I see the Fire in your Ice

И воспряла Бездна. И, как ни пытались боги, но не могли они погасить дурной огонь. (Из «Легенд о юности богов», рукопись из архива Великого Дома Тихой Песни)

Ину похоронили там, где совсем недавно была священная роща. Похоронили тихо и как-то быстро, разровняли землю руками — да и всё. — Саженец найдём ещё, — негромко сказал Аластар спустя какое-то время тишины. — И всё будет как надо. Рядом едва слышно и судорожно вздохнул Кор. Он не отходил от Аластара с самого момента окончания битвы, с того самого мига, как разъярённая — уж наверняка — Серен де Мадарх увела свои оставшиеся войска. Скорее всего, она решила, что Сирша не стоит хороших наёмников, а риск потерять даже не их, а одну из своих чародеек всё же становился больше и больше. Кариг и Иньо тоже были рядом — конечно, рядом. Как и лорд Овейн всё время находился около матушки. Аластар криво улыбнулся своим мыслям, хотя момент для улыбок был, конечно же, совсем неподходящий. Иногда он думал, что их Дома давно следовало объединить. И знал, что думал так не он один. Впрочем, если они все вместе, то что значат бумаги? Абсолютно ничего. — Найдём, — тихо отозвалась на слова Ала матушка. — Жаль, нет у нас чародеек с силой земли. Ал закусил губу. Он помнил рассказы матушки — о том, что когда-то именно этой магией владела она сама, очень плохо, очень слабо, но владела. Но — когда-то. Не теперь. И некому было вырастить на могиле юный дубок, как полагается. Думать об этом не хотелось. Айла уткнулась ему в грудь, шмыгая носом и наверняка думая о том, что детям Дубравы, сильным и крепким, несломленным ветром, не пристало плакать, и Ал просто погладил её по голове. Как тут скажешь — «можно»? Нет, Айла должна была понять это сама. Или просто получить что-то, что заставило бы её перестать сдерживаться. Постояв ещё недолго вокруг голой могилы Ины, они начали расходиться — матушка шагнула прочь первой, и все её, конечно, послушались — и они сами, и гости. — Доннхад, — вполголоса обратилась она, — надо бы нам с вами решить, как быть с павшими. Пойдёмте в дом, сядем, вы мне всё скажете… Глава ополчения сумрачно кивнул. Погибших, наверное, следовало вернуть их семьям, но многих ли они успеют… довезти до деревень, пока тела не станут… неузнаваемыми? Кор снова вздрогнул — наверное, подумал о том же. Иньо, стоявший близ него, вдруг привлёк его к себе, ероша волосы. Насколько Ал помнил, до недавнего времени младший такого обращения терпеть не мог, но тут уткнулся Иньо в плечо и словно бы макушку подставил. Нечему было удивляться. — Займусь тогда письмами, — подал голос лорд Овейн. — Надо бы оповестить коалицию. — Мы написали в Звёздный Лёд, — отчего-то чуть резко отозвалась матушка. — И к вам Кор поехал, вот и всё. Думаешь, всем уж известно о нападении? — Ваш Дом — в союзе с коалицией. — Неожиданный ответ принца де Дункелла заставил Ала чуть вздрогнуть, да и не его одного. — Раз вы оповестили Великий Дом Звёздного Льда… я не думаю, что гранд Ниниан решил молчать о произошедшем и оставить остальные Дома в неведении. Матушка подняла брови: — То есть вы, принц, не знаете наверняка? Арзюр, до сей поры медленно врываясь в весеннюю землю костылями, вдруг остановился и как-то устало и протяжно хмыкнул: — Мы, леди Эффламена, выехали до получения письма, понимаете? Мы его в глаза не видели, а сюда завернули по пути… в Серый Город, в общем. Так что нет, наверняка не знаем, но Танет прав. Гранд молчать бы не стал. Матушка вздохнула — чуть досадливо вроде бы, но лицо её разгладилось: она явно поняла, что дети Звёздного Льда не им помогать приехали, а просто вовремя оказались там, где нужно. — А в Серый-то вам зачем? — Они зашагали к дому беспорядочной кучей, сбиваясь с шага. Кто-то прихрамывал, Гюрваль с Изельд как бы невзначай держались по обе стороны от Арзюра, Сирша крепко сжала руку принца де Дункелла, Айла так и не выпустила ладонь Аластара. Арзюр, услышав вопрос, дёрнул подбородком и ответил отрывисто, суховато: — Детей забрать. И если у вас там есть оруженосцы, вам бы я тоже советовал. Особенно теперь. Ал наморщил лоб, пытаясь понять, что это может значить, но его опередил Кариг: — Думаешь, она бумаги перепишет? Голос его дрогнул. Арзюр крепче вцепился в свои костыли: — Думаю. Только не хочу об этом. Думать. Матушка глубоко вдохнула в ответ на эти слова и неожиданно улыбнулась: — Ну и не нужно прямо сейчас. Давайте не забывать, в конце-то концов, что мы победили. Или хотя бы отбили атаку, а в нашем случае и это — победа. И всем нам не помешает отдохнуть — и от битвы, и от мыслей дурных… — Время ли сейчас праздновать победу? — тихо отозвалась Сирша. Матушка снова вздохнула: — Я, принцесса, не гранд д’Амнед, чтоб вольно о времени рассуждать, да только если будем думать о плохом — так и проиграем сразу. Так что проходите, коль желаете, в зал, а там… Она взглянула на Аластара, и тот только кивнул — да, он распорядится, он всё сделает как нужно, чтобы были на столе еда и сидр, чтобы они смогли вспомнить: стоило порадоваться всё же удачному исходу — почти удачному — чтобы под крышей дома снова зазвучал смех. Даже если будет он теперь тише на один голос. *** Трёхсвечник на столе едва разгонял по углам тени в небольшой комнате. За окном раздавались весёлые голоса — пусть Дом Соколиной Дубравы и понёс потери, но радость от победы всё же пересиливала горе утраты. Дети Домов были молоды — и живы пока. Лёгкая зависть к тем, кто резвился снаружи, кольнула Арзюра, но тут же погасла. Успеет ещё на своём веку повеселиться, а дела тем временем не ждали. За маленьким столом об четыре угла он был младшим — три остальных заняли леди Эффламена, лорд Овейн и Танет. Четыре представителя разных Домов — и сам Арзюр, хоть и был всего лишь дофином, да и то без пары дней декаду, представлял сейчас самый могучий из четырёх. По чести, это слегка пугало. Имеет ли он право говорить от лица гранда? Что он толкового может решить-то, в свои двадцать один? Танет, будто почувствовав его сомнения, легонько коснулся ладонью его предплечья, словно напоминая — здесь есть первый из союзников Звёздного Льда, некогда первый из его принцев. А главное — тот, кто Арзюра никогда не бросит. Уж в этом-то он был уверен совершенно. — Все в сборе, — коротко заметила Эффламена. «И никого лишнего». Арзюр верил: предателей не найдётся и без того, но незачем болтать на каждом шагу. Кроме них, в комнате была только Сирша — устроилась с ногами на старом сундуке в углу и затихла, кажется, задремав. Никто не стал прогонять её — отчего-то все, не сговариваясь, решили, что Танет рассудит это без посторонней