Когда-нибудь настанут холода И ты опять уедешь, и тогда Тебе вослед рукой — и камнем вниз, И сны сбылись, и косы расплелись.
За окном снова метёт. Множество белых хлопьев крутятся вокруг окон офиса прежде чем рухнуть также легко на землю и растаять в образовывающейся луже, если не повезёт, повезёт — скататься в сугроб, который совсем скоро уберут. Статная фигура стоит у того самого окна, облачившись в тёплый свитер, вопреки теплу в офисе. Белое, даже чуть сероватое небо, и множество снежинок, напоминающих перья. Неделя до Нового Года, а суета началась ещё числа с десятого. Волшебное время, по преданиям, именно в эти деньки свершается чудо. Да, одного новогоднего чуда мужчине у окна однажды уже хватило на четыре года и на вытекающие последствия. Он поморщился, приложив пальцы к переносице и выдохнув. Единственная радость — Катя с Матвеем, да Денис. Оставшиеся близкие люди, которые всё равно раскрасят эту неделю своим присутствием. Для Стрелецкого эта неделя всегда является траурной. Именно эти деньки когда-то перевернули его жизнь, сломали всё, что только можно было. Нет, он принял свою судьбу, на то он и психолог. Но иногда в груди щемит, правильно ли сделал в ту пору? Правильно. — Артём Александрович, мы сегодня. — мальчишка быстро взял себя в руки, — мы сегодня с Катей хотим погулять ночью, навряд ли вернёмся раньше утра. На губах Артёма сверкнула улыбка. Матвей совсем вырос за этот год, да и Катя заметно смягчилась. Они благоприятно влияют друг на друга, довольно интересный союз. Он лишь немо кивнул, ведь со стороны секретаря это уже не вопрос, а прямая фраза. Поставил перед фактом, так сказать. — За ней следи внимательно, сам знаешь, что случится — с тебя первого спрошу. —лишь уведомил его мужчина, оглянувшись. В офис влетела растрёпанная девушка, укутанная в вязанный шарф. На губах сияла счастливая улыбка, а движения выдавали нетерпеливость. Взгляд проскользнул по старшему и, после лёгкого диалога, офис опустел. Психолог плюхнулся в кресло, не отводя взгляд от вьюги за окном. Метёт всё сильнее, город напоминает снежную сказку. И где-то среди этих улочек бродит Снежная Королева, пугая люд озябшими пальцами и красными носами, заставляя прятаться в тёплые шарфы и перчатки. Она бродит в поисках мальчика, которого когда-то давно кольнула льдинкой прямо в сердце и лишила чувств, заглядывает в окна и рисует на них разнообразные узоры. Она совсем не злая, как думал каждый ребёнок во время прочтения сказки, она совсем одинокая. Кто же её полюбит за холодные руки и сердце? Кто растопит, тот и полюбит. Стрелецкий нашёл клетчатый плед, что недавно притащил Матвей. Не обидится. Он укутался в него и юркнул в кресло, точно в собственную обитель. Пляски снежинок успокаивали его точно также, как и загорающиеся огоньки вдалеке. Один огонёк, два, три… Сияют, как на новогодней ёлке. И вот свет пропал как и лёгкое постукивание по стеклу. Мужчина провалился в сон, кутаясь в плед подобно коту.И если я однажды замолчу, Меня не предавай, я так хочу. Надеяться, держаться, дожидаться. Ах, только бы надолго не прощаться.
***
Даша… Её холодные руки гладят его щёки, а с уст слетают мольбы. На собственных руках… Кровь? Он подносит ладони ближе, рассматривает. Краска, багровая краска, больше похожая на фальшивую кровь. Почему Даша говорит, что это кровь? Почему убийца? — Ах, только бы надолго не прощаться… — шепчет ласковый голос с надеждой, мольбой, обращённой к нему. — Даша… Любимая, это ведь краска, самая простая краска. Чего же ты меня убийцей кличешь? Какой же я убийца? Я твой муж, Дашенька. Ну же, чего ты плачешь? — судорожно повторяет психолог, точно околдованный. Но девушка не слышит. Её взгляд опущен на руки, а с губ слетает одно лишь «убийца». В один момент всё исчезает. Лишь темнота окутывает его, множество голосов. — Вы признаёте свою вину, Артём Александрович? — жёсткий голос, требовательный, приказной. — Нет, я не убивал его. — вторит Стрелецкий вместе с ещё одним голосом, своим собственным, только сейчас он хочет перейти на крик. —Суд постановил, приговорить Стрелецкого Артёма Александровича к восьми годам заключения по статье 110 УК РФ. Хлопок. Тишина. Артём чувствует на себе множество взглядов, но не видит ни одного человека, слишком темно. Рядом кто-то есть, его пытаются коснуться, не выходит. В ушах звенит, голова начинает кружится. Дышать в один миг становится тяжело, точно на груди лежит наковальня и давит на рёбра всем своим весом, слышен хруст. Сил нет. Он смог поднести ладонь к лицу. Капли багровой краски разбиваются о лицо, стекают. Это краска… Он пытается стереть её, но ничего не выходит, та прилипла к рукам точно также, как и дурная слава.***
