Нейротоксин

      Горелов пытался приподнять голову, но боль и слабость не давали ему пошевелить шеей и даже руками. В носу, кажется, была кислородная трубка, и прилагать особых усилий для дыхания Алексею не требовалось.       В левую руку отдавало неприятное, ноющее чувство. Капельница? Кажется, да. Неужели мне настолько плохо? Я правда чуть не умер? Или умираю сейчас?       Нет уж, никаких смертей! Не сейчас, перед Димой, мне нужно сказать ему спасибо! И я только-только выбрался из комы, лишь бы быть поближе к тебе, придурок!       Жаль, что эмоции Горелова никак не выражались на его лице. Он выглядел абсолютно спокойным, и только изредка хмурил брови и пытался что-то сказать.       Да черт возьми… в коме я хотя бы ходить мог, а тут что? Я ничего не могу! Я просто моргаю — и то с трудом — и смотрю Диме в глаза, пока он справляется с шоком!       Ужасно… просто ужасно! Как мне теперь сказать тебе все, что я хочу? И где я вообще нахожусь?       — Если трудно, не говори, — вздохнул Федотов и продвинулся ближе ко мне. — Ты очень слаб. Давай так… я буду говорить тебе что-то, спрашивать тебя, а ты моргай один раз, если согласен, и моргай два раза, если нет. Хорошо?       Горелов посмотрел в чужие глаза и моргнул. Он нахмурился и слегка пошевелил пальцами левой ладони. Игла в вене будто пробила руку насквозь, и Алексей замычал от сильной боли. Парень расслабил кисть и прикрыл веки.       Теперь я беспомощный. Просто чудесно! Прекрасно! И как долго я так еще пролежу? Может, я навсегда таким стал, а? Как же сейчас хочется выйти на улицу и пробежаться по траве…       — Отлично, — Федотов посмотрел на капельницу и взял с тумбы спиртовую салфетку. Он накрыл ей рану, затем вытащил из нее иглу и стал ждать, когда у Алексея остановится кровь. — В таком случае… а… — Дима стянул губы и почесал подбородок.       Ну! Соображай быстрее, тормоз! Я ведь даже сейчас, при смерти, думаю намного лучше, чем ты!       — Ты ведь меня понимаешь?       Это самое глупое, что ты мог спросить… кретин! Я прищурился и медленно моргнул, соглашаясь с чужими словами. А раньше бы не догадался, да? Ты только что объяснил мне правила дачи ответов!       — Хорошо… тогда, ты знаешь, какой сейчас год?       Вопрос поставил меня в ступор. Погоди… он хочет сказать, что я вот так пролежал больше года?! Я держал глаза открытыми, всеми силами объясняя Диме свое крайнее негодование непонятной формулировкой.       — А… две тысячи седьмой год, — медленно ответил он, и на выходе закончил: — Двадцать шестое февраля.       Неужели… я так долго пролежал в постели?! Больше недели?! Какой ужас… Какой кошмар! И все это время я был в своем же подсознании? Неужели я был в коме?       — Ты ведь понимаешь, что с тобой произошло?       Алексей тяжело выдохнул и опустил взгляд. Он медленно повернул голову налево и почувствовал укол тоски. Горелов моргнул в знак согласия и закрыл глаза.       Ну почему я сейчас ничего не могу тебе сказать? Почему я снова должен ждать, томить себя и тебя надеждами? Уже и так столько времени прошло, а я так и не сказал тебе обычное «спасибо» и «прости». А ты все продолжаешь делать вид, что так и надо…       Я просто хочу сказать, что я собираюсь наладить с тобой отношения по-настоящему. У меня было достаточно времени подумать, и я правда не хочу тебя терять. Столько времени я пробыл без сознания, блуждал в беспамятстве, пока вы защищали меня.       Дмитрий убрал спиртовую салфетку и осторожно положил свою ладонь на мою. Теплое прикосновение к чужой коже заставило меня почувствовать себя чуть лучше, но моя душа продолжала раскалываться, а грудь щемило от обиды на самого себя.       