помощи. — Я отправил письма, — сказал Овейн. — Запечатал — уж прости, Эффламена — печатью Дубравы, свою-то в спешке и позабыл, да и сподручнее так, чтобы все сразу узнали, откуда вести. Сообщил Домам коалиции, что случилось. — Вы присоединяетесь к ней? — уточнил Танет, и Арзюр недоуменно на него покосился. Эффламена вздохнула: — Куда ж мы денемся, принц, придётся... — Вы не обязаны были... — начал он, но Эффламена только отмахнулась: — Даже не думайте, принц! Мы — Дом невеликий, но каким бы мы были, если бы прогнулись под волей Мадарх? Она покамест ещё не королева, чтобы хозяйничать в моих землях, как ей вздумается. Так что будем считать, для очистки вашей совести, что я защищала не столько принцессу Сиршу, сколько честь Дома Соколиной Дубравы. Танет, помедлив, кивнул. — Что решил Совет? — спросил Арзюр, чувствуя себя глупо. В конце концов, ставить его в известность об этих договорённостях гранд не пожелал. — Мы должны были потихоньку собирать армию. Звёздный Лёд обещал оттянуть часть своих войск от границы с Аргоадом — столько, чтобы это не разрушило защиту. Остальные Дома... их готовность к войне должен был проверить... — Танет чуть запнулся, — эрл Эрванн де Карадек. — Есть ли теперь на это время? — спросил Овейн. — Мы все непривычны к войне... по крайней мере, дети наших Домов к ней всяко непривычны. — Война уже пришла, — тихо сказала Эффламена, и её лицо на мгновение перекосила судорога. — Нет времени ждать, нужно собирать ополчение и тренировать их. Сегодня мы видели, что наши с Овейном Дома вполне способны сражаться плечом к плечу. Танет грустно покачал головой: — Вы храбро сражались, но сил нам едва хватило на то, чтобы, считайте, отогнать передовой отряд. Тактика была самая простая, и я, не слишком искусный в маневрах, не знаю, как достичь согласия не между двумя частями войск коалиции, а между отрядами всех Домов, причём подумать об этом надо прежде, чем мы выступим единой армией. — Откуда у Мадарх столько наёмников, что это едва лишь передовой отряд? — не выдержал Арзюр: этот вопрос занимал его мысли с самого конца битвы. — Как один Дом может набрать армию не меньше, чем все наши силы, вместе взятые? Кажется, за столом никто наверняка не знал ответа, но тут из тёмного угла раздался тихий голос: — Право серважа. Эффламена вскинула брови: — Порядки Древнего Юга? — Я... не знаю, — неуверенно ответила Сирша. — Просто она как-то об этом упоминала. На последних словах её голос сорвался, и имя Серен она явственно произносить избегала, как и её титул. Просто «она». Отчего-то Арзюр вздрогнул. — У нас воины защищают границы, — он зачем-то решил озвучить то, что и так знали все в Ретерии, кто хоть раз слышал слово «Аргоад», — а в мирное время помогают возделывать землю. Крестьяне платят налог зерном и прочим съестным — за защиту и справедливый суд. Танет кивнул. — Нам с Эффламеной не было резона держать войска, — Овейн продолжил его мысль. — Крестьяне платят налог за землю, мы заботимся о порядке. При нужде они должны встать в ополчение, но нужды не случалось со времён Ядовитых Змей. — Всё это родилось из ретерских законов, — отозвался Танет. — Прежде рыцари воевали на границах с брезийцами, а крестьяне платили налог за то, что держали землю от своих лордов и леди. На Севере сражались все, от мала до велика, а теперь Тихой Песни нет причин держать отряды. Арзюр почти невольно заслушался. Несмотря на то, что с историей он был знаком хорошо — сам Танет им с Вороном всё это, в конце концов, и рассказывал — слушать его всё равно было интересно, будто впервые. — Но вот на Древнем Юге, — неторопливо продолжал Танет, — всё было иначе — постоянные войны заставили их держать армию, хоть сколько то близкую числом к ретерским рыцарям. Однако земли было всё меньше, и крестьяне задумались, не лучше ли им будет под властью лордов Ретерии. И одна из Королев Древнего Юга ввела то, что мы называем серважем — ретерское слово, но дело не в этом. Крестьяне прикреплялись к земле без права покинуть её, все плоды их трудов принадлежали властям, кроме того, что нужно было для пропитания. — И вряд ли они были довольны этим положением дел. — Арзюр усмехнулся и увидел отсвет своей улыбки на губах Танета, впрочем, тот погас почти мгновенно. — Ты прав. Армия Древнего Юга воевала не только с ретерами, но и со своим народом, выколачивая из крестьян всё до крохи. Овейн поморщился, Эффламена неприкрыто скривилась: — Отбирать у людей последнее... — Не нам их судить, — тихо отозвался Танет, и о делах минувших дней больше не говорили. — Если сейчас Мадарх возродила право серважа — выходит, на эти деньги она держит наёмников? Удобно, ничего не скажешь — готовые воины, закалённые, небось, в боях на Востоке, да и поживиться не прочь, если кто вздумает бунтовать… — Арзюр поймал себя на том, что почти думает вслух, но как ни крути, мысли-то были вполне дельные… ладно уж. — Они больше не бунтуют. — Тихий ответ из тёмного угла Арзюр не сразу понял, а осознав — содрогнулся. — Воины Звёздного Льда с трудом потягаются с бывалыми наёмниками, — признался он в почти зловещей тишине. — Аргоады уже несколько лет сидят тише мышей, мечи давненько уж крови не видели, ржавь одна… . При одном взгляде на Танета ему отчего-то вспомнилось последнее нападение. Ему тогда было шестнадцать, он едва принёс присягу, и, видя в глазах Танета тихую радость и гордость за него, поклялся, что не обманет его ожиданий, когда дойдёт до дела. На какие-то мгновения тогда показалось, что обманул. Пусть он в отчаянной схватке зарубил аргоада, метившего Танету в спину, пусть сбросил со стены другого — едва бой закончился, в глазах стоял чужой потухающий взгляд, в ушах — предсмертный крик. И Арзюра долго выворачивало прямо там, у стены, где он отбросил окровавленный меч, будто ядовитую змею, а потом, не в силах совладать со страхом и стыдом, сбежал в свою комнату и заперся. Казалось, что видеть ему не хочется никого, что теперь он не посмеет посмотреть в глаза и гранду, и Танету, да даже Ворону… и Бездна с ним, с Бервином, но и ему не больно-то хотелось! Казалось до той поры, пока не раздался стук в дверь, и Арзюр сам не понял, как рядом оказался Танет, протянувший ему полный стакан клюковницы. — Пей до дна, — спокойно приказал он, и Арзюр послушался, осушив залпом, а потом Танет сел рядом, крепко обнял его, и терпеливо ждал, пока Арзюра не начало трясти, а из глаз не покатились слёзы. — Когда я был твоих лет, мы говорили, что побывать в Аргоаде — это не выйти за ворота в пустоши. Это — впервые убить человека. — Речь Танета лилась тихим потоком. — Нет ничего постыдного, Арзюр. Все