***
Бакуго шел по улицам Дайи вслед за своими новыми знакомыми, стараясь держаться позади и делая вид, что не имеет к ним никакого отношения. Дело было в том, что Майк, как и понял юноша при встрече с ним, оказался душой компании – и теперь, когда у него появились благодарные слушатели, американец обрушил на них поток впечатлений, соображений и замечаний, в основном касавшихся сегодняшнего происшествия. Бакуго шагал, засунув руки в карманы, и отчаянно пинал пыль, бессильный что-либо предпринять – а впереди на всю улицу раздавался голос Майка, уже по второму разу пересказывавшего то немногое, что сказал мистер Айзава по поводу испытания для «беспризорника». Юноша узнал о себе много нового: Майк говорил самозабвенно, как тетерев, и слышно его, наверное, было во всем городе. Седой Кен же, как оказалось, был знатоком литературы – и, не поддерживая болтовни товарища напрямую, периодически вспоминал подходящие по смыслу цитаты. Это возмущало Бакуго не меньше, чем сплетни американца. Парень шел, опустив голову и сжав зубы. Ему хотелось сбежать, но конфискованный мистером Айзавой саквояж остался в палатке у переправы, так что об этом бессмысленно было думать. Единственным, кто не пошел за следующей порцией груза, был Снайп. Бакуго представил, как, улизнув от Майка и Кена, он возвращается к месту стоянки, и, протянув руку за своим багажом, слышит за спиной... дальше воображение рисовало парню несколько вариантов. Шуршание сапог по прибрежной гальке. «Интересно, у него есть шпоры? – задумался Бакуго. – Надо будет в следующий раз присмотреться...» Да, возможно, шаги Спайпа должны были сопровождаться позвякиванием шпор. Другая возможность заключалась в легком поскрипывании перчаток – это если бы Снайп сложил руки на груди. Ну, и, наконец, всегда можно было услышать щелчок взводимого курка... Нет, о том, чтобы сбежать и выкрасть багаж, даже и думать не следовало. «Тогда – Цую», – решил юноша. Раз уж ничего больше не оставалось... После того, как они расстались на берегу залива, Бакуго тщательно делал вид, что ничего не случилось – и, пока перед ним громоздились все новые и новые задачи и впечатления, это было несложно. Его голову занимали мысли о саквояже, испытании, револьвере Снайпа (парень и без практической демонстрации догадался, почему ковбоя прозвали именно так). Но теперь, когда оставалось только идти вслед за Майком и Кеном, слушая разглагольствования первого и цитаты второго, Бакуго все-таки задумался о том, что произошло. О том, что он почувствовал, когда Цую обняла его. «Люблю ее», – повторил юноша про себя и недоверчиво нахмурился. «Не может быть, – подумал он, густо краснея. – Чтобы я влюбился?..» Бакуго хотел было по привычке отмести «жалкие» мысли, сказать самому себе что-то вроде «Чепуха!» – но не смог. «Не влюбился... – упрямо попробовал парень, чувствуя себя так же беспомощно и неловко, как если бы попался на списывании. – Нет! Не влюбился... Это... это не то!..» Но вместо решительного «Нет!» у него получалось что-то совершенно невнятное. «Становлюсь похожим на Деку!» – Бакуго сжал губы. Ему вспомнилось, как его одноклассник мямлил и тараторил всякую чушь, стоило только поймать его за воротник. «Я не Деку! Я не слабак!» – Юноша заспешил вслед за Майком и Кеном, уже совершенно глухой к их болтовне. «Этого же не может быть, чтобы я влюбился! – продолжал возражать себе он. – Точно! – Его сердце сжалось от надежды, смешанной с горечью. – Это... это не любовь, а просто... ну...» Бакуго никогда не врал. Даже провинившись, например, затеяв драку, и глядя в глаза учителя – а то и директора – он всегда громко признавал, «кто начал». Упрямился и гордился. Но теперь... «Какой же я жалкий, – мельком