кивает и грустно улыбается. Юнги наконец смотрит на него, задумчиво жуя свою нижнюю губу. Светлая челка смешно топорщится, не соглашаясь ровно лежать на лбу, хочется поправить, но руки у Хосока заняты чаем. – А потом он умер, – зачем-то добавляет, как будто этим подводит черту. Ведь все как-то должно заканчиваться. Юнги перестает мучать свои губы, приоткрывает их, вбирая воздух, как будто хочет сказать что-то, но вдруг обрывает себя. Хмурится. – Что такое? – Я… – он вздыхает как-то… странно. Хмурится еще сильнее, смотрит на него открыто и пронзительно своими черными глазами, будто пытается сдержать что-то у себя внутри, но выпустить это ему очень хочется. И он выпускает в конце концов: – Я думаю, что потом он жалел, Хо. Что так с тобой поступил. Если ты был ему дорог, если твой отец тебя любил, то потом… прошло время, возможно, очень много времени, но он осознал, что совершил чудовищную ошибку и сделал тебе очень больно. И если это так, он жалел и, возможно, даже себя за это ненавидел. Если он любил тебя… а ведь ты был его единственным сыном… он бы просто не смог прожить всю свою оставшуюся жизнь, все годы после без сожалений и чувства вины. И, наверное, по той же причине он не пытался возобновить ваше общение, это… это все очень сложно адекватно объяснить, но я… – Так вот, что случилось с тобой, – вздыхает Хосок, мягко его перебивая и склоняя голову к плечу. Юнги вздрагивает. Смотрит теперь как-то беспомощно, затравленно. – Кто это был? Один из твоих друзей? – Один из них, – отвечает почти что беззвучно и видно, что нехотя, но потом снова заставляет себя говорить, будто хочет довести дело до конца, как и всегда – настырный до безумия паршивец: – Я сделал больно человеку, который меньше всего этого заслуживал, который мне доверился, Хо!.. Я наплевал на то, что он чувствует, и обвинил в этом его самого. Я... знал бы ты, как сильно я до сих пор за это себя ненавижу! И это тот самый момент, когда человеку, делящемуся с другим своими демонами, стоит помочь. Хосок чувствует это очень остро и, не мешкая, отставляет полупустую чашку с остывающим чаем на подлокотник дивана, а сам тянется к парню и крепко обнимает его. Крепче, чем делал это в гостиной, так, чтобы унять чужую дрожь и позволить сдавленному дыханию Юнги ложиться на свою шею. Снова под пальцами у него жесткие осветленные волосы, снова все правильно. Руки Юнги все никак не отпустят плед, что из-за этого оказывается стащен с хосоковых ног, но это неважно, Хосоку и так сейчас абсолютно тепло. – Людям свойственно совершать ошибки, Юнги-я, – произносит он тихо. – Свойственно делать больно, свойственно поступать импульсивно, свойственно прощать, ненавидеть, бояться… это нормально, ведь мир, в котором мы живем, он совсем не идеален. Ты это еще поймешь… и примешь, только немного подожди. Не мучай себя виной. Ты извинился? Твой друг ведь простил тебя, так? – Слабый кивок служит ему ответом. – Вот и хорошо. Значит, вы оба смогли справиться и это пережить. Запомни: без плохого не бывает хорошего. Эта история научила тебя кое-чему, изменила тебя, и это ведь хорошо, не так ли? – Хорошо… Но как так вышло, Хо, что разговаривали мы о тебе, а успокаивать в итоге пришлось меня? – Не бурчи, просто позволь и мне немного о тебе позаботиться, ладно? – Ты и так слишком часто стал это делать. – А вот и нет, ты просто к подобному не привык, глупый. Но ничего, к стабильности быстро привыкаешь. – Хо? – Что такое? – Что будет дальше? Хосок хмыкает и глаза прикрывает, а Юнги у него под боком, укутанный его руками, и которому наверняка полулежать вот так не очень удобно, слегка шевелится, но не спешит отстраняться. Снова лижет свои губы, наверное, потому что волнуется. Хосок тоже волнуется. Потому что до сих пор, как бы много ни думал, не знает точного ответа. Но они могут попытаться вместе найти его, верно? – Я говорил не так давно, что хочу видеть тебя рядом со мной, Юнги, – отвечает мужчина, удобнее перехватывая мальчишку в своих руках и подбородком упираясь тому в макушку. – Это не изменилось и не изменится. – Но… могу я тогда попросить тоже? – осторожно говорят