мы были там. И важно лишь то, что ты храбро сражался. Ты спас меня. Спасибо тебе за твою отвагу. — Я... я вот сейчас... — Я тоже плакал, Арзюр. Все плакали. И ко мне подошёл гранд Ниниан, протянул фляжку и обнял. Признаться честно, такое поведение гранда представлялось ему с трудом — но тогда Арзюр ещё мог поверить, что Танет умеет плакать, хотя давно помутнели воспоминания о том, как он единственный раз видел его слёзы. Сейчас Танет был спокойнее ледяной глыбы. — И тем не менее, это уже что-то. Но пока не с руки отрывать воинов Звёздного Льда от их службы. Нужно подготовиться. А ополчение прочих домов — крестьяне, которым время заботиться об урожае, чтобы мы, выйдя победителями, не умерли с голоду. Воевать раньше осени — оказаться под угрозой голодной смерти. — Куда как вряд ли Мадарх даст нам на это время! — фыркнула Эффламена. — На её месте я нападала бы на Дома поодиночке, собравшись с силами, пока с ними не собрались мы. — Пока она собрала только передовой отряд, который мы если не разгромили, то отбросили. Ей понадобится время... хотя и не так уж много, — заметил Овейн. — На что мы можем его использовать? — задумчиво обронил Танет. — Попытаться обучить ополчение в свободные от полевых работ минуты. Собрать запасы, какие есть, чтобы в случае, если всё же придётся воевать — делать это хотя бы не на пустой желудок, — чуть прикрыв глаза, перечислила чеканным голосом Эффламена. Смутная мысль зародилась у Арзюра. — А если... попытаться отвлечь её армию, хотя бы часть, чтобы она не могла собраться с силами и напасть на всех сразу? Танет вскинул брови: — Продолжай. Ты имеешь в виду — собрать какие-то отряды? — Разве что оторвать от дела воинов гранда Ниниана, — покачал головой Овейн. — Или взять наёмников — да на какие деньги? — досадливо вздохнула Эффламена. «Деньги». Арзюр несколько мгновений собирался с духом, чтобы вытолкнуть из себя, словно ком тошноты, пусть и одно-единственное слово, но то, какое предпочёл бы не произносить вообще: — Бервин. — Его золотые шахты? — переспросил Танет. — Он только наладил работу... но по меньшей мере стоит ему написать. У меня довольно большая граница с Призмой, и если надо — я пропущу его отряды. Если, конечно, он заплатит наёмникам достаточно, чтобы они не вздумали играться в право серважа. — Продаст один из своих венцов — и вся недолга, — буркнул Арзюр, вызвав усмешки у всех за столом, и даже Сирша, кажется, едва слышно хихикнула. — Я напишу ему, если он уедет из Звёздного Льда к вашему возвращению, если же нет — думаю, отец... гранд Ниниан с ним поговорит на этот счёт. — Танет кивнул будто сам себе. — Пожалуй, это неплохой выход... если, конечно, принц Бервин согласится, — осторожно заметил Овейн. Танет, кажется, чуть улыбнулся: — Бервин, возможно, несколько самоуверен и... не входит в число мудрейших людей Ретерии, но он обещал помочь, и если так — отдаст всё, вплоть до... и вправду — своих венцов. Гранд Ниниан не знает среди глав Домов более преданного союзника... должно быть. Арзюру почудилась в его словах еле уловимая, почти детская обида, и в чём-то он разделял её. Гранд Ниниан всегда выделял Бервина как лучшего рыцаря, как славу своего Великого Дома, позабыв, кажется, что Дом Великим стал ещё до того, как Бервин впервые вышел на полосу. Эффламене, как и Овейну, к счастью, не было дела до этих, слишком личных, отголосков прошлого. — Уже поздно, — сказала она, — а все ночь не спали. Дети, судя по всему, уже разошлись, — она прислушалась, — вон, затихли, может, и нам пора отдохнуть? Если что найдётся добавить — поговорим с утра, оно, как известно, вечера мудрей, особенно такого. Арзюр устало выпрямился и закусил губу — в спину отдало, кажется, до самых зубов. Эффламена бросила на него пристальный взгляд, словно бы хотела добавить: «особенно вам, лорд, прилечь бы», но промолчала — Арзюр, признаться, был благодарен ей и за то, и за другое. — Пожалуй, что и впрямь пора расходиться, — кивнул Овейн. — Комнаты мы наспех подготовили, покажу вам, где можно прилечь наконец. — Эффламена устало улыбнулась. Заскрипели стулья. Из тёмного угла показалась тень всё в том же окровавленном платье, выжидая, пока Танет будто невзначай протянул руку Арзюру — и тот принял его помощь. Спина подсказывала ему, что пора бы с забегами и честь на сегодня знать. *** На поместье Соколиной Дубравы наконец опустилась тишина — быть может, немного печальная и даже тревожная, но вместе с тем и странно уютная. Ветер, что раньше шевелил кроны дубов, теперь посвистывал над тем, что от дубов осталось — и можно было, закрыв глаза, представить себе, что она… дома. В Белоснежных Перьях. Сирша долго привыкала к этому: вместо холодного каменного дома — несколько тёплых комнат; вместо гулких шагов по коридорам — тишина степей; вместо пропитанного магией воздуха — аромат трав… А привыкнув — поняла, что иначе не сможет. Не представляет себя. И не хочет. Платье Дома было насквозь пропитано кровью — Сирша хотела было отбросить его в угол отданной ей комнаты, но аккуратно сложила в мешок. Вдруг всё же повезёт им, и они найдут мастерицу, что сможет вывести пятна? А даже если нет — ей отчего-то хотелось сохранить его. Сохранить как ту вещь, что была на ней тогда, когда они с принцем Танетом сражались рядом. Сирша обняла себя за плечи. Руки пришлось забинтовать до локтей, при ходьбе её до сих пор пошатывало, несмотря на то, что за обедом после битвы она неожиданно для себя ела с аппетитом и съела гораздо больше, чем в каждый из последних дней. Кажется, её тело решило, что если уж договариваться с её же магией — то до конца. Но Сирша всё ещё боялась радоваться. Сон не шёл к ней, несмотря на тишину, полузнакомый ветер и бесконечную усталость. И она знала, знала, в чём тут было дело — и потому ждала, пока тишина не станет ещё глубже, пока она не сможет уверенно сказать: никто не выглянет в коридор, когда она будет, босая и простоволосая, красться к чужой — нет, другой — двери. Никто не должен был знать. ...