подумал юноша, и попытался продолжить: – Это не влюбленность!.. Она... она просто... ну, красивая. Милая. Мне ее жалко – даже сравнивать нас смешно! Какая она лягушка... Подумаешь, обнимались! Это она влюбилась, вот что!» Бакуго запнулся, улыбаясь собственной глупости. Мысль о том, что Цую могла влюбиться в него, вызвала в сердце парня порыв светлой надежды. Как дуновение прохладного ветра в солнечный день! Бакуго повесил голову. «Не смей врать самому себе! – приказал он. – Ты уже смешон просто, Кацуки...» Юноша горько вздохнул и признал поражение: «Я влюбился». Волна стыда захлестнула его. «И при ней-то я плакал? – Сердце Бакуго отчаянно заколотилось. – При ней меня в дверь впечатали! При ней признавался...» В груди у парня вдруг похолодело. «И как же?.. – подумал он. – Как же быть дальше? Ведь сегодня я утру нос Айзаве с этим испытанием... а завтра мы отправимся в путь! Что делать-то?» Подросток закрыл глаза. Смущение, недовольство собой, страх, волнение, досада – и чудесный, неиспытанный прежде сердечный трепет, и тепло, и щекочущее покалывание – чувства и ощущения переполняли его. Бакуго ускорил шаг. Пятки и лодыжки у него холодели, руки легонько дрожали. Ему хотелось бежать куда-то, кричать – и одновременно спрятаться в какой-нибудь незаметный уголок. Из-за облаков выглянуло солнце, и улицы Дайи снова залило золотым сиянием, гораздо более ярким, чем раньше. Время уже приближалось к полудню, и вместе со светом в город пришло тепло. По утрам здесь было по-зимнему холодно, а теперь, наоборот, даже начало припекать. Водяная пыль, обрушившаяся на Дайи часом ранее, начала испаряться, и воздух был напоен удивительной смесью запахов – мокрой пыли и подсыхающей глины, древесины, мха и опилок. Было тепло и слегка душно, как в теплице. Бакуго шел и даже глядел по сторонам, так на него подействовали чувства и смена погоды.***
Цую с осторожностью приняла рекомендации из рук Белл. Сложив листочки пополам, она сунула их в карман и взглянула на маму. – Ну, давай, милая, – сказала женщина, приобнимая ее. – Ступай. Мне еще нужно зайти на кухню... А ты отнеси бумажки и положи их вместе с папиными вещами, хорошо? Девушка кивнула. Бросила последний взгляд на отель. Из переулка, в который вела дверь для прислуги, здание казалось настоящей громадой – все равно что огромный деревянный корабль; подплыв к самому борту, почти ничего не увидишь. Вздохнув, Цую коротко ткнулась лбом в плечо матери и шепнула: – Приходи скорей, ладно? – Конечно, – улыбнулась Белл. Девушка отвернулась и зашагала прочь из тенистого переулка, на залитую солнечным светом площадь. Она делала так по три раза в день – выходила из «Бауэра», закончив с уборкой и спеша вернуться к Самидаре и Сацки. Но теперь... теперь Цую шла в неизвестность. Что теперь приключится, и каким окажется их будущее, она не знала. «Мы вернемся в Кармакс? Или останемся искать работу? Встречусь ли я еще с Бакуго?» – спрашивала себя девушка. Сощурившись от яркого солнца, она вышла на площадь и повернулась в сторону берега. Привычная, сотни раз пройденная дорога теперь вела в новый, неопределенный, волнующий сердце мир. Прикусив губу, Цую оглядела толпу путешественников – сплошь незнакомые лица. Люди из далеких, чужих стран, где растут огромные оранжевые ягоды. «Может, хоть теперь Самидаре поверит», – попыталась подбодрить себя девушка. Внезапно среди спин сновавших по улице путешественников, за проносимым мимо тюком, мелькнула макушка цвета липы. Сердце у Цую громко заколотилось. «Бакуго?» – на губах девушки промелькнула улыбка. Ей вдруг стало легко и светло. После расставания на берегу она и не чаяла с ним увидеться – радовалась только, что юношу не вернут в Джуно, что ему дадут шанс... «Я ведь совсем забыла про письмо... и Мидорию! Про все, о чем я хотела его расспросить!» – ахнула Цую. И вот, теперь ее новый знакомый снова был совсем рядом – стоило только позвать... А там можно будет поговорить... поделиться... обсудить все, все переживания, воспоминания, чувства! – Бакуго! – крикнула она и заспешила вперед.***
