***
Яги зажег походную спичку и посмотрел на часы. На циферблате была половина пятого. Мужчина снял абажур с керосиновой лампы и покрутил бронзовый вентиль, напоминающий толстую, потертую монету. Затем бросил беглый взгляд на Мидорию, спавшего в другом конце палатки. Тот лежал, закутавшись в шерстяное одеяло, словно гусеница в кокон. Из-под складок цвета неразбавленного кофе, перемежаемых бежевыми полосками, выглядывало измученное мальчишеское лицо. На щеках искрились кристаллики соли – Мидория плакал перед сном. «Прости меня, мальчик мой, – мысленно вздохнул Яги. – Я хотел, как лучше». Прищепив хлопковый фитиль, он вытянул его на четверть дюйма и засветил от догорающей спички. Вытер заляпанные керосином пальцы о грубую ткань штанов. Пора было вставать, завтракать и собираться в путь – не сидеть же в палатке все утро? Мужчина прислушался к звукам снаружи. Лагерь старателей постепенно просыпался. Залаяла собака. Кто-то громыхнул пустым ведром. С другой стороны чиркнули огнивом и зашуршали растопкой. Пришло время выходить на тропу, но Яги почему-то медлил. Ему не хотелось будить Мидорию. Мужчина вздохнул, разглядывая лицо приемного сына. Тот спал почти безмятежно – брови слегка приподняты, губы сжаты, но не сдавлены. И все-таки в его закрытых глазах, беспорядочных веснушках и мягких скулах чувствовалась пережитая мука первой любви – и первого расставания. «Да что со мной? – думал мужчина, перебирая в пальцах потухшую спичку. – Жаль парня? Но ведь он готов к испытаниям! Вчера вон как много всего сделали! Нет, дело не в этом. Я... просто боюсь». Яги набрал в грудь воздуха. – Мидория... – Его голос прозвучал тише, чем обычно. – Просыпайся. Юноша поморщился и перевернулся на спину. Веснушчатое лицо в свете керосиновой лампы казалось вырезанным из морского янтаря, мягко-персикового и чистого, как слеза. «Бедный, бедный мальчик», – сокрушенно подумал Яги. Положив руку на плечо парня, угадывающееся под одеялом, он легонько потряс и повторил: – Мидория, вставай. Парень открыл глаза. Яги почти видел, как возвращаются к нему события вчерашнего вечера. Мидория скуксился и бросил на мужчину отчаянный взгляд. – Давай, – коротко улыбнулся Яги. – Пора собираться – и в путь. Ты будешь кофе? – Да... – Юноша потер зудящие от высохших слез щеки. – Сэр... скажите... Мужчина затаил дыхание. – Вы не сердитесь? – прошептал Мидория, перебирая пальцами край одеяла. – Я... все испортил вчера. – Не переживай, мальчик мой. Ты был искренен – и немного несдержан. Но мы ведь, – Яги проглотил комок в горле, – будем в порядке? Парень прикусил губу, глядя в пространство. – Бедная Цую, – сказал он после долгого молчания. – Вы говорили мне, сэр... – Она... сказала тебе что-то необычное, да? Мидория удивленно воззрился на мужчину, и кивнул – коротко, несмело. – Откуда вы... знаете... сэр? Яги свернул спальный мешок и взялся за кофейник. – Мой мальчик, ты ведь умнее и увереннее, чем думаешь. Раз тебя выбили из колеи – значит, было что-то серьезное. Довольно отметив, как Мидория приподнял голову, мужчина продолжил: – Можешь не говорить, если не хочешь. Просто знай – я... – Она просила жениться на ней, – выпалил юноша, зажмурив глаза. Яги замер на мгновение, сжав в руке пачку кофе – а затем тихо хмыкнул. «Глупенькая, бедненькая девочка, – подумал он. – Как же отчаянно она в него влюбилась! И как нелепо поступила... Несчастный юконский ребенок...» – Из-за этого и плакала? – почти утвердительно сказал Яги. – Мы... оба плакали. Еще раньше, когда... – Мидория покраснел, но закончил дрожащим голосом: – Мы... целовались, сэр. Мужчина деликатно промолчал и откинул полог палатки. Под тент ворвалась волна прохладного северного воздуха, принесшая запах воды и листвы, дыма и жарящегося бекона. Яги вышел под звезды и потянулся. Потом кивнул Мидории, приглашая его последовать за ним. Юноша накинул на плечи куртку – с утра на берегу было слишком свежо для одной рубашки – и выглянул наружу. – Сколько сейчас, сэр? – Без четверти пять. Лошадей обещали привести в половину шестого. Так что давай скорее завтракать – только сходи сначала умойся. У тебя глаза розовые. – Да, сэр. Мидория отправился к воде, а Яги сложил дрова в небольшой костер – вскипятить кофе и приготовить немного фасоли. Проводив взглядом удаляющегося парня, он поковырял ботинком песок и решил добавить к скудному завтраку пару картофелин.***
