***
Переступив порог, я ощутила что-то странное. Словно легкий прохладный ветерок ласково, подобно вуали, окутывает мои крылья и плечи; такое странное приятное ощущение покалывания. Иду на поводу у этой манящей прохлады и оборачиваюсь, видя всё ту-же золотую арку. Вот только её внутренняя часть, прямо на моих глазах, медленно затягивалась и покрывалось непроглядной коркой льда. Гладкая, ледяная поверхность, по краям которой исходит легкая дымка, переплетающаяся с проплывающими рядом облаками. Ведомая любопытством, ступаю к арке. Всматриваюсь в ледяную глубину, но кроме как разрастающихся витиеватых узоров инея, сквозь толщу льда, ничего не разобрать. Даже силуэтов Демона и Серафима на обратной стороне. Робко касаюсь ладонью таинственной поверхности, наблюдая как вокруг начинают прорисовываться расходящиеся в сторону трещинки, подобно первым морщинкам на лице. И гладкая поверхность словно оживает, начиная говорить на своем, неизвестном мне языке, чарующим, внутриутробным стоном с хрустом ломающегося льда. — Я бы не стал… — приятный мужской голос выводит меня из подобия транса, обращая все внимание к себе. — … «играться» с вратами Шепфа, заведомо дурная идея. — Он смотрел на меня неким укором и в то же время с большим интересом. Его глаза были цвета свежескошенной травы в жаркий летний день. Высокий, атлетически сложенный шатен с длинными волосами. А позади него возвышались величественные белоснежные крылья. Его крылья отличались от крыльев обычных ангелов, они переливались на солнце мерцающими бликами, подобно бриллианту на солнечном свету, тем самым указывая на его благородное происхождение. — Эй, непризнанная? — сложив руки на груди, немного раздраженно спросил Ангел, и я поняла, что какое-то время непростительно долго смотрела на него, затерявшись в реальности. — Извини, я… — замешкалась на полуслове, не зная, что сказать в своё оправдание и вместе с тем не зная, как переспросить мною пропущенный вопрос. Но кажется, Ангел прекрасно уловил этот досадный момент и снисходительно улыбнувшись повторил: — Тебя ожидает Шепфа? Вся Цитадель на ушах от появления некой, таинственной особы с божественными отметинами. — на последнем слове, он намеренно делает акцент, останавливая свой взгляд на бросающихся в глаза знаках, а у меня предательски пересыхает горло и в ответ, я лишь киваю неуверенно головой. — Превосходно, я тебя сопровожу. — Ни говоря ни слова, он просто оборачивается устремляясь вперед, вдоль выстилающихся под его ногами облаков, ступая по ним, как по ступеням сокрытой от глаз лестницы. В то же время, я остаюсь стоять, как вкопанная, наблюдая за тем, как неизвестный мне Ангел в прямом смысле уходит в небеса, и в тот самый момент, когда с очередным шагом, его фигура исчезает в плотных пуховых облаках, я срываюсь с места спеша его нагнать.***
Некогда таящие на моих руках белоснежные массы, плотно облегали меня со всех сторон, сковывая и препятствуя движению. Я словно попала в подобие трясины, только из облаков, и от какого-либо моего действия, меня только сильнее затягивало в эти удушающие фатальные объятия. Меж тем, ведущий меня Ангел, казалось не прилагал никаких усилий целенаправленно следуя вперед; а облачная дымка его даже не касалась, расступаясь перед ним по разные стороны. — Лоно небесное. — Оборачиваясь ко мне, произносит он, внимая происходящему вокруг меня безобразию и нагло ухмыляется, в то время как я, продолжаю отпихивать липнущую белоснежную массу. — В этом месте зарождаются облака. Они такие невинные и чистые, как человеческая душа в момент перерождения. — Прикрывая глаза, он делает глубокий вдох, а на лице его рисуется блаженная улыбка. — Твоя душа перерождается, поэтому они так тянутся к тебе. Чувствуют светлую добрую душу, однако… — взгляд его впивается в мои глаза, порождая неприятные ощущения, а я, стойко держу удар, не смея отвести их в сторону. — «Глаза — зеркало души», так говорят у вас на Земле? Так почему твои глаза отражают душу, что чернее ночи? — отмахиваясь рукой, он пресекает на корню ответ на свой озвученный вопрос, продолжая вести свой увлеченный монолог. — Врата Шепфа превосходно распознают энергию Ангела или Демона, и если одного лёд согревает, то другого изничтожает холодом. Так кто … — Адимус! — подобно грому, сотрясающему небеса, раздается властный голос, обрывая изречение Ангела и в тот же миг он припадает на одно колено, ослепляя меня алмазными переливами.***