Услышав свое имя, юноша застыл на месте. Он не верил свои ушам. «Цую?» – Молодому человеку показалось, что это всего лишь его воображение. «Я же как раз о ней думал», – попытался убедить себя Бакуго. Но надежда была сильнее логики – и он обернулся на голос. – Бакуго! – Цую, пробравшись сквозь толпу, остановилась перед ним, запыхавшаяся, счастливая. На ее обычно невыразительном личике сияла улыбка, а глаза блестели. Уши у парня отчаянно покраснели. – Чего ты здесь делаешь? – прохрипел он, обводя Цую взглядом, отчаянно пытавшимся сойти за незаинтересованный. Девушка сделала шаг вперед и снова остановилась, замявшись. «Опять обнять меня хотела?» – От смущения и радости Бакуго даже потерял дар речи. – Меня уволили, – тихо пробормотала Цую. У парня отвисла челюсть. – Что? – только и смог, что переспросить он. Между тем к ним подошли Майк с Кеном. – Добрый день, мисс, – сказал литератор. – Мы можем вам чем-то помочь? – В каком это смысле, «уволили»? – Совладав с собой, Бакуго отчаянно сжал кулаки. Цую отвела взгляд. – Ну... вот так. – Это не из-за того, что сбежала? – Сообразил юноша. Девушка покачала головой и улыбнулась уголками губ. – Чтобы дать работу... нуждающимся, – пояснила она. Бакуго надул щеки и шумно выдохнул. «Вот так история», – ошеломленно прикусил губу юноша. В разговор между тем вклинился Майк: – Я так понимаю, что вы знакомы? Когда это ты успел завести себе пассию, парень? Бакуго почувствовал себя так, будто его внезапно окатили ведром воды. – Она не «пассия»! – отчаянно выкрикнул он. – Пойдемте! Нам идти надо! – Бросив взгляд на Цую, юноша прохрипел: – В своем лагере теперь сидеть будешь? – Пока да... – ответила девушка. От сердца у Бакуго чуть-чуть отлегло. Все еще красный, как свекла, он добавил срывающимся голосом: – На обед к вам приду! Можно? Цую кивнула, и парень отметил, как у нее порозовели щеки. «Влюбилась в меня», – Бакуго отвел глаза, а затем, помявшись, бросил в сторону своих спутников: – Эй, слышали? На обед отпустите, пусть и без багажа... – Ладно, как хочешь, – развел руками Майк. – И она мне не пассия! – Ладно...***
Мидория, Яги и Урарака остановились на берегу Тайи, глядя на стремительно текущую, но мелкую воду. Последнее препятствие перед выходом на прямой участок тропы, ведущий к Приятному лагерю – очередной брод, всего лишь в фут глубиной. Мужчине с подростком предстояло преодолеть его уже в третий раз – или, лучше сказать, всего в третий, ведь до конца дня им нужно было пройти маршрут двадцать девять раз, если считать порожние ходки за новыми партиями груза. Урараке же нужно было пройти через реку только единожды. На другом берегу ее ждала безопасность крупного, полного путешественников лагеря, новые впечатления (по пути Мидория уже успел расписать в красках, сколько там есть всего интересного) – и уют у костра и палатки. «Совестно», – подумала девушка, глядя на то, как Яги и Мидория снимают обувь, чтобы не замочить ее в воде. Урарака вздохнула: «Они столько работают... а река, наверное, холодная. И тут я со своими жалобами: не могу до обеда посидеть одна в лагере!» Сжав губы, она подошла к своим спутникам и попросила: – Яги-сан, Деку-кун... А можно, я тоже... сама пойду? Ей вспомнилось, как в прошлый раз, на Финнеганском броде, Яги перенес ее на руках, потому что вода была довольно глубокая. Здесь же