Моя Золотая лихорадка

      Переправа запомнилась Мидории, как серия отрывков – оказавшись на мерно покачивающейся палубе парома, можно было присесть на лавку из необработанной древесины и отдохнуть. Парень запрокидывал голову на брусья перил и глубоко дышал, глядя в серое, мягкое небо. Среди туч просвечивали молочно-белые участки облаков – все это напоминало юноше о Цую и ее простеньких платьях, пыльно-сереньком и светло-снежном. Чувства никак не отступали, и сердце Мидории сжималось от любви и горечи. «Увидимся ли мы снова?» – раз за разом спрашивал он самого себя. Борт парома мягко зарывался в песок, хлюпала влажная глина – и нужно было вставать, и тащить вьюки на берег, выискивая взглядом нужную пирамиду. Мидория уже однажды ошибся и чуть не подложил мешок картошки какому-то другому золотоискателю.       «Мы должны увидеться, – повторял про себя парень, вытирая пыльные от мешковины руки и торопясь вернуться на паром за следующей партией груза. – Я поклялся ей, и клятву сдержу! Подумаешь, три года! Обязательно найду ее в Кармаксе, и женюсь на ней. Надо было вчера соглашаться...»       Скрипели мокрые канаты, накручиваемые на бобины, и деревянная посудина возвращалась на западный берег. Кряхтя, Мидория вскакивал с лавки и возвращался к куче тюков, уменьшающейся с каждым рейсом, как гора снега на солнце.       Наконец настал долгожданный момент: Яги подал ему предпоследний мешок, а сам взвалил на плечо финальную порцию груза. Парень свалил свою ношу в центр палубы и рухнул на сиденье, утирая лоб.       – Отличная работа, мой мальчик! – Яги присел рядом и потрепал его по макушке.       – Спасибо, сэр! – Мидория улыбнулся и попытался растянуть затекшую спину. – На сегодня все?       Мужчина устремил задумчивый взгляд в сторону Чилкута – туда, откуда струилась река, окутанная облаками тумана.       – Думаю, что на сегодня и вправду достаточно, – изрек наконец Яги. – До вечера мы успели бы сделать полмили – ну, да не горит. Лучше отдохнем как следует. Нельзя надрываться в начале пути. Кстати, ты как?       – Измотался, – честно признался Мидория.       – Ну, вот и хорошо – значит, останавливаемся!       Паром причалил к восточному берегу, и толпа старателей повалила на пляж, таща грузы. Хлопнув юношу по плечу, Яги встал и взвалил мешок на себе спину. Пошатывающийся Мидория с силой втянул носом воздух. Он поднял свой тюк обеими руками и поволок его по палубе. Добравшись до пирамиды, юноша с горечью отметил, что ее придется возводить заново каждый день до конца августа – и дальше, когда начнется сентябрь, а леса вокруг уступят место каменным россыпям и холодным ущельям. «Возможно, даже до октября», – подумал парень, кладя груз.       Пожалев Мидорию, Яги сам вызвался ставить палатку, а затем уселся разводить костер. Юноша с благодарностью глянул на приемного отца и примостился на один из ящиков – перевести дух и немного восстановиться.       Скрестив ноги, парень с сожалением скользнул взглядом по истрескавшейся вощеной поверхности ботинка. И обувь, и штанины у него теперь были запачканы глиной, золой, каменной пылью. Вздохнув, Мидория потянулся к боковому карману. Оттуда он вытащил бежевые перчатки – подарок Цую – и принялся устало рассматривать их. В момент расставания ему было не до них, а потом на него навалилось столько работы, что юноша даже не вспоминал об этих вещицах. Теперь, разгладив гладкую, блестящую кожу, Мидория понял, что стоить такая пара должна гораздо больше десяти долларов.       «Бедная, глупая Цую!» – подумал он, пробуя надеть правую перчатку. Та шла, как влитая, и, должно быть, отлично смотрелась со стороны – но юноша думал только о лишениях, которым подвергла себя влюбленная бедняжка, отважившаяся на столь ценный подарок. «Дурочка! Дуреха!» – повторял про себя Мидория, поводя пальцами. Бежевая кожа, украшенная по краю двумя темно-синими полосками, приятно скрипела – будто первый снег. Парень запрокинул голову и медленно выдохнул. «Цую! Глупая, милая! – с нежностью улыбнулся он. – Я же говорил, что тебя не заслуживаю!»       – Откуда это у тебя, мальчик мой? – спросил Яги, бросив взгляд на замечтавшегося о женитьбе Мидорию.       Юноша вздрогнул и поспешно снял перчатку.       – Это... это Цую подарила!       – Ну-ка, покажи.       Парень послушался. Яги внимательно изучил ее и нахмурился.       – Теперь уже ничего не поделаешь, – сказал он после минутного раздумья. – Девушка хотела выразить чувства. Хоть, конечно, и некрасиво получилось... Родители лосося на ужин купить не могут, а она пускается в такие траты. Но ничего, юный Мидория! Все будет в порядке! Цую сделала то, что подсказывало сердце – а ты, я надеюсь, повел себя достойно.       Увидев широкую улыбку на лице приемного отца, юноша приободрился. Яги улыбался ему, совсем как в старые времена, словно вчерашнего дня не было и в помине. Мидория кивнул ему, преисполнившись благодарности, и спросил:       – Сэр... можно мне будет... я обещал ей... Когда мне исполнится восемнадцать... я бы хотел вернуться сюда – и жениться на ней.       Мужчина хмыкнул.       – Грандиозные у тебя планы, юный Мидория! Послушай меня, мальчик мой. – Он подошел к парню и протянул ему перчатку. Заглянув в глаза Мидории, Яги серьезно сказал: – Через три года ты станешь настоящим мужчиной – и, зная тебя, я с уважением и полным доверием приму любой твой выбор.       Слезы заструились по щекам юноши. Вскочив, он уткнулся в живот приемному отцу и выдохнул:       – Спасибо, сэр! Спасибо!