ему. – Тоже попросить остаться рядом? Хосок жмурится. Кто он такой, чтобы отказывать человеку, которого сейчас держит в своих руках? Кто он такой, чтобы не сказать ему твердое «да»? Всего лишь человек… у которого были цели, были мысли, что его сопровождали годами. А если он согласится сейчас, это как сделать Юнги своим якорем. Это страшно и пока слишком много таит неизвестного. Хосок все еще боится пойти ко дну и захлебнуться в соленой воде. Он дорожит Юнги, он навряд ли когда-либо уже согласится его отпустить, но… Разве он там, где захотел бы остаться навсегда? Он не уверен, он все еще до позорного не уверен в этом. Не сейчас. – Я очень сильно постараюсь, – вот, что он в конце концов отвечает на заданный ему вопрос. – Обещаю, я постараюсь, Юнги. Окончание этих слов ложится между ними неуютной тишиной.***
– Куда ты? – хрипло спрашивает Хосок, видя, что присевший напротив него парень уже в своей куртке. Голова тяжелая, а в глазах ощущается неприятная сухость. Юнги касается его лба ладонью и хмыкает. – Полежи еще, только не забудь, что следующую дозу лекарств нужно будет принять через полчаса. Мне уже пора идти, сегодня моя очередь забирать домой племянницу из детского сада, так что… Чон неуклюже садится, потирая лицо, чтобы избавиться от сонливости. Юнги встает на ноги, но не отходит от него, так и стоит рядом с чужими коленями. Бледные пальцы, выглядывающие из-под резинки, которой заканчиваются рукава, немного дрожат. Хосок не удерживается, тянется одной рукой и цепляет их, переплетая со своими. Задирает голову и заглядывает в чужие глаза. – Хочу, чтобы ты остался. Юнги поджимает губы, но все равно высвобождается и отходит от Хосока на шаг, прежде чем сказать: – Я вернусь завтра. Береги себя, Хо. – И ты себя береги, – вздыхает мужчина, чувствуя какую-то раздражающую беспомощность над ситуацией. И какого черта он вообще так тупо заснул?! Но теперь уже поздно себя гнобить: поезд ушел… как и Юнги, который быстро натянул кроссовки в прихожей и вышмыгнул за дверь. Щелкнул замок, пикнула сигнализация. Хосок остался один.***
На глаза почему-то просятся дурацкие слезы. И Юнги зол сам на себя. Он пинает снег на краю тротуарной дорожки, пока шагает к метро, хмуро смотря себе под ноги, чтобы не наебнуться – днем было так тепло, что снег начал повсюду таять, но солнце село, и теперь случился гололед. Он и сам не знает, что с ним такое, но внутри будто кошки дерут, и в носу до раздражения щекочет. Это все… в нем просто не помещается! Это горько и… – Постарается он, блять! – фыркает, губы кривя. – Ахренительно уходите от ответа, Господин Чон Хосок! И пусть внутренний голос (вот сволочь, опять пришел, когда никто тут его не ждал) настойчиво шепчет, что сам Юнги тоже при всем своем желании не сможет ради Хосока отречься от того, что называется его жизнью. Пусть обивает порог, все равно Мин сейчас слишком на взводе, чтобы обиду заглушить и тупо прислушаться. Может, как-нибудь потом. К утру, например, когда чуть-чуть остынет, переспит с мыслями в своей голове, вспомнит то, что за день успело произойти с ними двумя и… Возможно, он даже окажется слаб настолько, что позволит себе, заперевшись один в своей комнате, еще раз воспроизвести чужие касания, улыбку чужую и ласковый, непривычный пока что до ужаса, голос. Свою дрожь в сильных руках. Это… ладно, об этом реально потом. Не сейчас, не когда впереди есть дела… и не в этом переулке, куда он свернул по-дурости и уже жалеет. Юнги чувствует это сразу – недаром он родился и вырос там, куда не каждый отважится сунуться. Там, где подобного дерьмища полно: опасность. Она имеет свой особенный запах, прекрасно сочетающийся с запахом адреналина. И Мин почти физически чувствует, как этот гормон прямо сейчас впрыскивается в кровь, заставляя зашкалить уровень возбужденности. Причина тому находится глазами достаточно быстро. Их шестеро. Они отстраняются от стены, как будто кто-то тени отрывает от сумерек, засунув руки в карманы, неспешно крадутся к нему. – Помнится, – тянет один, – Чонсок обещал, что даст нам эту сучку поиметь по кругу, а? – Было такое – я слышал, – отвечает