Стучаться было нельзя, и потому Сирша тихо провела ладонью по шершавому дереву. Вряд ли принц Танет мог её услышать или, тем более, почувствовать, но само это движение казалось ей правильным, нужным, словно без него не следовало входить в его комнату. Принц Танет тоже лежал без сна — она поняла это мгновенно, по одному лишь дыханию, ведь свечи в комнате не горели. Плотно затворив за собой дверь, Сирша шагнула в комнату и остановилась — он поднялся ей навстречу и подошёл сам. Желание коснуться его, ощутить его близость, составляло сейчас, кажется, всю её суть — и бороться с ним она не видела нужности, а потому прижалась лбом к его груди, глубоко вдыхая запах, и закрыла глаза, чувствуя, как смыкаются за её спиной его руки. В этом доме не было врагов, но только теперь Сирша ощутила себя по-настоящему… под настоящей защитой. Только теперь она могла подумать немыслимое: что всё образуется, действительно образуется — ведь принц Танет рядом. И ей бесконечно желалось сделать хотя бы что-то, чтобы и он… сумел расслабиться — пусть немного, пусть… насколько он только смог бы. Она запоздало подняла руки, обнимая его в ответ, осторожно провела ладонью вниз и снова вверх — не пытаясь утешить, просто обозначая своё… всё; услышала над головой шелестящий выдох. Казалось, простоять так можно было всю ночь, но Сирша знала: именно казалось. Она не выдержит так долго стоять, на кого бы ни опиралась. Даже если этим «кем-то» был принц Танет. — Мне стоило последовать вашему примеру, — прошептала она, не желая говорить о чём-то серьёзном. — И зачаровать платье, чтобы к нему не липла грязь. Принц Танет, кажется, усмехнулся — она часто не была до конца уверена, действительно ли он смеялся или улыбался, или это было миражом, ответом на её желания. — Мы вполне можем сделать это на обратном пути. У той же колдуньи. — Для начала нужно вывести пятна, — возразила Сирша, слабо понимая, что вцепилась в ткань рубашки на его спине. — Она и это умеет? Он коснулся её волос — самыми кончиками пальцев, и она решительно перехватила его руку, направляя её так, чтобы ладонь накрыла макушку. — Это как раз подходящий повод проверить. А до этого времени тебе стоит продолжить путешествие, выдав себя за дочь Звёздного Льда. Изельд одолжит тебе одежду. «Но я не хочу», — едва не выкрикнула шёпотом Сирша, но быстро поняла, что предложение принца Танета очень, очень разумно. Он был первым сыном и первым принцем Звёздного Льда, и вряд ли кто-то удивится, заметив его рядом с одной из дочерей этого Дома. Ведь выследили их именно тогда, когда ехали они до земель Дубравы — в белом. А просить теперь хоть что-то у Соколов не позволяла совесть. На языке вяло копошились вопросы — о том, собираются ли они куда-нибудь ещё после посещения Школы в Сером Городе, о том, не узнают ли её в лицо даже в одеждах Звёздного Льда… но говорить о делах казалось ненужным, неправильным. Ноги и спина заныли, и Сирша сделала шаг ещё ближе к принцу Танету, словно пытаясь подтолкнуть его к кровати. Он её, разумеется, понял — и сел на постель, дёрнулся в сторону подушек, но вдруг тихо вдохнул и прижался лицом к её забинтованным предплечьям, сжимая её ладони своими. Правая его рука, обезображенная ожогами и вплавившимся в кожу металлом, накрыла её — которую ожог только красил, если вспомнить, что он собой заменил. Зажмурившись, Сирша склонилась над ним, неловко касаясь его волос дыханием, а затем и губами — и едва успела понять, в какой миг её затянули на кровать и прижали к себе, накрывая одеялом. Тишина под этим покровом сделалась безупречной, и Сирша только неслышно выдохнула, вслепую потянувшись к лицу рядом. *** Ветер безжалостно стукнул в окно, и Юзуру открыл глаза. Поморщился от упавшего на лицо луча света — открыты каждому, разумеется — и привычно скосил взгляд на Дерри. Тот спал, мирно смежив веки, дыша нечасто и глубоко, и Юзу сонно провёл ладонью по его волосам, прекрасно зная: не разбудит. Сон Дерри был крепок, а значит, рядом можно было бы во всю глотку распевать песни и, как выразилась недавно Изельд де Ниав, бить столы сапогами — Дерри бы не проснулся. За окном, казалось, поуспокоилось — во всяком случае, выглянув во двор, Юзуру увидел слабо трепетавшие ветви деревьев. Солнечно, но всё же ветрено — значит, если ему захочется прогуляться, плащом лучше не пренебрегать. В столовой нашёлся свежий кофе и нарезанный лимон, а ещё — тарелки с кашей. На них Юзуру не обратил никакого внимания, разглядев на столе конверт с надломленной зелёной печатью Дома Соколиной Дубравы. Оставленное так письмо от союзников коалиции значило, что завтрак разумнее отложить. Бриан всегда так делал: если приходили письма, в которых могло быть что-то важное, он поначалу читал их сам, а после оставлял где-то на видном месте в распечатанном виде. Чтобы все остальные сами могли решить, касается это их или нет. Хотят они знать — или обойдутся. Исключение делалось только для каких-то совсем уж официальных новостей — например, о закрытии Великого Дома Вечернего Танца гранд попросту всем рассказал. Юзуру не очень хорошо понимал до сих пор, что думает об этом подходе лично для себя, но полагал действия гранда всё же правильными. О некоторых вещах он не хотел бы слышать, например, за общим обедом. И Дерри бы не хотел. Юзуру плеснул себе кофе, кинул в чашку ломтик лимона и вытянул из конверта письмо. Лист был исписан крупным, округлым почерком — Юзуру глянул на подпись — лорда Овейна де Манега. Это слегка встревожило: несмотря на то, что о союзе Соколов с Рукавицами знала в Ретерии каждая прачка, при каких обстоятельствах лорд де Манег стал бы писать за леди де Говен?.. Пробежав письмо глазами, он медленно отложил бумагу на стол, не трудясь даже сложить её по сгибам и убрать в конверт. Леди де Говен, как оказалось, была занята похоронами павших в бою с Хрустальной Призмой и прочими делами, какими должно заниматься главе Дома после… подобных происшествий. Лорд де Манег писал о том, что Призма отступила, когда Соколам на помощь пришли представители Звёздного Льда и сами Рукавицы — эти, к тому же, привели с собой и своё ополчение. Боги, зачем Призме?.. Юзу снова поднял лист. «Причина нападения, о которой вам, несомненно, ранее написал глубокоуважаемый гранд Ниниан д’Армаэль…». Значит, где-то есть ещё одно письмо. Вряд ли лорд де Манег выражался бы с такой уверенностью, если бы гранд д’Армаэль действительно… не написал. Юзуру одним глотком допил кофе, всё-таки убрал бумагу в конверт и, прихватив его с собой, отправился разыскивать Бриана. Странно, что письмо д’Армаэля он не оставил там же, где послание Манега… В доме было тихо: Трэсах и Рейзан с младшими ещё не вернулись, Дерри спал, а от гранда и вовсе никогда не было особого шума. Он наверняка сидел в кабинете, но проходя мимо приоткрытых дверей гостиной, Юзуру краем глаза уловил в комнате какое-то движение и заглянул внутрь. У неразожжённого камина сидела с чашкой Артизар, слепо глядя на кофейный столик. На самом столике лежали неаккуратно брошенные листы бумаги и конверт с чёрно-серебристой печатью. Так вот оно что. Заметив Юзуру, Артизар резко вскинула голову, но тут же опустила. Чашка в её руке опасно накренилась, и пришлось быстро подойти и вытянуть