До самого конца

      Куними с самого детства был самым настоящим придурком, но придурком смышлёным. Киндаичи не отставал — первые места на олимпиадах и призовые на токийский съездах умников. Но Акира всё равно угрюмо качал головой, говоря, что это не то. Тот был смышлёным по жизни: знал, как отвертеться от уборки или скинуть вину за разбитый горшок на кота; говорил, что не выполнил проект, потому что вчера была температура, — восьмичасовая температура под пуховым одеялом и со спальным колпаком на макушке; выигрывал споры простыми манипуляциями. Ютаро? Он даже от контрольных не умеет сбегать и прятаться в кладовке, когда Ойкава Тоору выпивает душу на тренировках.       С жизненным опытом Киндаичи подаваться разве что в учёных (любимая шутка отца) или ботаников (Куними). На восьмидесяти баллах далеко не уедешь, особенно, когда на первой же рабочей смене тебе делают выговор за украденную с кухни колбу под корицу, хотя ты видел, как её в сумочку медленно убирала клиентка — такая красивая, правда, Ютаро? Красивых ведь нельзя наказывать.       — Ты идиот?       — Не спрашивай, если не ждёшь ответа! — щёки красные от обиды и ноябрьского ветра, а Киндаичи снова придурок. Акира лишь вздыхает и возвращается к математике.       — Успокойся, обуй тапки и садись готовиться к тесту.       Точно. Тест. Ютаро чуть ли не снова обрёл себя на отрицательную отметку. К слову, если узнает мама о первой, — будет беда. Но Куними умеет хранить секреты. А Киндаичи любит хранить Куними.       Акира упёртый. Настолько, что он лучше просидит до четырёх утра, но обсудит новую любовь Ютаро, которая помахала ему вчера на улице. Ютаро же вторую неделю на больничном, и ему мама супчики в кровать носит, а Куними через три часа вставать. Ему мама даже завтраки по утрам не готовит, ведь знает, что Акира их терпеть не может.       В школе без Киндаичи грустно и уныло: никто ему не расскажет, как прошёл вчерашний матч по телевизору, кто подрался неделю назад за школой за ту новенькую или зачем инопланетянам ноги — инопланетянам, ты серьёзно? Скачи с таким к Ойкаве Тоору (но ведь нет, Ойкава Тоору вещает про инопланетян и их ноги только четвёртому Аобы) — и Куними за всем этим скучает. Его зовут на спортивную площадку второгодки и предлагают закурить, и Акира кидает монетку — выпадает орёл, закурить.       Ютаро совсем не сплетник и спортсмен до мозга костей, поэтому на тренировке выжимает четвёртый разминочный круг вместо второго; Куними выдыхается ещё на первом, и его забирают в подсобку разбирать инвентарь — Киндаичи почти слышит, как тот громко вздыхает и поднимает коробку с насосами для мячей. На совместных тренировках с командами Акира не хочет участвовать активно и, складывается такое ощущение, что не хочет участвовать совсем, а про индивидуальные аобаджосайские и говорить нечего.       — Поставьте свечку, Куними-чан вынес мусор! — сипит всё тот же Ойкава Тоору (не много ли про него?).       — Иваизуми снова похлопал его по плечу? — хохочет Матсукава, и командир меняется в лице с очень радостного на очень похоронное, почти плачущее.       — Вообще-то я его попросил, — обиженно бубнит Тоору, отворачиваясь, а команда взрывается смехом — точно похлопал. Тем временем, герой Куними спокойно сидит в углу и лениво набивает мячик.       После выпуска из старшей практически ничего не меняется, — разве что Ойкава Тоору наконец исчезает из рассказа и жизни обоих — а Акира и Ютаро продолжают общаться из разных университетов. Киндаичи снова отличник, чем очень гордится семья, — сам-то доволен, Ютаро-придурок? — а Куними всё также не напрягается, говоря одногруппникам, что бросил, когда те просят закурить.       