второй, пока остальные начинают, точно гиены, ржать. – А что… он такой тощий, что, если отвернуть к стене и поставить раком, сойдет за девчонку! Юнги узнает. Понимает, кто перед ним – выблядки из паковской шайки, с которыми у них еще в январе была стрела – не понимает только, зачем они здесь. Хотя ему сейчас не это главное… Главное – как ему съебаться! Он делает пробный шаг назад, припоминая, сколько ему до поворота на соседнюю улицу, и в какой стороне дом Хосока. Он в этом районе ни разу не был, и данный факт в разы усложняет задачу. Блять, не планировал он как-то сегодня куда-то встревать. Медлить нельзя: еще немного, буквально пара шагов, и они его не упустят, просто так не дадут уйти, а Юнги нельзя ни во что вляпываться, он пообещал Джину… его завтра ждет Хосок.Hollywood Undead – Riot
– Разрешаю только поцеловать меня в зад, долбоящеры! – рычит он и срывается тут же назад. За спиной слышатся ругательства и топот чужих ног вперемешку с рычанием, но Юнги знает, что сейчас для него обернуться – это стопроцентно дать себя догнать. А нихуя, простите. Поворот и новая улица, освещение всюду поганое, и ноги предательски скользят по свежему льду. Блять! Он несколько раз чуть не падает, но рефлексы, будто переключившись на турбо-режим, срабатывают на ура, и парень продолжает нестись, сломя голову, куда-то вперед. Да, он так и не смог точно разобрать, куда именно бежит. Но на остановиться и подумать нет времени, и главное сейчас – ни в коем случае не останавливаться. Он мажет взглядом назад на очередном повороте и, замечая своих преследователей ближе, чем ожидал, вдруг чувствует какой-то больной азарт. Сам не понимает, как начинает смеяться, звонко, терзая и так разодранное бешеным дыханием горло. Твою ж сука мать! Его отпиздят сейчас! Или нет, если повезет, а не повезет – и хуй с ним, для убийства у этих подонков все равно слишком маленькие яйца, тем более от Юга они слишком далеко. Убивать на Севере у них не по законам. А вот избить до полусмерти это всегда пожалуйста, можно даже не просить… Поэтому Юнги бежит все еще, игнорируя боль в ногах, огонь в легких и слабость. Нихера он так просто не сдастся! А потом он добегает до каких-то ступеней и… падает нахуй. Катится вниз прямо кубарем, об острые ступени отбивая спину и ребра, и, затормозив внизу, сдирает обе ладони в кровь заключительным ярким аккордом. – Бля, – шипит сдавленно, слыша также, как топот чужих ног позади затихает… потому что ноги эти останавливаются. Несколько пар тяжелых ботинок появляются у него на уровне глаз, и кто-то переворачивает Юнги на спину. – Стервозная у Чона сучка, – хмыкает тот, кто и перевернул его, видимо, – странно, что еще член ему не откусила. – А может, откусила… или ты проверял? – Да иди ты на хуй! – рычит пацан под чужой смех, а Юнги тем временем судорожно пытается заставить поплывший от падения мозг снова работать. Ну же, он не может так глупо сдаться, не может не вернуться завтра к… – Эй, что у вас там?! И честное слово, Мин Юнги впервые в своей недолгой жизни готов от счастья рыдать, слыша полицейский проблесковый маячок. – Сука! – шипят его преследователи, тут же понимая, что нихуя у них на этот раз не получилось. – Валим отсюда, бросайте эту шлюху! – Не переживай, у нас с тобой еще будет секс, мы тебе обещаем, – напоследок рычат ему на ухо, склонившись ближе. А потом убегают, понимая, что навряд ли полицейских в машине больше, чем двое, и за ними никто не кинется, если оставить им свою добычу, которая все еще валяется на холодной земле. – Парень, ты как? – над ним склоняется офицер, светя в лицо фонариком, и Юнги больше не может сдержаться, болезненно стонет. – Чувствуешь во рту какой-нибудь необычный привкус? Встать сможешь? – Смогу, наверное, если поможете. И не волнуйтесь, сотрясения нет, просто с начала ступенек до низа лететь не очень приятно. Ему помогают и даже отряхивают одежду от налипшего снега. – Знаешь этих ребят? – Нет, – врет, искренне заглядывая в глаза молодому офицеру полиции. – Они хотели кошелек отобрать. Сначала время спросили, но я быстро понял, что нужно убегать. – Правильно