в некоторых местах из-под волн выглядывала крупная галька – Тайя шла хрустальной рябью, растекаясь широким, медлительным ручьем, прежде чем вновь загреметь и ускориться, и обрушиться в каньон, как и положено бурной горной реке. – Ты уверена? – спросил Яги у Урараки. – Дно каменистое, а вода холодная. «Нет, не уверена... – призналась про себя девушка. – Просто не хочется быть для вас еще большей обузой». Наверное, ее переживания отразились во взгляде, потому что мужчина повернулся к Мидории и многозначительно посмотрел на него. Щеки у Урараки вспыхнули – она сразу поняла, на что намекал Яги. – Почему бы и нет? – наивно сказал юноша. – Очако-чан справится, тут не так глубоко! Бровки у девушки приподнялись от недоумения. Поймав ее оторопелый взгляд, Мидория улыбнулся, вкладывая в это движение губ всю свою бодрость и веру в то, что у нее все получится. Урарака опустила глаза, не зная, вздыхать ей или смеяться. Ей было тепло – тепло и уютно, ведь юноша действительно верил в нее, и поддерживал, и, наверное, понимал, что ей тоже хочется быть самостоятельной. Но с другой стороны... Девушка покраснела. – Хотя... – пробормотала она. – Так я вас задержу... Пока туфли снимешь, пока наденешь... Да еще как поранюсь о камни... – Очако-чан! Это же такие мелочи! Не бойся... И ты не поранишься, здесь достаточно гладкая галька! – горячо возразил ей Мидория. Урарака хотела было признать свое поражение, но тут юноша замер. Быстренько глянув краешком глаза в сторону Яги, девушка едва не прыснула. Мужчина сделал такое выразительное лицо, что Мидория тут же вытянулся по струнке и выпалил: – Да, сэр, наверное, вы правы! Сердце у Урараки отчаянно застучало. «Ну вот что я... какая непоследовательная...» – вздохнула она. «Это все от моих чувств, – предположила девушка, глядя на Изуку. – От моих чувств к тебе, милый, глупенький Деку-кун!» Яги взвалил на плечи свой тюк с грузом и первым шагнул в воду. «Мидории же теперь придется бегать туда-сюда», – посовестилась Урарака. Но сейчас у нее была куда более насущная проблема. Отчаянно пылая щеками, она позволила юноше взять себя на руки. – Только... осторожней, не оступись, Деку-кун! – пробормотала она, одной рукой обнимая его за шею, а другой упираясь в грудь парня. – Это не то, что я тебе не доверяю... Я за себя не волнуюсь! Просто, вдруг ты упадешь? Не хотелось бы... – Все нормально, – ответил Изуку, ступая ногой в воду. – Я же... уже ходил так с тюком. – Вздрогнув, юноша зачастил: – Ты, конечно, не тюк, я тебя не сравнивал... Подростки почти одновременно поняли, что несут чушь, и немедленно замолчали. «Какой он сильный», – подумала Урарака, глядя на сосредоточенную физиономию Мидории. У него на руках девушка почувствовала себя в безопасности. Горечь вины за свою «расчетливость» и ощущение, будто она недорабатывает, испарились, как роса на травинке поздним, солнечным утром. Девушка закрыла глаза и приникла ухом к плечу юноши. Не сказав друг другу больше ни слова, они добрались до другого берега, и под ногами Мидории зашуршала мелкая галька. Юноша выдохнул, поставил Урараку на твердую землю и немедленно, не оборачиваясь, убежал обратно за грузом. Девушка проводила его теплым взглядом и подставила лицо прохладному ветерку. Тучи, принесшие водяную пыль, уже уплыли далеко на север, к перевалу, и все вокруг пылало в лучах по-летнему жаркого солнца. Лишь легкий бриз, да ледяное дыхание реки, да золото и охра кустов и деревьев напоминали о том, что уже осень. «Может, уже хватит переживать, будто я обуза?» – спросила у самой себя Урарака. «Яги-сан так добр ко мне... Деку-кун любит меня... и... я люблю его. Очако, просто не переживай больше!» – неловко закончила мысль девушка.