Свечение прекращается, и я размыкаю глаза, видя перед собой знакомый силуэт, склонившегося на колено Ангела, и стоявший подле него силуэт старца облаченного в золотую мантию. Лик его был сокрыт в глубине капюшона, и лишь серебристые, как ртуть глаза проявлялись во мраке завораживающим отблеском. — Прошу извинить моего невежественного сына. — рука Шепфа ложится на плечо ангела, чуть сжимая его, словно в знак укора, а после, кивнув головой, его силуэт растворяется в воздухе, оставляя за собой лишь эфемерный след. — Беспечность.— бросает он вслед, взимая кисть руки вверх, и разгоняя назойливую облачность, обнажает всё то, что скрывалось от моих глаз. — Истинный сад Адама и Евы. — тональность его пропитана гордостью, в то время, как последнее облако бесследно растворяется, открывая невероятный вид на величественные водопады и цветущие деревья вокруг. Но все меркнет, когда в центре я замечаю то самое дерево, увешенное алыми яблоками. — Это ведь… — замираю от представшего взору открытия, судорожно переводя взгляд на Шепфа и встречаясь с одобрительными бликами серебра в глубине тьмы его мантии. — Да, дитя. Это место, где всё началось. Всё живое и не живое пришло из этого места. Моя главная гордость… — кисть его руки опускается на близ находящийся куст, и в миг он словно оживает. Складывается ощущение, будто по-зеленой макушке проносится легкий ветерок. Он мимолётно задевает остроконечные листики, будоража их своим прикосновением. И словно по волшебству, на моих глазах появляются молодые соцветия, они стремительно распускаются являя взору нежные, серебристые цветы. — И в то же время разочарование! — я улавливаю скользящую горечь и изменение в энергии, и в тот же миг, ещё минутою ранее зеленеющий куст, словно угасает от невидимого вредителя. Листья блекнут, а затем осыпаются обнажая оголённые побеги несчастного живого существа, обрамлёнными застывшими в подобие посмертного венка металлическими соцветиями. Всё это время, Шепфа не отрываясь следит за мной, за моими стремительно меняющимися реакциями и энергией, ведь для него я была подобна этому самому расцветающему и погибающему от его рук кусту. — Тебе известна история о Мальбонте, дитя? — мягким тоном обращается он ко мне, а я в ответ, находясь всё ещё под впечатлением, кротко киваю головой. — Так вот, Мальбонте был не единственным ребенком. — руки его складываются за поясницей, и парящая фигура устремляется вглубь сада, инстинктивно ведя меня за ним. — Прошу прощения, но разве это возможно? В писаниях значится, что дети от такого кровосмешения погибали в первые мгновения своей жизни… И… нам рассказывали об одном ребенке… — Как оказалось, возможно! — его фигура останавливается, чуть отстраняясь в сторону, открывая обзор на неизвестную, и в то же время такую знакомую, поросшую густой зеленою травой местность с виднеющимся вдали одиноким обветшалым домиком. — Писания посвящены ребенку, что стремился поселить хаос и раздор, нарушая хрупкий баланс равновесия. Но в писании намеренно нет ни слова о другом, его точной противоположности, ибо не вызывало создание это каких-либо беспокойств и опасений. Ребенок этот — девочка, кровная сестра первого. Земля под нами приходит в движение, прорывая наружу каменистые выступы. — Прошу! — с заботой в голосе произносит он, присаживаясь на одно из каменистых изваяний. — Её изъяли до того, как брат стал влиять и настраивать её на свой скверный путь, в момент, его же падения. Её отправили в то место, где она была бы в безопасности и он бы её не нашел. — произнося всё это, он внимательно следил за мной, словно ожидая какой-то реакции, в то время как я просто продолжала слушать его, пытаясь понять смысл доносимых им слов. — Однако, в тот момент, когда Мальбонте, как-то смог покинуть небытие, защита и опора, которая выстраивалась вокруг девочки разрушилась, открывая все дороги перед её братом и ведя его к ней. Ты, второе дитя, его сестра. Тебя изъяли из родной семьи, и отдали в семью смертных