Когда обоим немного за двадцать, Киндаичи предлагает вместе снимать квартиру и наконец будить друг друга по утрам, хотя, признаться честно, после переезда в одно жильё встаёт рано только сам Киндаичи, если ему не к третьей. Наступают тяжёлые времена, когда Ютаро задерживают зарплату на работе, а Акира всё также отлынивает, и тогда принимается решение совместного заработка и потребительства — кто не работает, то не ест, Куними. Тот ворчит, но в конце концов идёт в кофейню Киндаичи вторым барменом, пока тот горбатится грузчиком и периодически хвалит Акиру за прелестные молочные рисунки на пенке. В то время приходится на двоих делить не только спальную комнату и кухню, но и буквально стаканчик кофе, считая праздником, когда хватает на два с теми самыми рисунками Куними и льдом. Работа отбирает все силы — приходится спать в метро, слушая музыку одними наушниками, засыпать, едва голова коснётся подушки, и тащиться в магазин на камень-ножницы-бумагу. Ютаро меняет Акиру с головы до пят — пихает завтраки и выгоняет гулять январскими вечерами, даже если за окном минус двадцать, отбирает на ночь телефон и приглашает к себе в футон, если за окном разыгралась гроза или кошмары докучают. Но Куними меняется и сам — вспоминает давно забытую привычку скуривать по две сигареты на перерыве, пить литрами кофе или энергетические напитки, пока не вырвет, не спать из-за кошмаров и лишь лежать под боком Киндаичи до пяти.       На часах половина первого. Ютаро сидит над прописанной диетой, необходимой спортсмену для соревнований в конце года. На календаре май. Акира вновь пьёт таблетки, глотая их с полным стаканом воды, и после смотрит в никуда, сжимая пальцами пустую пачку.       — С тобой, Куними, я отъел бока, — Киндаичи решает пошутить, тихо хохоча, пока взгляд с бумажки переводит на соседа, но тот и не думал смеяться. Даже не улыбается. Ютаро быстро прокашливается, забывая. — Прости.       — Что? — Акира отвлекается от своих мыслей и во все глаза таращится на парня. Киндаичи поджимает губы — осматривает синяки у того под глазами и скулы, которые за последнее время стали заметнее.       Ютаро подсаживается ближе к Куними, устраиваясь у него между колен, и обеспокоенно рассматривает лицо сидящего на стуле человека, в то время как сам сидит на полу.       — У тебя ещё больше лицо осунулось, — он проводит тёплой ладонью по щеке и неуверенно улыбается, поднимаясь на колени и показывая приятелю исписанный лист А4. — Нет, ну ты посмотри! Мне запретили есть свинину до тех пор, пока снова не влезу в выпускные брюки! Я их надевал сто лет назад! — вновь хохочет, широкую ладонь опуская на острое колено и еле ощутимо сдавливая. Акиру впечатлило. Он смотрит потеряно, вероятно, от такой жестокости тренера, что назначил такую диету — так считает Ютаро.       — Киндаичи, — забито шепчет Куними, опуская взгляд на собственные колени.       — Ты ведь тоже против? Скажешь им, что я тушу отменную свинину в кисло-сладком, от которой даже ты не можешь отказаться? — не унимается Ютаро.       — Мне осталось жить полгода.       Приглушённый смех затихает. Киндаичи опускает руку с запиской в ней и переводит удивлённый взгляд на давнего знакомого.       — Сегодня не первое апреля, глупый.       — Я знаю, — Акира выпускает из рук пачку и вытягивает из кармана измятую бумажку.       В кухне виснет молчание, прерываемое лишь тихим ходом часов.       — Мне осталось жить около полугода, — повторяет без единой усмешки.       Куними с самого детства был самым настоящим придурком, но придурком смышлёным. Киндаичи не отставал.       — Не делай вид, словно не услышал.       — Что? — поражённо выдыхает юноша, вырывая из чужих пальцев мятую больничную выписку, датируемую прошлым месяцем. Внезапно руки холодеют. Голова тянет к полу. В горле сухо.       На листе пять печатей и диагноз.       — У меня рак.

Куними не доживёт до матча Киндаичи.