Стрелецкий открывает глаза в холодном поту, стараясь поднести руки к лицу. Но двинуться попросту не выходит. За окном лишь сияют немногочисленные огоньки. Стемнело, а метель усилилась настолько, что почти не видно макушек зданий. Вдох-выдох. Ещё одна попытка пошевелиться. Смог повернуть голову и приподняться. От увиденного кровь заледенела, а ноги стали ватными. — Вы…? Как вы…? Видимо, я ещё сплю. — постановил психолог, чувствуя, что тело перестаёт его слушаться совершенно. На соседнем кресле сидел мужчина. Всё также молод, как и четыре года назад, красив. Смольные волосы совсем немного спадают на лицо, а на белоснежной рубашке пятна крови. Если бы не она, то благодаря огонькам с улицы его взгляду бы предстали многочисленные переломы, окровавленные и выпирающие кости. Мало кто выживает после падения с огромной высоты, мало кто сохраняет хотя бы человеческий вид. Леонида хоронили в закрытом гробу, однако, вопреки всему, лицо осталось нетронутым. Всё те же строгие черты, а внутри них множество чувств. Тогда… А сейчас? Есть ли там чувства? — Считайте так, вам будет проще. Здравствуйте, Артём Александрович. Помните меня? Не бойтесь, я не трону вас, вы же этого боитесь? — вкрадчиво спрашивает тихий голос, мягкий, успокаивающий. Артём хлопает ресницами, старается прийти в чувства, но вскоре понимает, что в этом нет никакого смысла. Фигура рядом настоящая, не сон, а если и сон, то самый страшный в его жизни. — Помню, Леонид. Я не боюсь… Вам не за что мне мстить. Зачем вы здесь? — шепчет психолог, не отводя взгляд от карих глаз. Сейчас кажутся совсем живыми, а на деле нет блеска, мёртвый взгляд. — Вы сами хотели меня увидеть, разве нет? Не вы ли звали меня по ночам несколько лет после моей смерти? Просыпались и вновь засыпали, чувствуя на себе чужие прикосновения, верно? Психолог замер, всем телом вздрогнул и замер. Руки Леонида дрожат, кожа бледная, с синяками под глазами. Только лицо. Ниже Стрелецкий боялся опускать взгляд, если бы не одежда это бы казалось кровавым месивом. — Верно… Это было состояние аффекта на фоне произошедших потрясений. — Ваш номер телефона в моём кармане тоже потрясение, только раннее, верно? — с грустной усмешкой спрашивает Лёня и достаёт из кармана листок бумаги, не визитку. На ней аккуратно выведена каждая цифра и имя. Тогда Артём надеялся, что Лёня позвонит. Надежда разбилась об асфальт и суровую реальность. — Я хотел пообщаться с вами после сеанса. Да и к чему это сейчас? Этот разговор лишён смысла. Вы — интерпретация моих переживаний, несбывшихся надежд. — Может и так. Доверитесь мне на один вечер, Артём Александрович? Я не причиню вам вреда, обещаю. Только оденьтесь теплее, на улице морозно, как тогда. Полторанин поднялся с места и протянул мужчине руку. Тонкие пальцы напоминали больше кости, обтянутые кожей. И Артём доверился. Он коснулся этой холодной руки и осторожно поднялся, почему-то не отпустил руку. Ледяная, слишком. — Ты что-то чувствуешь? — внезапно даже для самого себя интересуется психолог. Он отошёл к своим вещам и накинул на окостенелые плечи фантома своё пальто. Рука зацепила выпирающие сломанные рёбра, торчащие вопреки анатомии, отчего Артём дрогнул всем телом и одёрнул руку. На бледных губах Леонида сверкнула натянутая улыбка, такая, точно ему это действие далось с огромным трудом. — Вечный холод и больше ничего. Навряд ли мне станет теплее, но спасибо большое. — прошелестел мужчина, не отводя взгляд от Стрелецкого. Тот и сам надел пальто, оглянувшись на гостя. Леонид немо кивнул и повёл его за собой. В офисе было темно, свет горел лишь в коридорах, по которым они брели, выйдя на крышу. Холодный ветер тут же норовил поиграть с психологом и зацепить едва отросшие волосы, но пока ему удавалось лишь залезть под воротник пальто. Они прошли ближе к краю и Лёня остановился. Он расплывался среди усилившейся вьюги, мороз растрёпывал его тёмные пряди, но быстро терял интерес. — Помните, Артём Александрович, тот день? Четыре года назад. Мне тридцать два, вам тридцать четыре. Годы изменили нас обоих. Только мне навсегда тридцать два, до конца этого мира. Вы меняетесь в лучшую сторону, а я гнию там, в гробу под метрами земли. А будь всё иначе? — шепчет Лёня, слабо улыбаясь. Холод обдаёт его лицо, но вьюга не способна заглушить голос. — Что иначе? — едва смог произнести Артём, опустившись к краю и посмотрев вниз. — Мы могли быть счастливы и любимы. Не держите зла на мою семью, хоть я и понимаю насколько это невозможно в вашем положении, простите их. Вы талантливый психолог и знаете реакции психики на раздражающие факторы, вы понимаете и их, и Леру. Вы сильны, Артём Александрович, неимоверно сильны. А что внутри? Леонид подошёл ближе и осторожно коснулся пальцами шеи Стрелецкого, точно подстраховывая. А сам психолог дрогнул. Лёня причиняет ему боль одним своим присутствием, одним появлением. Он — не любовь, не тепло, он — влюблённость, зависимость, мания вперемешку со льдом и кровью. Глубокий настолько, что нельзя увидеть дно, нельзя познать полностью. Тогда, четыре года назад, он точно также стоял с мыслями:Не шагнёт, слишком сильный для самоубийства. Слишком сильный для своей семьи. Слишком интересный и недосягаемый.