её из чужих пальцев — незачем было и платье пачкать, и ковёр. Он сел в соседнее кресло. Что-то подсказывало ему: нужно поговорить. Этот разговор наверняка будет полезен им обоим. — Они отбились, — неожиданно для себя произнёс Юзуру, аккуратно приподняв свой конверт и положив его на стол — поверх первого. — Соколам на помощь пришли Звёздный Лёд и Латные Рукавицы. И они отбились. Призма отступила. Артизар покачала головой — как-то заторможенно и неверяще: — Я не стала читать письмо от Соколов. На конверте — не почерк Говен, и я подумала… что всё печально для неё закончилось. — Но ведь печать их. — Юзу заставил себя говорить спокойно и не закатывать глаза. Несмотря на то, что с момента возвращения домой он с Артизар попросту не разговаривал, сейчас она явно была не в том состоянии, чтобы… словом, сердиться на неё прямо сейчас у Юзуру почему-то не получалось. — Если бы она погибла, Дом бы исчез. И гранд точно сказал бы об этом всем нам. Артизар прерывисто вдохнула и выдохнула, наконец-то поднимая голову. Поискала глазами свою чашку, отпила, поморщилась — кофе в ней явно успел остыть. — Я об этом не подумала. Они… Просто… Знаешь, почему Серен напала? Юзуру мысленно отметил это «Серен», но вслух, конечно, лишь переспросил коротко: — Почему? Артизар провела пальцами в перчатке по листам письма д’Армаэля: — Потому что лорд Дома Белоснежных Перьев перед тем, как уехать на Совет, решил спрятать в поместье Соколов Сиршу. И если я правильно поняла, шпионы С… шпионы Призмы их выследили. Юзуру прищурился: — Подожди-ка. Сирша… Вот как. И сколько уже времени она носит белое? — Два года, если я правильно посчитала, — глуховато отозвалась Артизар. — Но это неважно. Для неё это неважно. Сирша могла дать хоть три присяги — принцессой она стала под началом… в Доме Хрустальной Призмы, а значит… Она закусила губу, не договорив. Юзуру откинулся на спинку кресла, старательно не глядя на чужие руки. — И ты теперь думаешь, — он поразился мягкости собственного голоса, — что она пойдёт дальше? За тобой? Слово «боишься» он произносить не стал. Если Артизар действительно боялась — не стоило напоминать об этом страхе. Если же не боялась, а… наоборот — возможно, в стене появилась бы трещина. Или камин бы обвалился. Артизар предсказуемо стиснула ладони, накрывая правую левой. — Только не убеждай меня, что она не станет, — тихо проговорила она. Юзу качнул головой: — Но… — Не убеждай! — вскрикнула она с непонятным ему отчаянием. — Да, она не трогала Сиршу только потому, что понятия не имела, где та прячется, а про меня знала с самого начала, и если бы хотела, то… то уже давно бы… но… Зажмурившись, она задышала глубоко и старательно — и правильно: в золу уже упал с глухим стуком маленький камешек. — Не хочу, — прошептала она. — Не хочу об этом. — Хорошо, — негромко отозвался Юзуру. Роившиеся в голове мысли он решил затоптать в зародыше, не желая лезть Артизар в душу против её воли. — Мы об этом не будем. Но если Мадарх попытается сюда сунуться — не забывай, что наш Дом не просто союзничает с коалицией, как Соколы, а напрямую в ней состоит. Полагаю, мне не нужно объяснять тебе, что это значит. Артизар кивнула. Камин больше не крошился — кажется, она успокоилась. — Не нужно. — Она вдруг криво ухмыльнулась. — Но я думаю, мне и правда не о чем… волноваться. Я же не принцесса, в конце концов. Так что если она куда и… как ты говоришь, сунется дальше — то в Лесные Озёра. Паника, что взвилась по хребту после этих слов, Юзуру изумила. Неужели он… неужели он настолько… — Они тоже состоят в коалиции, — как мог ровно проговорил он, пытаясь не столько спорить с Артизар, сколько успокоить сам себя. — Не говоря уже о том, что для такого нападения Мадарх сначала придётся пройти с армией через столичные земли. И пусть королева на многое закрывает глаза — такой марш не может не вызвать вопросов. Артизар сложила руки на груди: — А если через земли Золотого Плюща? Юзу фыркнул: — Это ещё сложнее. Во-первых, южные горы. Во-вторых — ещё неизвестно, у кого больше золота: у неё или у Бэалаха. А где золото, там наёмники. Соколы показались Мадарх лёгкой добычей, но ни мы, ни Озёра таковой не являемся. Они помолчали. Артизар отвела взгляд: — Раз уж мы заговорили… Я хотела перед тобой извиниться. Юзуру дёрнул бровью. Чего-чего, а этого он не ожидал. — За что? Она раздражённо вздохнула: — За то, что сказала, когда мы вернулись. О тебе и Деррьене. Что бы там между вами ни было, это не моё дело. Вопреки всему, Юзуру чуть не расхохотался. Боги, нет, правда? Год прожив с ними под одной крышей, она всё ещё верила в эти мерзкие глупости? — Извинения приняты, — выдавил он из себя, стараясь не улыбаться. — Ты права. Видишь ли, я давно устал от таких вещей, и мне не хотелось бы слышать подобное от кого-то в Доме. Рад, что ты это поняла. Он, конечно, не верил, что она и впрямь поняла — скорее всего, с ней мягко и аккуратно поговорил Бриан. А теперь с Брианом нужно поговорить ему. Он поднялся: — Тебя не затруднит вернуть письма в столовую? Гранд не случайно их там оставил. — Конечно. — Артизар встала следом. — Заодно выпью ещё кофе. Юзуру кивнул в ответ и вышел, сдерживая порыв взлететь по лестнице бегом. Ни к чему Артизар видеть его волнение, так и не улёгшееся после слов о возможном нападении на Лесные Озёра. Гранд и впрямь нашёлся в кабинете — постучавшись и приоткрыв дверь, Юзуру застал его за подписыванием конверта. Конечно: Соколам нужно было ответить. — Доброе утро. — Он не соврал: всё же оно скорее было не злым. — Я не помешал? Бриан кивнул ему, запечатал письмо и улыбнулся. Разумеется. Юзу плотно прикрыл дверь за собой, дождался очередного кивка и сел в кресло у стола. — Я хотел узнать, гранд Бриан… я понадоблюсь вам в ближайшие две декады? Бриан чуть приподнял брови: — Ты хочешь отдохнуть? — Да, — легко признался Юзуру. — Мы ведь отбыли на Север почти сразу после окончания Большого Ежегодного Турнира. А присутствие на Совете… вряд ли можно считать полноценным отдыхом. Даже учитывая… обстоятельства. Он ничем не рисковал: гранд знал о них. Понял что-то — ещё после Ежегодного в семнадцатом, когда всё и началось. Понял — и сказал только: «Я уже видел однажды такие глаза, как у тебя сейчас. Будь осторожен». Юзуру пообещал, что будет, и хоть первая фраза Бриана его озадачила, уточнять он не стал. Чьи бы глаза когда-то ни видел гранд — Юзу сейчас смотрел собственными. — Полагаю, эти двадцать дней у тебя есть, — спокойно отозвался Бриан, не меняясь в лице. — К тому же со дня на день прибудут Мазе и Катель, и я буду достаточно занят, чтобы никуда не отлучаться. «Я не