Страницы

Джон Мур поудобнее перехватил карандаш в руке и принялся за последние штрихи в своём быстром наброске. Со стороны могло показаться, что он рисует небрежно — расслабленная рука, одна нога закинута на другую, полулёжа в мягком кресле, — но на самом деле его пальцы ни разу не дрогнули, словно у хирурга. Освещение было непригодное для рисования, потому что ночью в гостиной Крайцлера лампы горели совсем тускло. Пламя камина отбрасывало тени на лицо спящего Ласло. Джон почувствовал укол вины — он знал, что у его лучшего друга по сути не было даже выходных, но тем не менее, он все же заявился на его порог вечером буднего дня, чтобы выпить вместе. Ласло был очевидно уставшим, но все равно впустил Джона внутрь, что его уже радовало. В конце концов, Крайцлер никогда не делал того, что ему не нравилось. После долгого разговора обо всем и ни о чем и трёх стаканов виски, Ласло заснул в кресле, на секунду прикрыв глаза. Джон не удивился. Все-таки работа алиениста не только отнимала много времени, но и требовала постоянного контроля за своими словами и индивидуального подхода к каждому пациенту. Да, Джон и дня бы не протянул в клинике Крайцлера. Безумие пугало его больше, чем трупы и преступность. К тому же, он не был и вполовину таким же терпеливым, как Ласло. Джон усмехнулся, когда Крайцлер что-то пробормотал во сне и на секунду нахмурился. Может быть, ему снилась его работа. Джон восхищался им, на самом деле. Восхищался его профессионализмом, его умом, проницательностью, терпением, иногда пугающим интересом к проблеме пациента… Но в первую очередь — он восхищался приверженностью к делу и вдохновением, с которым Ласло встречал и провожал каждый новый день. Джон хотел видеть эти качества и в себе, но… Увы. Он заштриховал последнюю тень на странице своего блокнота для рисования и оценил результат. Это, конечно, была не самая лучшая его работа, нарисованная абсолютно спонтанно, затупившимся огрызком карандаша, буквально на коленке, при плохом освещении, но именно этот набросок нравился Джону больше всего. Да, для разнообразия ему не помешало бы почаще рисовать живых людей. Особенно тех, кто был ему небезразличен. В этом было что-то спокойное, умиротворяющее, глубоко личное до такой степени, что почти граничило с интимным. А Ласло был ему небезразличен. Далеко небезразличен. Он был его лучшим другом. Единственным настоящим другом. И Джон знал, что это было взаимно. Жаль, что в искусстве так громко воспета любовь и так тихо — дружба. Или, может быть, не так уж они и отличаются? В камине громко треснуло полено. Ласло вздрогнул и открыл глаза, сонно осматриваясь вокруг.  — Который час? — спросил он, прищурившись. — Два часа ночи, — невозмутимо ответил Джон, закрывая свой блокнот. — Мне уже давно стоило поехать домой, так что я пойду… Ласло махнул рукой. — Оставайся, — произнёс он. — Все равно через четыре часа вставать. Джон не стал спорить по двум причинам: во-первых, с Крайцлером вообще не было смысла вступать в дискуссии; во-вторых, он и сам совсем не хотел возвращаться домой в такой час. — Можешь занять гостевую комнату, — Ласло неопределённо кивнул куда-то в сторону лестницы. — Ты знаешь, где это. Прости, Джон, я устал. — Я знаю, — Джон поспешно поднялся на ноги, благополучно забыв свой блокнот на столике рядом с креслом. — У меня тоже был плохой день. Да что уж там, у меня была плохая неделя. Крайцлер хмыкнул и согласно кивнул головой, пока они поднимались по лестнице. Затем они пожелали друг другу спокойной ночи и разошлись по своим комнатам. К удивлению Джона, в гостевой уже была постелена кровать, как будто Ласло заранее знал, что он останется на ночь. Джон только усмехнулся и лёг в постель, засыпая почти мгновенно. С утра в гостиную первым вошел Ласло. Он всегда замечал выбивающиеся из привычной картины детали, поэтому даже маленький блокнот для рисунков привлек его внимание. Крайцлер нерешительно взял его в руки и покрутил. Вещь определенно принадлежала Джону — это он мог сказать наверняка. Наплевав на все правила приличия и по пути затыкая собственную совесть, Ласло полистал страницы блокнота. На некоторых из них была запечатлены не самые приятные события с работы Джона, на некоторых он рисовал цветы, на некоторых — людей в парке, скамейки и клумбы. Крайцлер пролистнул очередную страницу и замер, уставившись на рисунок самого себя. Это был скорее набросок, чем полноценный портрет, но даже в этих ломанных линиях было больше души, чем если бы какой-то другой художник взялся запечатлеть Ласло на полотне. Крайцлер посмотрел на рисунок ещё несколько долгих минут, улыбнулся и положил блокнот на место. Джон был его единственным настоящим другом. И теперь Ласло был уверен, что это взаимно.