***

      На следующее утро Яги разбудил Мидорию и, сварив ему кружку крепкого, дымящегося кофе, объяснил дальнейший маршрут:       – Наша следующая остановка – Финнеганский брод. Он находится в четырех с половиной милях отсюда. С нашим грузом мы доберемся дотуда за четыре-пять дней.       – Соответственно, каждый день мы будем проходить всего по одной миле? – спросил юноша, перебирая пальцами в драгоценных перчатках.       Яги отхлебнул кофе и кивнул.       – У нас с тобой больше четырех тысяч фунтов груза, – продолжил говорить он. – Как ты думаешь, сколько ты сможешь перенести за раз?       – Около семидесяти? – предположил Мидория.       – Ты меряешь по вчерашнему. Учти, что все это время нам приходилось лишь переносить вьюки с места на место. Теперь же нужно будет тащить их – целую милю.       Парень призадумался. На его лице отразилась внутренняя борьба, и Яги про себя улыбнулся. Мидория явно не хотел сплоховать перед ним – но и надрываться ему не хотелось. «Боится упасть и опозориться, – понял Яги. – Эх, ты, мой борец!»       – Пятьдесят фунтов? – сказал наконец юноша.       – Для начала, – кивнул ему приемный отец. – Как пообвыкнешь, будешь таскать и шестьдесят, а потом и семьдесят.       Мидория подобрался, глубоко вдохнув. «Маленький герой», – отметил Яги и протянул ему миску фасоли.       – Поешь – и за работу.       Юноша взялся за ложку, зачерпнул густого соуса и спросил:       – А вы, сэр, сколько будете переносить?       – В первые дни по сотне фунтов. Потом – до ста семидесяти.       Глаза Мидории округлились.       – Что? – невинно спросил Яги.       – Да нет... ничего, сэр! – Парень отчаянно замахал руками, но все же сказал: – Это же... очень много.       Мужчина улыбнулся приемному сыну.       – Посчитай, за сколько ходок управимся.       Мидория поднял глаза к небу, шевеля пальцами. Потом его лицо прояснилось.       – Тридцать! – сказал он. Потом беспомощно посмотрел на Яги: – Тридцать?       – В одну сторону, – объяснил мужчина. – Не забывай, что нам придется возвращаться за следующими партиями груза. Так что пятьдесят девять.       – Пятьдесят девять миль в день? – Мидория схватился за голову. – Сэр, это возможно?       – Конечно, нет, – рассмеялся Яги. – Часть груза придется отдать индейцам – наймем носильщиков. Если повезет, донесут до самого Чилкута. Полагаю, таким образом нам удастся избавиться как минимум от двух тысяч фунтов. Остальное понесем на себе – получится около двадцати девяти миль в день. Справимся?       Юноша сглотнул и пробормотал:       – Должны.       Яги кивнул ему.       – Тогда доедай фасоль – и вперед!