сделал. Молодец, что не растерялся, но по темным улицам лучше больше один не ходи: уже очень поздно. Хоть в этом районе подобные нападения – большая редкость, но тут недавно случилась поломка уличного освещения, и наладить его работу никак не получается. – Я вас понял, – кивает Юнги. – Спасибо вам, офицер. – Рад, что смог помочь… Я должен подкинуть тебя до дома, хорошо? Я послал сигнал о хулиганстве в этом районе, но боюсь, что ты снова можешь попасть в беду. Куда тебя отвезти? Юнги задумчиво прикусывает губу, смотрит вверх, пытаясь сориентироваться… и ему хочется рассмеяться, когда в непосредственной близости замечает ту самую элитную высотку, из которой не так давно вышел. – Я не займу у Вас много времени, офицер, – отвечает он. – Здесь недалеко.***
Khalid – Better
– Ты что уже успел сделать с собой?! Мальчишка перед Хосоком тут же морщится от громкости произнесенного вопроса и без разрешения переступает порог, начиная стягивать обувь и глазами ища свои тапочки, которые оставил до этого в углу. Чон наблюдает за ним, выпучив глаза и всем собой выражая высочайшую степень возмущения. – А что я сразу? – бубнит обиженно парень, принимаясь за куртку. – Бля, порвалась. Хосок цыкает и, зайдя ему за спину, сам стягивает испорченную вещь с чужих плеч и после снова встает лицом к лицу, с пугающей серьезностью заглядывая в глаза. – Юнги, что случилось? – На лестнице поскользнулся, – ну, на этот раз он почти не врет, зацените. – Гололед на улице, сам иди посмотри! Хосок, выслушав его, выдыхает и жмурится, одной рукой опираясь на его плечо, как будто нуждается в поддержке. – Ты меня такими темпами раньше времени в могилу сведешь. – Да ты и сам с этим прекрасно справляешься, – хмыкает Мин, изогнув бровь. – Так и будешь на пороге меня держать? Помнится, ты вроде хотел, чтобы я остался. – Поговори мне тут еще, деловой, – отмахивается мужчина, в прочем, сам берет Юнги за руку, чтобы утянуть мальчишку вглубь квартиры. Но тот вдруг ойкает, отдергивая руку. – Я, когда приземлялся, ладони стесал, – объясняет он, наглядно показывая те, перевернув внутренней частью вверх. – Твою мать… больше ничего серьезного нет? – Завтра узнаю, когда появятся синяки, – пожимает плечами Юнги, выступая сейчас прекрасным олицетворением слова «беспечность». – Пойдем на кухню. Хорошо все же, что охрана ходила в аптеку и всего накупила. Теперь у меня можно разворачивать целый госпиталь. – И кому, интересно, нужно сказать за это «спасибо»? – Как узнаю – отвечу, – фыркает Чон, принимаясь копаться в пакете с медикаментами. Юнги от нечего делать запрыгивает рядом с ним на столешницу, принимаясь болтать в воздухе ногами. Нервы шалят. – Зря тебя домой понесло, – недовольно бормочет Хосок, возвращаясь к нему с антисептическими салфетками и заживляющей мазью. – Руки ладонями вверх. Юнги фыркает. От излишне эмоциональной реакции ему на глаза падает челка. – Сам виноват. – Это как так? – вздыхает Хосок, убирая ему со лба волосы и совсем-не-специально затем легко проводя вниз от виска к линии челюсти. Юнги шумно втягивает воздух через нос, натыкаясь на его взгляд своим. – Ты знаешь, как. – Не знаю, объясни. – Сам думай, я тебе не Википедия. – Ну, с этим не поспоришь, – улыбается Чон. – Не поспоришь, – передразнивает, кривляясь, Юнги. – А ты очень сильно постарайся! – Юнги-я… – Чего? Чего опять я?! У тебя в каждой проблеме только я да я! И постараться – для тебя ведь тоже проблема, я прав?! Я – одна большая пробле… Возможно, каким-нибудь шестым чувством он знал, что все между ними на этой кухне закончится именно так. Возможно, даже специально подливал масла в огонь… возможно, они специально делали это оба. И потому все так, как есть, и никак по-другому: Мин Юнги, сидящий на кухонной столешнице, и Чон Хосок, который стоит меж его раздвинутых ног, обтянутых грязными джинсами-скинни. Юнги и Хосок, которые сейчас друг к другу непозволительно близко оказались, столкнувшись и позабыв отпрянуть. Сплетясь руками, обхватив друг друга за плечи и щеки. Целуя. Целуя друг друга, как в последний раз. Но в первый… и далеко не в последний вообще-то, на самом-то деле.