людей, лишив силы бессмертия. Серафим Ребекка никогда не была твоей настоящей матерью. Прости, но под возникшими обстоятельствами нам пришлось заключить с ней договор, дабы обезопасить пошатнувшееся равновесие, и она стала твоей негласной матерью и защитницей. С каждым его изречением, мои плечи сильнее поникали вниз. Вся правда, что обрушилась лавинной накрывающих чувств, я не была готова к этому! От растерянности, слёзы проступили и покатились по моим щекам «Всё ложь! Вся жизнь моя — ложь!» — глупо было надеяться, что союз ангела и демона позволит воспитать гармонию и баланс в их детях. — То, что произошло в запретном саду… — начал он так, словно подбирая каждое слово, — это очень скверно, дитя. Смею полагать, что, то существо, никто иной, как твой брат. — Но зачем ему я? — через всхлипы шепчу, находясь в подобие прострации, искренне не понимая происходящего и всей той правды, что свалилась на меня в одночасье. Состояние разбитости и обречённости, словно в один момент меня разбили на мельчайшие кусочки, а затем не умело склеили. — Мы много обдумывали с Высшими приближенными, но к единому мнению, увы, не пришли, ибо нам неизвестно, что на уме у «безумца». — Почему вы просто не убили меня, коли я являюсь сестрой Мальбонте? — совсем тихо произношу, не ожидая услышать ответ, но он следует почти сразу же, ставя всё на свои места. — Потому что, не я вас породил вопреки запрету. Вы, нечто иное, не подвластное мне. Может поэтому, Мальбонте единственный, кто смог покинуть небытие. — Шепфа резко замолкает, а потом произносит то, от чего во мне зарождается не хорошее предчувствие. — К тому же, смею полагать, что только вы единственные, кто способны изничтожить друг друга. — Что Вы хотите этим сказать? Я должна омыть свои руки кровью брата? — в этот момент я приподнимаю свой лик на Шепфа представляя его взору алые потоки слез, что обрамляют моё лицо; а он смотрит на меня, словно его вовсе не удивляет то, что он видит, лишь бросая: — Придет время, и ты сама все поймешь! — раздосадованная таким ответом и ведомая эмоциями, я резко произношу: — А что же «Божественные отметины»? К чему это всё? — я понимала, что тон мой был непростительный и, чего скрывать, мысленно я готовилась получить за неслыханную наглость, но, увы, я не могла ничего поделать с той бурей, что разворачивалась в моей душе. И вот, сотрясаясь от нахлынувшего адреналина и готовясь к чему-то страшному, в ответ я слышу ни чуть не изменившийся тон, с едва улавливаемой нотой понимания и сочувствия. — Отметины мои до конца не пройдут, это мой тебе дар и защита. Пусть окружение думает, о твоём приближении ко мне, нежели… — «о том, что я чудовище!», мысленно заканчиваю за него, в то время как он отмалчивается. — И, да. Ваша связь с Люцифером. — холодок пробегает по моей спине, тревожно подёргивая крылья. — Запрет сохраняется, но делаю снисхождение. — смотрю на него в непонимании, ожидая пояснения, на что он говорит: — Наслаждайся моментом! — рука его ложится на моё плечо, и я ощущаю растекающуюся по телу свинцовую тяжесть, тогда, как краем глаз улавливаю меняющиеся очертания местности, и раздающиеся откуда-то из глубины пару голосов. — Адам, будь добр. — Да, Отец. Резкий скачок сквозь пространство, сказывается неприятным чувством подступающей к горлу тошноты, и я чудом сдерживаюсь, что бы не окатить рвотной массой одеяние ведущего меня под руку Ангела. Опустошённая и разбитая, я смотрю по сторонам не обращая никакого внимания на расступающуюся между нами ледяную поверхность арки и обеспокоенные лица встречающих за её пределами Ангела и Демона, но стоит им увидеть моё сопровождение, как лик Ребекки пронзает холодом, а Люци враждебностью. Рука моя высвобождается из сильных рук Ангела, и в тот же миг, я ощущаю на том же месте иные прикосновения. Люцифер притягивает меня к себе бережно, ни на миг не задумываясь о неслыханной близости между нами, что так необдуманно демонстрируется перед Серафимами. Ловлю его тревожный взгляд, через завесу слез, а глаза его нервно бегают, и губы сыпят немые вопросы, которые я не в силах разобрать. — Ложь и притворство! — выдавливаю из себя, смотря через плечо на свою «Маму», читая в её глазах подобие сожаления.