Горелову вдруг стало так совестно, что он, не меняясь в лице, заплакал. Глаза стали похожи на стеклянные шары, и при очередном моргании по щеке скатилось две маленьких слезинки.       Была бы возможность, я бы зарыдал прямо перед Димой.       Алексей вновь закрыл глаза и глубоко выдохнул. Федотов осторожно вытер с лица чужие слезы пальцами, он склонил голову к плечу и удивленно вскинул брови.       — Что случилось? У тебя что-то болит? — беспокойно спросил Дмитрий.       Я моргнул ему два раза и даже отрицательно мотнул головой. Только бы у меня появились силы говорить… ну почему я один такой беспомощный? Почему я не могу делать все, как нормальные люди?       — Хорошо, — Федотов опустил голову и закрыл глаза. — На самом деле… мне тоже тяжело видеть тебя таким, я тебя понимаю. Знаешь, это так странно: я вроде только-только желал тебе смерти, а теперь что? Я каждый день здесь сидел и молил тебя вернуться, лишь бы ты не умер. Мама всегда говорила мне бояться своих желаний, — Дмитрий убрал руку на лицо, и я нахмурился.       Горелов сжал зубы и пытался пересилить себя — привстать наконец и уверенно посмотреть Диме в глаза, а не валяться здесь и плакать! Слезы не помогут!       — Саша вообще сказал, что ты, возможно, не проснешься, и что все зависит от тебя самого… а если и проснешься, то ты можешь меня и не вспомнить. Никого не вспомнить, — Дима потрогал свой лоб и перевел взгляд на Лешу.       Его глаза были пропитаны страхом, болью и томным ожиданием. Что же он чувствовал все это время, пока я лежал и гулял по родным местам в своем же подсознании?       — Ты ведь меня помнишь, да? — Федотов поджал губы и с очередной надеждой посмотрел на меня. Я утвердительно моргнул и через силу переплелся с чужими пальцами. — Ты помнишь случай на реке? — я снова подтвердил это, только теперь кивком, и Дмитрий неожиданно лег головой прямо на мое плечо.       Алексей раскрыл глаза и повернулся лицом к плечу. Он уткнулся своим носом в волосы Дмитрия и расслабился.       Погоди еще немного… я соберусь с силами, и мы обязательно обо всем поговорим. Только дай мне чуть-чуть времени. Я обещаю, что не подведу тебя.       — С… — я сильно напрягся и попытался произнести хотя бы одно слово: — С… С-спас-сибо.       Горелов подергал глазом и почувствовал, как Дима поднимается. Их глаза в очередной раз пересеклись.       — Ты… — Федотов провел большим пальцем вдоль чужой ладони, — серьезно? Это первое, что ты скажешь?       Горелов усмехнулся и попытался выдавить из себя хотя бы что-то, но я быстро выдохся и обмяк. Он бы никогда в жизни не подумал, что говорить будет так тяжело!       Внутри все трепетало, так хотелось начать говорить: ругаться, плакать, смеяться и кричать. Лишь бы это слышал Дима, лишь бы я мог донести ему все, что чувствую.       — Не трать силы. Как только ты почувствуешь себя лучше, мы поговорим. А сейчас тебе нужно отдыхать, — объяснил Дмитрий и прислонил свою расправленную ладонь к моей щеке.       Горелов наклонился головой влево, туда, где была прислонена чужая рука, и закрыл глаза. Возможно, он бы сейчас заснул, но от страха вновь вернуться в беспамятство приходилось держаться за осознанный мир. Иначе я провалюсь в бесконечность и холод, блуждая по давно забытым местам своего подсознания.       Через полминуты Дмитрий взял парня за ладонь обеими руками и поднес ее к своему лицу. Алексей похлопал ресницами и стал расправлять свои длинные бледные пальцы.       Впервые вижу Диму таким. И впервые чувствую его. Я чувствую его физически и ментально, я чувствую его настрой, чувствую его отношение, чувствую даже его горячее дыхание на моей руке.       — Знаешь, мне хочется рассказать тебе о том, как мы перебирались в Выборг, — Дима тихо усмехнулся и снова посмотрел в мои глаза. — Ты знаешь, где сейчас находишься?       Горелов отрицательно мотнул головой и моргнул два раза. Он стал бегать зрачками по углам комнаты, где сейчас лежал.       Странное место. Будто попал в какую-то хиленькую квартирку времен советского союза, старые стены, отсыревшие обои, все еще деревянные окна, но есть в этом какая-то своя особенность, своя… изюминка.       Мне, как человеку, который вырос в деревне, такие квартиры даже чем-то приходятся по душе. При этом у меня у самого огромный дом со всеми видами излишеств, которые только есть на свете. Мраморные столы, позолоченные люстры, дорогие машины и куча драгоценностей.       Мне все это нравится — сразу чувствуешь себя… главным. Лучше остальных. Сразу ощущаешь, что у тебя в руках есть власть, которой нет у простых людей, и понимаешь, что ты не такой, как все.       — Мы уже в Питере. Вернулись домой, — промолвил Дмитрий. — И ты у меня в квартире.       Алексей удивленно моргнул. Дима живет… в этой старой квартире? Но почему? И почему я нахожусь тут? Неужели безопаснее места не нашлось?       И вообще, как так вышло, что мы уже в Санкт-Петербурге? Только-только ведь должны были приехать в Выборг!       Сколько именно я лежал в коме? Как Дима сказал, сегодня двадцать шестое? Уже через четыре дня весна, а я провалялся без сознания неделю и… один день. Восемь дней?       И почему я только не могу поговорить с этим кретином? Почему тогда, когда мне действительно нужно сказать ему важные слова, я не способен даже на это?! Как же это раздражает!       Вдруг меня настигло страшное наваждение — будто передо мной стоит каждый убитый мною человек. Каждый обугленный труп поднялся на две ноги, с их плеч сыпался пепел, выжженные до черной кости глазницы зловеще уставились на меня, и теперь они тянули ко мне свои сгнившие руки.       Нет! Не трогайте меня! Почему я не могу закричать?! Дима! Помоги мне! Убери их от меня, прошу, убери!       Я задрожал и зажмурился, пытаясь представить себе, что это все лишь очередной дурной сон. Может, я все еще не проснулся? Что же со мной происходит?       — Леша, тебе плохо? — нахмурился Дима. — Ну же, посмотри на меня! Не молчи! — Дмитрий вдруг схватился за мои плечи. Я медленно открыл веки и промычал.       Горелов собрался с мыслями и дважды моргнул. Всего лишь галлюцинации… после предсмертного состояния и не такое ведь причудиться может. Бред какой! И откуда только могли обугленные трупы повылезать? Понятно же, что это все ненастоящее.       Но чувство испуга всегда преобладает над логикой и здравым смыслом. Может поэтому люди и считают меня трусом? Я сначала бегу, а потом думаю.       Так в беспамятство приходилось проваливаться столько раз, что я уже сбился со счета, и в большинстве своем такое состояние было похоже с легкой дремотой, а после резким разрядом электричества — будто все тело сжимается и трясется единовременно.       Вскоре я заблудился во времени, и уже не понимал, сколько прошло часов, или, может, вовсе дней. Помню только одно — Федотов, кажется, не покидал меня ни на минуту. Он постоянно держал меня за руку или трогал мои волосы, его движения быстро приводили меня в чувства, эти касания — маяк, который указывал мне на настоящую реальность, а не на реальность, придуманную моим подсознанием.       Открывая глаза, Горелов не видел ничего, кроме размытых узоров, будто он игрался с калейдоскопом, а чужой шепот проваливался в бесконечную темную бездну, и Алексею не удавалось уловить смысл чужих слов.       Все это продлилось до самой глубокой ночи, когда полумесяц рассек небосвод и осветил лицо Дмитрия белым тусклым светом.       