***

      Следующие несколько дней были для Мидории настоящим испытанием. Он просыпался в пять утра под ласковое потрескивание костра и свист кофейника, умывался, с жалостью рассматривая натертые ладони, одевался, постанывая от ломоты во всем теле, и тащил груз по тропе. Дорога, проложенная тысячами спешащих ног, вела вдоль берега Тайи – вверх, к снежным шапкам в темно-синей дали. Воздух поутру был по-северному трескуч, и юноша ежился спросонья, хватаясь за канаты, обвивающие очередной вьюк, и шел вперед, оскальзываясь в глине, спотыкаясь и часто останавливаясь перевести дух.       Добравшись до места следующей стоянки, он сваливал груз в основание пирамиды, отдыхал и брел назад. Затем все повторялось – и так было весь день, каждый день, раз за разом. «Двадцать третье августа, – отметил Мидория очередным утром. – Прошло всего лишь два дня! Мы прошагали две мили! Что же будет дальше?»       Единственным источником бодрости был Яги. Мужчина хвалил парня при первой же возможности, шутил на привалах, и оставлял себе почти все обязанности по лагерю. Мидория жутко стыдился, но понимал – на большее пока лучше не замахиваться, иначе можно совсем выбиться из сил и стать для отца еще одним тюком, который придется тащить. «Мне нужно стать сильнее, – повторял про себя юноша, шагая по тропе с пятьюдесятью фунтами на спине. – Шаг за шагом, ходка за ходкой – выдержать, пережить, и помочь отцу! Ну же! Вперед!»       Где-то на полпути от парома до Финнеганского брода оказалось, что реку придется перейти еще раз – перебраться с восточного берега обратно на западный. Яги предложил Мидории подождать до утра.       – Пересекать реку в темноте слишком опасно, – пояснил он. – Вон, видишь, другие тоже останавливаются? Разобьем лагерь вон там. – Мужчина показал пальцем в сторону множества костров, горящих справа от тропы, у заросшего елями склона.       Юноша дотащил тюк до пирамиды груза и упер руки в бока, разминаясь. Перчатки, подаренные Цую, оказались настоящим спасением для ладоней – каждый вечер парень смотрел на покрасневшую, натертую кожу на пальцах и думал, что было бы, не окажись у него защиты. «Мозоли и кровоподтеки, вот что было бы», – сказал он самому себе и мысленно поцеловал заботливую девушку.       Яги уже разжигал костер. Мидория немножко отошел от тяжелой работы и бросил голодный взгляд на банку фасоли.       – Сейчас, потерпи немного! – Приемный отец заметил выражение его лица и усмехнулся уголком рта.       Парень расправил уставшие плечи и решил немного пройтись, посмотреть на других путешественников. Бродя меж палаток, он сам не заметил, как оказался в другой части временного городка – и вдруг услышал плач.       Люди из разных стран плачут по-разному – живя в многокультурном, густонаселенном Сан-Франциско, Мидория прекрасно знал это. И сразу понял, что плач, доносящийся со стороны очередной груды тюков, был японским.       Юноша осторожно сделал несколько шагов вперед и увидел девушку, сидящую на большом деревянном ящике. Личика не было видно – она прятала слезы за соломенной шляпкой-канотье, а растрепавшиеся каштановые волосы струились поверх ладоней тепло блестящим водопадом. Прическа у нее была совсем необычная – Мидория такой никогда не видел. «Будто шляпка у грибочка, – подумал он. – Или боб!» Девушка рыдала так жалобно и отчаянно, что парень едва не бросился обнимать ее, но вовремя остановился.       – Эй, – выдохнул он, протянув руку. – Что... что случилось?       Девушка всхлипнула и выглянула из-за шляпки. Ее глаза совсем опухли от слез.       – П... помогите... – попросила она, кусая губы.       – Что, что такое? – Мидория подошел поближе, осторожно, будто к перепуганной зверушке.       – Я... осталась одна... – Девушка снова спрятала лицо и зарыдала. – Папа... вы не видели моего папу?       Дрожа, Мидория присел рядом и робко коснулся ее плеча.       – Как тебя зовут? – спросил он, мысленно ругая себя последними словами. «Так ничему и не научился, трус ты этакий!»       – У-у-у...– Девушка согнулась пополам, заикаясь от рыданий.       – Ну, что же ты... что же... – Чувствуя себя бесполезным глупцом, Мидория погладил ее плечико, путаясь пальцами в складках рубашки.       – Урарака, – выдохнула наконец бедняжка и уронила шляпку на землю. – Очако Урарака!       – Ты японка? – Мидория перешел на родной язык, молясь, чтобы это успокоило девушку.       Всхлипнув, Урарака кивнула и сжала пальчики. Поняв, что лишилась своей хрупкой соломенной защиты, девушка спряталась за ладонями, размазывая слезы по щекам.       – Мой отец... он ушел к броду и не возвращается! – пробормотала она, икая от отчаяния.       Мидория неловко поправил белый воротничок на ее шее.       – Не плачь, – глухо попросил он. – Все... все будет в порядке.       – Почему? – Урарака шмыгнула носом.       – Потому что... потому что мы здесь, – неожиданно для себя закончил парень.