оставлю Дерри в одиночестве. Можешь не беспокоиться об этом». Юзуру коротко выдохнул. — У меня дела на границе Латных Рукавиц, — медленно проговорил он. — Знаете там постоялый двор у самого Лиахама? Сначала я собираюсь съездить туда. А после — в земли Дубравы. Бриан кашлянул: — Ты уверен, что последнее разумно? — Уверен. — Кажется, Юзу произнёс это более резко, чем следовало бы, но… ладно. — Насколько я понял из… последних новостей, гранд, как раз теперь там какое-то время будет тихо. К тому же я не собираюсь ехать куда-то южнее их поместья. И в само поместье — тоже. Бриан помолчал — помолчал несколько мгновений перед тем, как вытащить из ящика стола копию карты Ретерии и оставить на ней чернильную точку: — Если не передумаешь — здесь хорошее место для отдыха. По крайней мере, двадцать лет назад было — и я не слышал, чтобы что-то изменилось. Юзуру не удивился, лишь благодарно кивнув. В конце концов, прежде чем стать лордом собственного Дома, и Бриан был рыцарем, нуждавшимся в… отдыхе. — Спасибо, — проговорил он, забирая карту. Точка чернела недалеко от границы — если Юзуру правильно помнил, раньше это были земли Великого Дома Чистого Серебра. Тогда в этой подсказке Бриана и вовсе не было ничего удивительного. — Я пришлю вам сокола. — Конечно. — Бриан кивнул, словно они и впрямь не обсуждали ничего особенного, словно он не помогал Юзуру нагло нарушать турнирные законы. — И… Полагаю, если ты немного задержишься, ничего страшного не произойдёт. Юзу благодарно усмехнулся. «Очень кстати, гранд: я же понятия не имею, сколько времени мне придётся сидеть у Лиахама». Домой Натаниэль наверняка поедет именно этим путём — и остановится как раз на том дворе. Писать в Тихую Песнь даже зашифрованное письмо Юзуру опасался, а значит, нужно было выехать Нейту навстречу, по пути аккуратно разведав, что всё же творится на севере Дубравы. И дождаться. *** Даже присяга в Тихой Песни была своя, не похожая на привычную всем рыцарям и чародейкам. — Мы не берём никого в свидетели, — пояснила Авена. — Свидетелями считаются сами боги. Нейту это показалось странным — неужто боги не слышат каждого? — но переспрашивать и об этом он не стал, просто присоединился ко всем в небольшой прохладной зале, освещённой этим ранним вечером отблесками свечей. — Я, Алан д’Эсту, отдаю свою силу и разум Тихой Песни и клянусь преумножать её мудрость. Примите мою присягу. Он коротко поклонился грандезе, стоявшей от него в паре шагов. — Я, Керидвен де Кэратав, от имени и во имя Тихой Песни принимаю твою присягу. Клянусь учить и наставлять тебя, чтобы пути грядущего оставались ясны для тебя и всех нас. Как было прежде нас — так останется и после. Слова тоже отличались от обычной присяги — возможно оттого, что в Тихой Песни редко бывали рыцари. — Я призываю в свидетели Стробинель, владычицу искусства, пусть поможет она нашему разуму отличить знание от сора. — Боги слышат тебя, Алан, и слышит тебя Тихая Песнь. Голос Керидвен был негромким, но отчего-то звучал в этой зале отчётливо до последней буквы. Алан склонился ещё раз — и отошёл к остальным, не сдерживая радостной улыбки. — Ну что, поздравляю, младший братец! — Рэган первым шагнул ему навстречу, проказливо улыбаясь, и обнял, потом ему на смену пришла Авена, коротко поцеловавшая Алана в щёку, дошло дело и до Шефре, и до Марты... Нейт просто с улыбкой кивнул — это была не его радость, но чужая грела душу и ему. Впрочем, оставались ещё дела насущные — к примеру, стоило бы вернуться в библиотеку. Для начала, там так и остался раскрытым любопытный трактат, в котором, помимо прочего, радовало то, что писали его на ретерском, но не только. Турнирные зелья давно были предметом ожесточённых дискуссий, и не только в кругах учёных мужей и жён. Бродили слухи, что даже в Судейской Ложе не все уверены: стоит ли позволять рыцарям и чародейкам пить их перед самым выходом на полосу? Пили, конечно, совсем немного, не больше ложки — чтобы на короткое время суметь напрячь все силы, все божьи дары, данные человеку. Пресловутая ложка не давала никому преимущества, зато борьба была ярче, да к тому же зелье помогало выдержать подобное напряжение. Но горе было тем, кто пил зелья больше положенного! Создавали его в великой тайне в стенах Судейской Ложи, и только по чистой случайности Натаниэль узнал, что в его рецепт входят загадочные грибы, изредка растущие на старых пнях. Как-то, ещё в бытность оруженосцем, он бродил по лесу и, наткнувшись на один такой, принёс его в дом, сияя от счастья. Отец мгновенно остудил его пыл, покачав головой: — Нельзя его на кухню, Натаниэль. Лучше отдай сюда, передадим судьям. — А почему? — Вырастешь — поймёшь! — шутливо отговорился отец. Потом, конечно, Теган его просветил по части того, чем занимается Судейская Ложа помимо загадочных соображений о победах и издания сомнительных правил чуть не каждый год. Но рецепта того грибного зелья нигде было, конечно, не сыскать. Разумеется, кроме архивов Тихой Песни. Тут-то, должно быть, нашлись бы хоть рецепты серого порошка с востока, полыхавшего, как говорят, до небес от малейшей искры; хоть рассказы о том, что там в море, за Островами; хоть легенды о юности богов, которые никто и никогда не слышал. Нейт вглядывался в рецепт, вспоминал описания тех трав, что в него входили... И вправду, если составить из них зелье, добавить туда этих пресловутых грибов — это должно было придать сил, телесных и магических, но если пить его постоянно — оно сжигало желудок, отбивало аппетит и сон, забирало силу в мышцах, а детям не давало расти. Для рыцарей это была верная погибель, что до чародеек — разве имело это значение, пока можно было выжать из них ещё хоть каплю магии? Натаниэль, как ему казалось, привычный ко многому, почувствовал дурноту. Если это хранилось, доступное всем гостям Тихой Песни — то что же скрывала та самая комната, куда грандеза Керидвен не советовала заходить? Возможно, в любой другой момент он выкинул бы эту мысль из головы, но сейчас она стала почти спасительной — чтобы не думать о том, как этими зельями могли отравить Лину. Могли отравить других детей Хрустальной Призмы. Могли их убить. Он не без труда поднялся — ноги, казалось, чуть ослабли, будто он на мгновение превратился в Арзюра де Хигенна. Хвала богам, это было не так, и ноги обрели прежнюю подвижность. Нейт осторожно подхватил свечу и направился к комнате в башне — той самой, от посещения которой предостерегали всех. Свеча бросала отсветы на стройные ряды книг, и Натаниэля мучил вопрос — что хранит каждая из них? Может, шаловливый рассказ о похождениях прекрасной Ниневы, может — «Жизнь королей Востока» лорда Эммона д’Итрун, известного брезийского историка, может — мореходные таблицы леди Янны де Галерн... А если — очередную тайну, очередную отраву? Из башни виднелись отблески света, но Натаниэля бы не остановила сейчас и стена пламени. Если там и был кто-то — ему хотелось перемолвиться словом хоть с одним живым человеком, задать вопросы, поделиться тем страхом, что переполнял его. Грандеза Керидвен спокойно сидела в кресле, перелистывая пожелтевшие страницы какого-то фолианта, и даже не подняла головы: — Проходите, Натаниэль. Там есть ещё одно кресло, можете расположиться. Нейт кивнул, запоздало вспомнив, что на него не смотрят, и осторожно прошёл к креслу, опустился в него. Недолго царила тишина, прерываемая лишь потрескиванием свечных фитилей — до тех пор, пока грандеза Керидвен, дочитав страницу, не отложила книгу. — Откуда вы знали, что это я? — задал Нейт самый наивный из множества вопросов, которые хотел бы задать. Грандеза чуть улыбнулась: — Я не видела ни в ком из детей своего Дома готовности столкнуться со всей полнотой знания. Значит, это могли быть только вы. Возможно, в другое время слова грандезы ему бы польстили, но сейчас казалось, что хвастаться тут и нечем, и… ну да: не время. — То есть то, что стоит на полках, открытое всем желающим — это недостаточная полнота? Взгляд грандезы стал серьёзным: — Должно быть, вы о турнирных зельях? Что же, они способны убить... как и исцелять. Вы, думаю, и без меня знаете, что яд в малых дозах часто оказывается лекарством. Нейт чуть растерялся, хотя и впрямь, пожалуй, не услышал ничего нового: — Но если это прочитает кто-то с… недобрыми намерениями... он сможет обратить это в оружие, разве нет? Грандеза легким движением указала на свечу: — Этот подсвечник достаточно тяжёл, чтобы им проломили голову. Всё что угодно, задавшись целью, можно обратить в оружие. — Тогда о чём книги вокруг нас? Вдоль стен теснились полки — не так уж много. Натаниэль насчитал не больше сотни книг. — Они, Натаниэль, об уже свершённом. Не о намерениях — а о поступках. — Чем может напугать поступок, если он уже совершился? Не сложнее ли перебороть искушение? — Натаниэль никак не мог взять в толк этой странной системы. — Разве вы, прочитав об эликсирах, его испытали? Подобное — всего лишь проверка на прочность. На любое зелье можно в конце концов найти противоядие. Или додуматься, как сделать его безопасным. Вы очень юны, Натаниэль, но у вас живой ум и любопытство, и я полагаю, что вы, если захотите, сможете изобрести то, что сделает этот мир чуть безопаснее. Но есть книги, которые страшнее любых зелий. — Лицо грандезы сделалось странно отрешённым. — И поэтому их нужно скрывать? — Их могут прочитать те, кто чувствует себя готовым к этому знанию. — То есть, если я сейчас возьму книгу и начну её читать, но вы не станете чинить мне препятствий? — В Натаниэле просыпался азарт. Грандеза Керидвен покачала головой. От слабости в ногах не осталось и следа — Нейт почти вскочил, сделал несколько шагов к полке, и всё же с осторожностью выбрал первый попавшийся том, открыв наугад ближе к середине. — «...мы расчистили эту землю, чтобы она стала свободной. Было несколько деревень мятежников, но это, впрочем, уже достояние прошлого. Дорогая Феделм, моя верная пара, управляется с огнём воистину мастерски — нам оставалось заколоть только парочку беглецов. Королева будет довольна, что мятежный вождь, оспоривший её право, был наказан, а его род до седьмого колена исчез с лица земли...». Это... — У Натаниэля дрогнул голос. — Что это? — «Собственноручное жизнеописание Лехри маб Морврана, а также его пары, Феделм ферх Орнат». Они служили одной из брезийских Королев, честно, верно и истово. О них до сих пор рассказывают легенды, как о героях, а скорбь Феделм о Лехри — одна из самых красивых песен на брезийском. Если услышите один раз — не забудете. — Но... они же... Они преступники перед богами и людьми, — сглотнув, твёрдо ответил Натаниэль, пристально глядя на спокойное лицо грандезы, ничуть не намекавшее на дурную шутку. — Должно быть, каждого из тех, о ком здесь рассказано, вы назовёте именно так. На память мне приходит история об алхимике, изобретшем зелье, что помогало успокаивать боль. Оно дурманило разум и свело с ума не одну сотню людей, но несколько поколений превозносили его творение как благословение небес — пользуются им с радостью и сейчас для безнадёжно больных. Или история об одном из первых ретерских Домов — они предложили устроить первый Турнир, который пережила лишь половина рыцарей и чародеек. И сейчас нередко на Турнирах частенько становятся калеками, а случается — и погибают в погоне за наградой, но я слышала лишь песни, прославляющие храбрецов, и пели их с первого Турнира. Каждая книга — о такой истории. О людях, искренне почитающих, будто изменили мир к лучшему, и считавших, что это стоило пролитой крови, слёз и сломанных жизней. А вслед за ними так стали считать и грядущие поколения Натаниэль снова почувствовал дурноту и дрожащей рукой вернул книгу на место. — Так кто они, получается — герои или преступники? Грандеза с лёгким беспокойством взглянула на него: — Должно быть, вам лучше присесть, так будет проще продолжить наш разговор. — Хорошо. Нейт послушно добрёл до кресла и почти упал в него. Слишком много было сегодня... открытий по части бытия. — Ответить на ваш вопрос может только каждый сам для себя. Историки ломают копья веками, доказывая друг другу безо всякого успеха, был ли герой и вправду героем — или же кровавым преступником. Что есть мерило добра и зла, если даже Смерть всего лишь предоставляет нам доступ для суда истории? Какой судья может считаться на нём беспристрастным? Нейту начало казаться, что перед глазами скачут цветные круги, и он отчаянно постарался зацепиться за хоть какую-то твёрдую почву. — К примеру... если говорить о нынешнем времени — разве в хрониках не напишут однозначно, что Серен де Мадарх — преступница, а те, кто, быть может, остановят её — герои? Он понимал краем издёрганного сознания, что вопрос его наивен, что наверно найдутся те, кто будет считать Мадарх не остервеневшей женщиной, творящей огромные злодеяния, а великой грандезой, воспитавшей для Ретерии не одну принцессу, но разум отказывался это принимать. — История имеет свойство оставаться в умах большинства такой, какой её хотят видеть победители. Но, боюсь, что кто бы ни одержал победу — с каждой стороны найдутся люди, которых мы встретим на страницах книг в этой комнате. Люди, которые искренне почитали себя справедливыми и верили в то, что делают всё только