Он спал. Лежал головой прямо на кровати, а все остальное его тело было на полу в полусогнутом положении. Если Дима проведет так всю ночь, наутро у него не только спина, но и ноги будут жутко болеть.       Неужели Дима совсем не упускал меня из виду? Будь проклята эта слабость, не могу же я лежать так вечность!       Горелов начал двигаться, пересилив себя — голова жутко кружилась, тело ломило во всех местах, но если Алексей продолжит лежать и ничего не делать, то с каждым часом его состояние будет становиться все хуже и хуже.       Я не могу отдыхать так долго! Я уже проспал целую неделю, нужно выбираться из этого состояния немедленно!       Разорвав невидимые кандалы, Алексей рывком подался вперед и сел. Слабая спина тут же потянула его обратно, но Горелов не дал себе упасть в кровать — он сжал пальцами простыню и стал поворачивать туловище к краю кровати, чтобы свесить ноги.       Горелов оскалился и зарычал от боли, касаясь носками ступней деревянного пола. Как же это все-таки тяжело!       Я ведь не смогу сейчас встать на ноги? Я чувствую каждый сантиметр своего тела — он пульсирует в такт ритму сердца и молит о том, чтобы я остановился, чтобы я продолжил отдыхать лежа в этой удобной — на удивление удобной — постели. Ну уж нет! Ничего подобного!       Тут от беспокойного сна пробудился Федотов, он с трудом различал то, где находится, и на мгновение даже, наверно, задумался, а не сон ли это.       — Леша? Ты… — Федотов удивленно моргнул и встал, смотря на меня сверху вниз. — Ты можешь двигаться?       Не поверишь, но я сам удивлен! А языком я двигать могу? Только бы мог, пожалуйста, только бы мог!       — А… — Горелов нервно сглотнул и тихо выдохнул: — Аг-га… М-мне тяжело.       О! Я смог! Нужно просто привыкнуть! Нужно просто потренировать пару раз, и тогда я смогу говорить нормально!       Дмитрий взял Алексея за руки и поднял их. Дыхание остановилось, Горелов медленно расправил пальцы и обхватил ими чужие ладони.       Мне абсолютно все равно, как это выглядит со стороны. К черту все. Я соскучился по настоящим людям, пусть и кома была для меня всего лишь мимолетным видением. Я же вижу беспокойство в чужих глазах, я-то понимаю, что он ждал меня все это время!       — Ты весь день был почти без сознания, у тебя поднялась температура, — Федотов закрыл глаза, его лицо было таким спокойным, что я даже расстроился — неужели он ничего не чувствует? Но я ведь понимаю, что он переживает!       Дмитрий наклонился вперед и, широко открыв оба глаза, буквально накинулся на Горелова с объятьями. Алексей застыл, но через пару секунд крепко обнял Федотова в ответ.       — Спасибо, — более отчетливо прошептал Горелов. — Спасибо за все.       Алексей сжал слабыми пальцами чужую одежду и зажмурился. В нос резко ударил запах чужого одеколона, так что в ноздрях даже защекотало, и Горелов захотел чихнуть, но вовремя смог подавить это чувство. Он заметно расслабился и без всякого стыда уткнулся в чужую шею.       Как нужно брызгать на себя духи, чтобы они почти до слез вбивались в нос? Идиот…       — Ты уже благодарил меня, — пояснил Федотов.       — Я не сделал это так, как подобает. Сейчас у меня хотя бы есть силы говорить с тобой, — Алексей закрыл глаза и, собравшись с мыслями, продолжил быстро рассказывать все, что у него было на уме: — Я прошу… прощения за все, что сделал не так.       И это все? Это все, что ты можешь выдавить из себя? Ты собирался сказать столько всего, собирался чуть ли не в ноги ему падать, лишь бы он перестал считать тебя каким-то бешеным псом! Ты хотел, чтобы он воспринимал тебя всерьез, чтобы он воспринимал тебя как твоего друга, придурок! Чего же ты тогда молчишь?       