— А внутри пустота, уже как четыре года. Тогда я потерял всё, Леонид, семью, жену, друзей. Я остался один, наедине с чужими грехами и сокамерниками, не хочу называть их чем-то человечным. Со мной сидели убийцы, на руках которых чужая кровь. Но в этом и разница — мои руки чисты. — шепчет Артём, не отводя взгляд от Лёни, боясь, что он пропадёт в этом хороводе снежинок и вновь сорвётся вниз. — Чисты, Артём Александрович… — голос Лёни тихий, осторожный, успокаивающий. Мужчина осторожно коснулся ладоней психолога, помогая подняться. Он смотрит ему в изумрудные глаза и осторожно касается холодными губами тёплой кожи, смиренно, точно дикий зверь, подчинившийся хозяину. Артём дрожит то ли от холода, то ли от нахлынувших чувств. В груди щемит от понимания, что никто из них невиновен, Лёня прав, они могли быть счастливы. Опять же, «если бы»… Стрелецкий припадает к стройной фигуре, что примерно равна ему же. Он обнимает его со всем чувством, ведя рукой по спине, вдыхая ещё ощущаемый одеколон, как тогда. Тонкие пальцы запускает в волосы, гладит их, стараясь высвободить все чувства. Полторанин ведёт ладонями по его лопаткам, поднимается к шее, ледяными пальцами перебирает едва отросшие прядки. Артём тяжело дышит, дрожит сильнее, хрипит в попытках сдержать тихие всхлипы. — Тише, чего же вы? Вы выстояли это, вы не один. Чувствуете? Даже если вам кажется, что рядом никого нет, я здесь, и вот уже четыре года рядом с вами. Я приходил по ночам, вы напоминаете мне маленького мальчика, который засыпает как только его ласково гладят по макушке и целуют в висок. Вам лучше знать почему так. — бархатно шепчет Лёня, точно также, как и в множество ночей, целуя психолога в висок бледными губами и обводя волосы пальцами. — Я… — все мысли пропадают их головы, есть только ощущения, — я бы очень хотел всё вернуть, я бы не ушёл тогда, когда был нужен вам. Не дал бы остаться там одному… Лёня молчит, чувствует как сложно Артёму даются эти слова, как больно касаться его…тела, если так можно это назвать. Но вопреки своим переживаниям он осторожно касается ладонями щёк психолога и притягивает к себе ближе. Холодные губы на своих заставляют Артёма приоткрыть глаза в изумлении и снова закрыть их, прижаться ближе и ответить. Движения давнего клиента удивляют своей нежностью, точно это томилось в нём множество лет и вот наконец воплотилось. Это не проявление той любви, о которой, возможно, привык думать каждый человек, это другая любовь, которую описать совершенно невозможно. Она заключается лишь в том, что её нельзя назвать живой. Та самая, сильная, превозмогающая годы, но не романтическая. О такой любви писали поэты золотого века, испытывая её при жизни. — Я буду рядом, Артём, никогда не сомневайся, ты не один. Тебя любят так, как никто никогда не сможет. — шепчет Полторанин, ещё раз касаясь губами уголка губ психолога и одаряя его ласковой улыбкой. В глазах потемнело, а тело перестало поддаваться любым действиям. Стрелецкий опустошённо посмотрел в глаза Лёне и потерял сознание. В ушах стоял гул, были слышны голоса, но какие-то чужие, непонятные. Он уже совсем не реагировал на них, попросту стараясь прийти в себя. — Что он там делал?! За что вам платят, чтобы вы ночью в игры играли или следили за офисом?! —раздался до боли знакомый голос. Денис. Артём очнулся утром в кабинете Дениса под одеялом. Одежда была мокрая, но часть неё была снята. Другие голоса что-то мямлили в оправдание, но Стрелецкий был слишком слаб чтобы что-то понять. С губ лишь слетело несколько строчек когда-то любимой песни:Когда настанут холода, и белая дорога ляжет, Все промолчат, никто не скажет, что с холодами не в ладах. Да дело даже не в годах, не в деньгах, не в музейной пыли. Не насовсем, а навсегда, недолго только жили-были…