во благо. Которые были исполнены самоотверженности и самоотречения во имя добра и счастья для всех, коим они принесли неисчислимые жертвы. Повисла тишина. — Грандеза Керидвен, — спросил, наконец, вконец охрипшим голосом Натаниэль, — а есть ли шанс сотворить что-то доброе для многих и не попасть на эти страницы? — Зависит только от того, насколько человек, рискующий этим, умеет вовремя остановиться и поразмыслить, стоит ли его благодеяние запрошенной цены. Тогда, возможно, он не войдёт в хроники — но и не окажется здесь. — Можно последний вопрос? Грандеза кивнула: — Почему нет? — Почему всё же эти книги не советуют читать всем? И почему вы позволили узнать о них, хоть отчасти, мне? — Целых два вопроса, — грандеза Керидвен чуть улыбнулась, — но это не беда. Не советую я своим детям пока что потому, что в возрасте того же Ланига очень сложно читать это беспристрастно, как и полагается хронисту. Когда они смогут читать это, не горя возмущением или восторгом на каждой странице — я посоветую им прийти в эту комнату без опаски. И к концу я ожидаю от каждого из них понимания — и для тех, кого они сочтут героями, а кого — напротив. Понимания того, что это были живые люди, которым свойственны и страшные ошибки, и благородство духа. — А второй? Грандеза чуть помолчала, затем поднялась и прошла к окну, вглядываясь в ночную синеву. — Очень скоро миру предстоит сильно измениться, Натаниэль де Киан. Грядёт буря. И мне показалось, что в этой круговерти вам не помешает это знание — как и многим другим. Если когда-нибудь вам доведётся стоять наравне с сильными мира сего — возможно, вы успеете заметить тот миг, когда их — или ваши — благие намерения и благородные порывы будут готовы столкнуть мир в кромешную тьму. И в любом случае сумеете сделать тот выбор, что подскажет вам сердце. *** Дверь отворилась почти без скрипа, весенний ветер сквозняком ворвался в комнату через приоткрытое окно. На подоконнике, тем временем, преспокойно устроилась трёхцветная кошка, неторопливо приводящая себя в порядок в области хвоста. Хозяйка дома нахмурилась: — Братец, имей приличия, не разваливайся тут, не у себя дома! Кошка приподняла голову и издала странный звук, больше напоминавший карканье, нежели мяуканье, на что хозяйка нахмурилась ещё больше: — А ну-ка быстро прими человеческий вид, когда я с тобой разговариваю! Нехотя, словно бы с ленцой, кошка приподнялась на все четыре лапы и спрыгнула на пол. Поднялся с него человек — тощий подросток с огромной копной огненно-рыжих кудрей, и костюм его — вернее, отсутствие костюма — позволял сделать вывод, что кошка всё же была котом. — Не ворчи, сестрёнка! — Он чуть криво ухмыльнулся и прокашлялся, прежде чем продолжить. — Я тут, вообще-то, день-деньской следил за битвой, вон, всё никак каркать не перестану по привычке. Делом, между прочим, был занят! Хозяйка фыркнула и кинула ему с кресла шаль: — Завернись хоть. Подросток закатил глаза: — Чего ты там не видела... и везде не видела, надо сказать. — Продолжение было сдобрено изрядной порцией яда. — Там умирали люди. Девочка, совсем маленькая. А ты не пришла. — Потому что это не моя война, — пожала плечами хозяйка. — Не наша. Если всех их лечить — они будут сражаться и грызться дальше, всем нам на беду. Лицо подростка резко заострилось, а в разноцветных глазах — зелёном и голубом — заиграли нехорошие огоньки: — Опять стоишь в стороне? Как обычно? Чтобы потом просто сказать, что тебе было очень жаль? Кажется, это задело хозяйку за живое — она закусила губу, но всё же упрямо покачала головой: — Я исцелила другую девочку. Ту, что может оказаться важной. Ещё одним шансом... Неужели этого недостаточно? Неужели мне нужно, подобно тебе, хвостов не вынимать из чужих судеб? — Сначала хоть один отрасти! — Подросток вздёрнул нос с почти детской, запальчивой бравадой, но мгновением позже лицо его вновь посуровело. — Хотим мы того или нет — всё уже началось. Нам не остановить этой войны. Хозяйка сгорбилась, бессильно опускаясь в кресло: — Им была дана магия, корона и знания. Когда этого стало не хватать — появились Турниры. Но они продолжают мутить воду в грязном омуте... и не хотят, не могут понять, чем это закончится. — Сдаётся мне, — подросток шептал, зло и глухо, — что некоторые из них знают об этом. Хотят этого. Дом Алых Ягод не исчез так просто, и дурной огонь не остановить. — Рианнон? Она всегда хотела мира. И хочет его даже сейчас, хотя проще было бы уступить корону — теперь, когда даже я не смогла бы её исцелить. — Уступить той, кто призывает на наши головы Бездну? — Подросток сделал вид, что ослышался. — Рианнон не глупа. И многое знает. Знает Керидвен. Рафаэль... вовремя почувствовал. — И ошибся. — Я бы не был так уверен. Он с Древнего Юга, он из Дома Алых Ягод. И он не хочет снова терять тех, кто ему дорог. Может, это что-то, что сильнее нас. Может, эта война... что-то изменит. Хозяйка горько усмехнулась: — Ты говоришь так всегда — что, быть может, это к лучшему. Но всякий раз надежды шли прахом. Это вывело подростка из себя — он отшвырнул прочь шаль и сделал шаг вперёд. — Ты знаешь, сколько раз? — прошипел он. — Ты знаешь, сколько было этих детей? Ты знаешь, сколько раз я пытался их всех спасти, а они умирали у меня на глазах?! Ты знаешь, чего мне стоило единственный раз изменить судьбу? Больше у него... — голос его чуть прервался, — у него не будет шанса вернуться. Таким, как прежде. Таким, каким он был тысячу шестьсот двадцать лет назад, пока вы, вы все, да, и ты тоже, не решили, что вы знаете лучше, а совесть вам будет только мешать! Он закрыл лицо руками и съёжился, опускаясь на пол. Хозяйка, чуть помедлив, всё же решилась соскользнуть с кресла и усесться рядом с ним, однако, не прикасаясь — просто ожидая, пока уйдут чужие слёзы. — Мы были с лихвой наказаны за свою дерзость и жестокость, — чуть сдавленным голосом проговорила она наконец. — Мы латаем дыры бытия, чем придётся, и вся наша надежда... в чём она? Подросток, наконец, отнял руки от лица, но помедлил, прежде чем тихо сказать: — Я не знаю. Я просто хочу, чтобы всё было как прежде. Чтобы мы по мелочи ругались, спорили, дулись друг на друга, но чтобы... как в детстве, понимаешь? Когда никому из нас ещё не пришла мысль убить другого. Чтобы мы все друг друга любили... Голос у него охрип, и он закусил кривящиеся губы. Хозяйка, замявшись на секунду, всё же потянулась его обнять, прижала к себе за дрожащие худые плечи. — Может, любовь и вправду спасёт нас всех. Я видела там, в метели... Надеюсь, это не последняя их встреча. Глухо донёсся тихий ответ: — Я постараюсь. Конец первой части