Почему язык не хочет двигаться? Почему у меня стало пусто в голове?       — Забыли, — вздохнул Федотов. — Просто забыли.       Ну уж нет! Вот так оставить ситуацию, которую мы почти полтора года решить не можем?! Иди к черту, кретин, но я не отступлю, пока не закончу мысль!       — Нет! — Горелов отпрянул от Димы и схватился ладонями за чужие скулы. — Слушай меня внимательно и запоминай, ясно? Я повторять не буду! Я хочу извиниться за все, что связывало нас оковами н-ненависти все это время…       Вдруг Федотов прыснул со смеху и закрыл рот рукой. Он закрыл глаза и неожиданно рассмеялся. Алексей исподлобья посмотрел на Дмитрия и, встряхнув рукой, ударил его по лицу.       — Что смешного, кретин?! Я тут искренне перед тобой пытаюсь извиниться, с мыслями собираюсь, а ты вот так относишься к моим чувствам?! — Горелов зарычал и злобно оскалился.       — Нет-нет… просто, я никогда бы не подумал, что ты такой лирик, — Федотов потрогал свой подбородок и продолжил тихо смеяться. — Надо же, такие словосочетания употреблять начал.       — Я сказал тебе слушать меня внимательно! — Горелов не на шутку разозлился, он сверкнул пламенем в глазах и впился своим взглядом в чужой. Дмитрий послушно замолчал и выпрямил спину. Алексей почти прислонился к лицу Федотова, продолжая свою рваную речь: — Я правда не хотел убивать тебя в тот день, когда ты лишился глаза, ясно? Я не знаю, что на меня нашло! Я был не в себе! Я знаю, что ты снова можешь посчитать меня трусом, можешь подумать, что я сейчас оправдываюсь перед тобой или там… или просто несу какой-то очередной несвязанный бред — мне все равно. Я говорю тебе правду, — Горелов зарылся пальцами в чужие длинные — достаточно неплохо отросшие — волосы и уткнулся в Димин лоб. — То же самое произошло после встречи на «Нейтральной вышке». Меня вдруг так сильно разозлило, что ты выстрелил дротиком в моего человека, что я был готов прибегнуть к самым изощренным пыткам. Я говорю это сейчас тебе не чтобы казаться каким-то хорошим в твоих глазах, я лишь хочу сказать о том, что я сожалею обо всем, что я сделал. Искренне… искренне сожалению, Дим. Я виноват перед тобой.       Алексей стал тяжело дышать, восстанавливая силы после долгого и эмоционально трудного монолога.       — Это все? — задал вопрос Федотов.       Горелов отрицательно мотнул головой и нахмурился.       — Нет! Это не все! — он набрал в грудь побольше воздуха. — Я еще как следует тебя не поблагодарил! Несмотря на все, что между нами было раньше, ты рисковал своей жизнью ради меня! Ты спас меня дважды, не убил меня тогда, когда мог это сделать легким нажатием на спусковой крючок. И я правда благодарен тебе за это. Т-теперь все, — Алексей постарался сделать уверенное лицо и принять от Дмитрия любой ответ. Он отпустил чужие волосы и задержал дыхание.       — Хорошо, — Дмитрий медленно моргнул и почесал рассеченную бровь, отодвигая от себя Горелова. — Я считаю, у тебя нет оснований меня обманывать или как-то хитрить, поэтому… на этот раз я так уж и быть тебя прощу, — Федотов прищурился, теперь он не спускал с меня своего грозного взора. — Но, как я и обещал, в следующий раз так благосклонно к тебе я не отнесусь.       Справедливо. Алексей протянул Диме свою дрожащую руку и поджал губы. Он прищурился и тихо сказал:       — Тогда отныне наши отношения будут скреплены договором мести и правосудия, — Федотов осторожно обвил пальцами чужую ладонь. — Око за око, — начал Горелов.       Дмитрий хмыкнул, повернулся к Алексею в профиль своим слепым глазом и кивнул.       — …Зуб за зуб, — продолжил Дима.       — Получается, теперь ты должен выколоть мне глаз? — спросил Горелов.       — Воздержусь. Все-таки, ты мне тоже жизнь спас. И я тоже хочу сказать спасибо.       — Тогда за мной как минимум один должок. А по большей части два, — Алексей нахмурился. — За спасение из капкана в буран, и за твои физические пытки.       Парни одновременно улыбнулись и кивнули друг другу.       Так у нас образовалась новая связь — ее нельзя было назвать дружбой, но чем-то наши отношения все-таки были на нее похожи. Мы поклялись защищать друг друга во что бы то ни стало, и преодолевать предстоящие трудности вместе.       Осталось лишь сплотить наших людей и действовать, как одна настоящая команда. Я знаю, нам это точно под силу. Если мы справились тогда, то справимся и сейчас!       — Теперь расскажешь мне о том, как вы вернулись в Санкт-Петербург? И… где остальные?       — Теперь расскажу, но нужно переместиться куда-нибудь в другое место. Саша сказал, твой желудок придется заново приучать к нормальной еде, ты весь исхудал, — Алексей закатил рукав белой длинной футболки и посмотрел на свою тощую руку.       И правда… неужели я ничего не ел все это время? Или все питательные вещества поставлялись мне через капельницу прямо в кровь? Да, похоже на то.       — Что ты имеешь в виду под «нормальным местом»? — вопросил Горелов.       — Кухню, — улыбнулся Федотов. — Вставай и пойдем.       Легко сказать! Мне бы попробовать не упасть теперь после недели сна.       Алексей сжал руки в кулаки и, приподнявшись, стал медленно отрывать корпус тела от постели. Как только Горелов встал на трясущиеся слабые ноги, он почувствовал себя лучше — не все потеряно, говорил он сам себе, если я хотя бы могу стоять, значит и ходить смогу.       Только вот я совсем забыл о кислородной трубке в моем носу! Дмитрий осторожно снял ее с меня и отложил в сторону — вдруг дышать стало труднее, но я быстро смог переключиться на свои легкие, вскоре они задышали в полную грудь, и я вздохнул с облегчением.       Горелов облокотился на стену и стал делать маленькие шаги вперед. Сбоку его тут же придержал Федотов: он приобнял Алексея за плечи и выпрямил ему спину, затем отошел от стены, и парни медленно побрели на кухню.       Чувствую себя настоящим инвалидом! И ведь тоже теперь не могу ходить, как и тогда с капканом! Утешает только то, что у меня есть опора.       — А я говорил, что нужно заниматься спортом, — напомнил ему Дмитрий, а после мгновенно получил подзатыльник. — Эй!       — Завались!       Федотов закатил глаза и, включив свет в комнате, осторожно опустил Горелова на стул. Алексей зажмурился и прикрыл лицо руками. Слишком светло!       — Так… ну, в общем, тебе сейчас можно только молоко, кефир и творог, ясно? — Дмитрий открыл холодильник. — Творогом будешь питаться следующие дня три, а потом будем включать в рацион все остальное.       — Тьфу… да мне лишь бы что, у меня желудок болит, — Горелов поерзал на стуле и стал медленно открывать глаза. Ну и кухня…       Все такое старое! Но при этом в квартире на удивление чисто: видно, что постоянно протирается пыль, на полу нет никакой грязи, подоконники пусть и обшарпанные, но не черные, как бывает у некоторых! Сыростью и плесенью не пахнет. Здесь стоит запах… непонятно чего. Наверно, это просто индивидуальный запах этой квартиры.       — В таком случае держи, — Дмитрий подвинул Алексею тарелку с домашним творогом, тарелку с сахаром и положил туда ложку. — И только попробуй побрезгать.       — Дмитриев, не недооценивай меня, — Алексей тихо усмехнулся и посыпал творог сахаром. Как вкусно пахнет… лет пять творог не ел. — Я напоминаю, что вырос в деревне. Творог для меня тогда был чуть ли не основной пищей на завтрак.       