Мидория зачерпнул ладонями ледяную воду, пахнущую и солью, и рекой одновременно. Капли, синие в свете северных звезд, обожгли стянутую засохшими слезами кожу. Юноша умывался с горьким облегчением, избавляясь от боли, стирая с щек грязь, усталость – и память о прикосновениях Цую. Встав на колени в мокрый песок, он опустил ладони в серебрящиеся волны, наслаждаясь тем, как они струятся между пальцами. Парню вспомнились мягкие, робкие руки влюбленной бедняжки – как она гладила ему запястья, крутила пуговицы на манжетах... Мидория замочил водой рукава, будто с них тоже можно было смыть все воспоминания о нежных, лягушачьих ладошках. Внезапно в спину юноши несильно ткнулось что-то острое. Мидория замер, и холодная вода зажурчала с ладоней в песок. – Что?.. – срываясь, пробормотал он. – Не шевелись, дубина! А то как пронзю тебя насквозь! – отозвался воинственный мальчишеский голосок. – Пронжу, – шепнул Мидория. Острый предмет скользнул по рубашке парня, издав сухой деревянный шорох. – Подумаешь! – неуверенно возразил мальчишка и шмыгнул носом. – Ты ведь Самидаре? – Откуда ты знаешь? Мама тебе рассказала, да? Мидория поднялся с колен и обернулся. Перед ним, насупившись, стоял босой, нестриженый паренек в простенькой, широкой одежде. Из-под длинной челки глядели маленькие, как у матери, глазки. В руках мальчишка сжимал сосновый сучок. – Миссис Асуи действительно про тебя говорила. И Цую тоже, – сказал Мидория, неуверенно улыбнувшись. – Я... – Она из-за тебя плачет, – перебил его Самидаре, смотря исподлобья. Парень судорожно вздохнул. – Сейчас?.. – Ага, – кивнул Самидаре. – И вчера. И ночью – я слышал. Мидория закусил губу, глядя в песок. Его щеки горели, дыхание прерывалось. Юноша рухнул на колени и плеснул водой себе в лицо, стараясь прогнать чувства. Только сейчас он понял, как жалобно никла к нему девушка, перепуганная незнакомыми чувствами – и заново пережил каждый поцелуй, каждое объятие, каждое прикосновение к своему воротнику и груди. «Милая, милая Цую!» – с нежностью прошептал Мидория, вдыхая чистый утренний воздух. Он почти увидел ее – сидящую у костра, в своем снежном платьице, перебирающую в руках алый платочек. Горюющую так же, как он, и кусающую губы от воспоминаний. – Что ты с ней сделал? – осведомился Самидаре и ткнул сучком в сторону парня. – А ну, говори! – Я... ты не понимаешь... – «Не понимаешь»? Бе! – мальчишка показал ему язык. – А сам-то? Мидория закатил глаза. Уши у него пылали от стыда. – Не лезь больше, – предупредил Самидаре. – Откуда ты вообще взялся? – Из Калифорнии... Мальчишка скривился: – Сказки! – Ничего не сказки! – вспылил Мидория. Ему было трудно дышать. «Цую плачет», – мысленно повторял юноша, борясь с подступающим к горлу комом. Унявшиеся было чувства разгорелись с новой силой. Хотелось только одного – прибежать к ней, обнять, утешить, поцеловать в щечку... Самидаре топнул босой ногой и потряс кулаком: – Неважно! Я тебя предупредил, слышишь? – Слышу... – То-то же! – Мальчик развернулся и пошел прочь. Мидория постоял, опустив голову, и собрался наконец с силами. – Постой! – крикнул он вслед мальчишке. Самидаре остановился и нехотя обернулся. – Скажи ей... – Юноша поднял глаза к сереющему небу и шумно вздохнул. – Передай ей, что... что я... – Передам, что ты дубина! – Самидаре вновь показал ему язык и убежал.