Innocent

      Грустишь, моя милая.       Грустишь, мой нежный цветок. Мой нежный, белый, маковый цветок с рассыпчатой жёлтой пылинкой в самом сердце. Ходишь, точно увядшая. Стесняешься своего желания. Желания быть любимой. Тебе стыдно за это, стыдно за меня. Стыдно за наши отношения. Но… Я всё вижу и понимаю, Кристин. Твои глаза, ранее блестевшие как таяющий лёд под крышей, острые, холодные, как шпага. Чуть вздёрнутый задорный носик с пыльцой на самой спинке, и под глазами — как бабочкой. Твои сомкнутые губы, Кристин. Сомкнутые и, поверь, для меня нет желаннее их. Тонкие, почти бесцветные губы с блестящей каймой посередине. Алые щёчки при всей бледности кожи. А кожа… Царапнешь — и готова ссадина. Кристин, почему, как только я заговариваю с тобой, ты краснеешь, густо так, как ягоды граната, и пытаешься уйти. Я всего лишь пытаюсь понять тебя. Но ты всякий раз улетаешь с моей протянутой ладони. А я остаюсь с горечью где-то за грудиной. Бедная моя Кристин.       Однажды я нашёл тебя на самом берегу моря, увлечённую какой-то книгой. Удивительно в этом всё, вплоть до того, откуда она взяла в наших запущенных краях книгу. Как оказалось, это был старый дневник моей сестры. И она не листала его, оставаясь всего на двух замызганных водой страницах.       Подсев к девушке, аккуратно так, чтобы не спугнуть, я уставился на поистине живописный, серо-белый вид севера. Белые барашки, солнце и галька, а серые — море и небо. Сегодня было как-то необычно тепло. Примерно настолько же, насколько тот факт, что Кристин не ушла от меня. Это значило, что до разговора оставалось совсем немного. Но я настолько нетерпелив, что осмелился всё же спросить:  — Откуда у тебя эта книжка, Кристин?       Моя сестра не ответила; более того, она встала, храня капризное молчание, и собиралась куда-то уйти, но я ей не дал, схватив её за тонкую руку и, так же упрямо держа её, заставил её присесть обратно. Книжку она прижала к груди, а сама Кристин тяжело дыша, глядя куда-то в перламутровую пену. Я склонился у самого её ушка и с удовольствием отметил, как порозовели щёчки у сестры. Я спросил:  — Ты давно не мыла волосы, Кристин. Что случилось? Шампунь у нас есть.  — Не хочу. — Совсем как ребёнок, буркнула девушка. Я даже поразился этому.  — Почему, Кристин? Я могу помочь тебе с волосами. — И тут как нарочно выдал. — Это вовсе не стыдно, милая. Это твоё же здоровье.  — Отпусти меня. — Тут потребовала она, дёргая рукой и сжимая губы. Ну уж нет. Мало того, что я не отпустил её, другой своей рукой я поймал её личико и с усилием повернул его к себе. Выхода нет. Кристин особенно и не сопротивлялась, тут же уставившись на меня.  — Почему ты так ведёшь, Кристин? — Я покачал головой. — Я волнуюсь за тебя. Ты на себя не похожа, и это пугает меня. Милая, прошу. — Наши взгляды встретились, и она неловко потупила глаза, сжимая в ладошке крупную гальку.  — Скажи. — Еле слышно за рокотом моря, спросила она. — Как ты относишься ко мне?       Я недоуменно пожал плечами:  — Как брат. И все мои чувства исходят из этого же.  — И любовь тоже?  — И любовь тоже.  — Я имею в виду… Любовь не братская. — Кристин прикусила губу видимо, не зная, как донести до меня мысль так, как нужно.  — Ты запутала меня, Кристин. — Ласково упрекнул я её, чуть посмеявшись. — С тобой я чувствую себя другим. Те эмоции, что подарила нам наша любовь… Тогда я стал новым бутоном на кусте. И я молюсь, чтобы я не завял, или меня не обрезала рука жестокого садовника. Я буду беречь тебя, Кристин. Ты моя жизнь и воздух. Ты моё море и вдохновение. Ты мой тёплый летний дождик и свежесть. Ты — воплощение всего, что мне кажется прекрасным. Даже твои…как бы сказал другой… недостатки… Это мой идеал. И я люблю тебя, Кристин. Люблю. Просто люблю. Даже если бы ты не ответила мне взаимностью, если бы тебя напугали мои порывы, я бы всё равно продолжил любить тебя так же, как и сейчас. Кристин. Бабочка моей души. Панацея моего сердца. Амброзия моей музы. Кристин… — Андерс нежно сжал её ладошку в своих руках и, вздохнув, замер. — Я счастлив, если счастлива рядом со мной ты.       Такое большое число столь воодушевленных слов, видимо, только сбило с толку Кристин. Но по её лицу я видел, что она прислушивается ко мне, медленно приподнимая глаза. Кажется, они сверкнули, глядя в море. Что ж, это хороший знак.  — Я верю тебе. — Сказала она наконец, и в душе я возликовал, что выдал улыбкой, и та продолжила. — Как думаешь… Не выглядят ли поцелуи и прочее, вот, как ты описал… Не выглядит ли это пошло, Андерс? Я так запутана.  — Смотря что ты хочешь извлечь из поцелуя и ласк. — Хмыкнул я, убрав руку и одной лишь поглаживая её спутавшиеся серебристые локоны. — Кто-то предпочитает платонические отношения. А кто-то подчёркивает их телесно, касаясь друг друга и доставляя удовольствие. — В какой-то момент я уловил себя на мысли, что мне приятно говорить об этом с сестрой. Что особо об этих самых платонических чувствах я не мечтал. Теперь мы оба сидели, алые, как местные кораллы. И молчали. И снова первой спросила Кристин:  — Ты… Ты хочешь меня поцеловать?.. — на последнем слове её стало почти не слышно. Я прикусил губу, рассеянно положив морской голыш на страницы дневника, который вот-вот бы улетел.  — Н-ну… Почему нет?  — И тебе не было бы противно? Совсем-совсем? — Внутри аж всё щекотало от пристального взгляда её глаз.  — Совсем-совсем. А почему ты сомневаешься в этом?  — Ну… — Страницы остервенело дрожали на ветру, как дрожало сейчас её нутро. — Я не знаю, заслуживаю ли я любви. И… Можно ли меня трогать, целовать, вот… Такую.  — Заслуживаешь. Все люди заслуживают любви. Особенно ты, как по мне. И трогать, и целовать, и ласкать… Почему ты это спрашиваешь?  — Я страшная. — Вдруг выдала она. — Вдруг тебе… Неприятно.       Право слово, я воззрился на неё, минуту или две промолчав, а потом, едва унимая дружелюбный хохот и поглаживая её за щёчку, ответил:  — Милая Кристин, в любви всё становится милым, красивым. А ты для меня… Ну, как я уже говорил. — И тут чёрт меня дёрнул. — Хочешь, докажу?  — М? — Она и повернуться не успела, как поняла, что её целуют. Я, мягко обняв её хрупкие плечи, притянулся с ней.       В это же мгновение все, что их окружало — машина, дом, прибрежный песок, море — исчезло, погрузилось в дымку забвения. Здесь и сейчас были только Кристин и я. В висках бешено стучало. Чуточку отойдя от шока, девушка почувствовала холод по всему телу. Нечто необычное, абсолютно незнакомое… Кристин прикрыла глаза и прильнула ко мне ближе. Хотелось продлить это чувство, удержать, сохранить в своей душе.       Я обхватил её тельце и чуть склонился с ним, продолжая совсем невинно, но так нежно, так чувственно целовать её тонкие бледные губы…       Голова у Кристин закружилась, а ноги подкосились. Она положила руки брату на плечи, всё ещё не желая его отпускать. Тело не слушалось, в висках всё ещё пульсировало. Мои губы будто опьяняли. Хватало лишь одного их прикосновения, чтобы перестать соображать.       Я же то отстранялся, чтобы томно глянуть из-под ресниц на свою любимую сестру, то снова прижимался, постепенно раскрывая губы Кристин. Что на меня нашло?.. Почему я решил выразить свои чувства именно так, именно здесь, именно сейчас?.. Но все эти вопросы были излишни. Ведь теперь существовали лишь мы — запретно влюблённые друг в дружку брат и сестра, две одинокие души…       Кристин попыталась вдохнуть немного воздуха, но вышло это с трудом. Да и кому нужен этот воздух?.. Девушка готова была дышать одним лишь мной, я это чувствовал. Что происходило в её душе в эти моменты? Она не могла понять, но и обращать на это внимание не хотелось. Были лишь чувства, лишь сердце. Точнее, два сердца.       Я чувствовал себя невесомым, не ощущал себя, не знал, как его руки скользят по тщедушному телу сестры, касаясь её шеи, плеч, боков и талии. А Кристин чувствовала эти прикосновения, и каждое из них рождало в саду её души новый цветок, непохожий на те, что были ранее. Снова сделав попытку вздохнуть, девушка прижала меня себе ещё ближе, желая чувствовать моё сердце.       В какой-то момент я огромным усилием воли заставил себя прекратить всё это и отстраниться, тяжело дыша. — Это безумие, Кристин. — Я выдержал паузу и повторил. — Да, это безумие.       Кристин несколько раз зажмурилась, чтобы понять, не сон ли это, после чего взглянула на меня. — Почему ты так считаешь? — Люди сходят с ума, когда влюбляются. Разве это не очевидно? — Конечно, очевидно. И… Мы тоже сошли с ума, да? — Девушка всё же прильнула ко мне ближе и взяла за руку. — Видимо, да. И это сумасшествие прекрасно. — Мы встали; я отряхнул её и повёл её домой, начисто забыв про дневник.