Горелов зачерпнул в ложку немного сахарного творога и поднес ее ко рту. Будто и есть теперь придется учиться заново — Алексей совсем разучился жевать, челюсть немного болит, но в целом… терпимо. Он справится, он ведь сильный духом!       — И что, ты здесь живешь? — спросил Алексей. В этот момент Федотов отвел взгляд к окну и устало облокотил голову на свою руку. — С детства что ли?       — С детства, — подтвердил Дима. — Хреново тут, да?       — М-м… — Горелов покосился и сморщился от кислоты. О, боги, что это за творог отвратительный такой?! Алексей подавил рвотный рефлекс, задержал дыхание и проглотил творог. — Нет-нет, здесь уж всяко лучше будет, чем в других подобных квартирах, — пробурчал он.       — Невкусно?       — Дима, это просто ужасно! — не скрывая, воскликнул Горелов. — Ты вообще нормальный покупать вот такое? А ну сам попробуй давай. Давай-давай!       Алексей схватил Федотова за челюсть и резко подвинул его к себе. Он быстро сунул в чужой рот ложку творога и стал наблюдать за реакцией. Но Дмитрий совершенно никак не скорчился, он спокойно проглотил творог и пожал плечами.       — А что не так?       Да ну?! У меня что, еще и вкус нарушен теперь? Неужели теперь вся еда для меня будет на вкус, как прокисшее молоко?! Горелов высунул язык и оттянул его пальцами, надеясь таким образом избавиться от противного послевкусия.       — Может, это просто ты вкусовой извращенец? — шикнул Алексей. — Нет, я такое жрать не буду!       — Да ну, что тебе не нравится? Это обычный творог!       — Ну вот сам и хавай тогда! — Горелов показательно отодвинул от себя тарелку и сложил руки на груди.       — Ты как ребенок маленький! Сдохнешь ведь без еды, или снова под капельницу захотел, а? — Федотов прищурился и встал на ноги, облокотившись руками на стол. — Только из комы вышел, и уже дерзишь!       Алексей зарычал и, собравшись с силами, также встал на ноги и с вызовом посмотрел в чужие глаза. Тело пусть и дрожало от слабости, но он продолжал отстаивать свое мнение, и даже попытался стоять наравне с Федотовым — в его глазах горела решительность.       Может быть, дело в том, что творог не домашний на самом деле? Сделан на обычной молочной фабрике в каком-нибудь городе, за тысячи три километров отсюда, и хранится в холодильнике по полмесяца. А настоящий творог хранится не более двух суток! Эту химию я точно есть не буду, ну уж нет!       — Давай сюда кефир. Если и он окажется несъедобным, я тебе запрещу в магазинах появляться в принципе! — Горелов сел обратно на стул и нахмурился.       — Чем ты питаешься вообще? — Дмитрий закатил глаза и поставил перед Алексеем бутылку кефира. Алексей с подозрением посмотрел сначала на кефир, а после на Федотова.       — Я? Да всем подряд питался. Я вообще не привередлив.       — Да я вижу!       — Нет, я серьезно! — Горелов открыл кефир и поднес горлышко бутылки к губам. Отпив немного, Алексей все же решил не брезгать — вкус был хорош, пусть он и не самый лучший. — Я ем все, но только если оно качественное, понимаешь?       — Ага, понимаю, — усмехнулся Дима. — Кефир-то хоть нормальный?       — Сойдет, — съязвил Алексей. — Но мог бы быть и лучше.       Наши взгляды пересеклись, и мы улыбнулись друг другу. Кажется, мы вдвоем теперь не можем воспринимать такие перекликания за настоящий конфликт. И теперь нам кажется это забавным.       — Ты обещал рассказать о том, что у вас произошло за эту неделю.       — А? Да-да, — Федотов постучал пальцами по столу и приготовился говорить.       Горелов отставил кефир в сторону и, облокотившись спиной на стену, принялся внимательно слушать чужой рассказ.