Сказать, что у человека в душе, можно лишь после того, как начнёшь отнимать у него одну надежду за другой. Грегори Дэвид Робертс «Шантарам»
«— Правильно ли я понимаю, Господин Ким? Ваша разработка под названием «SSS» способна помочь людям обрести родственную душу путем простой хирургической операции? — Верно. Пока проект не готов к полноценному запуску, но я не без гордости могу заявить, что все испытания на данный момент проходят успешно. За это, безусловно, я и весь коллектив исследовательского центра «SSS» благодарны нашему спонсору…» Резко монотонный разговор сменяется попсовой песенкой свежей женской айдол-группы. Чонгук дёргается на пассажирском сидении и растерянно глядит на мать, что-то бурчащую себе под нос про новые технологии: «Лучше бы лекарство от рака изобретали, тьфу!», пока она внимательно следит за дорогой и не обращает внимания на то, что сын рядом с ней проснулся и теперь пытается понять, где именно они оказались спустя почти два часа пути. — Мам? — пыхтит Чонгук, удобнее усаживая на кресле занемевший от долгого сидения зад. — Мы скоро приедем? Женщина слегка пугается его голоса, а потом мягко улыбается одним уголком губ и заворачивает на заправку посреди полупустого шоссе. — Уже почти, Гук-и, не хочешь выйти размяться, пока я заправляю бак? Когда их подержанный Хендай Солярис тормозит у бензоколонки, Чонгук вываливается из салона, с наслаждением потягиваясь. Последняя неделя и так была для него сущим адом, а теперь ещё этот переезд… Он привык к своей беззаботной жизни в Сеуле, привык к друзьям и школьным вечеринкам, к полной вседозволенности, благополучно оплачиваемой отцом в тайне от сердобольной матери, для которой одно только слово «алкоголь» приравнивается к смертному греху по определению. С их последнего переезда прошло уже лет десять, Чонгук плохо помнит город, в котором родился, а потому его туда никогда и не тянуло, но вот прошло всего несколько часов с тех пор, как машина выехала за пределы Сеула, и его сердце уже изнывает от тоски. Бродя между стеллажей со снеками в тесном магазинчике заправки, Чон уже всерьёз раздумывает, не прыгнуть ли ему на попутку, чтобы вернуться домой. Останавливает его только состояние матери. С тех пор, как начался бракоразводный процесс, из неё словно выжали все соки — смотреть больно, а отпускать её одну было бы чистым кощунством со стороны единственного ребёнка. Отец, он уверен, справится сам, к тому же, ему есть кому доверить своё сердце. Отец Чонгука был одним из первых, кто протестировал на себе новую разработку юного гения Ким Намджуна. За это ему здорово заплатили, к счастью или к сожалению, не только деньгами. Чонгук мало вдавался в детали, но суть разработки состоит в следующем: благодаря внедрению в центральную нервную систему микро-чипа человек может слышать, как свои собственные, так и мысли своей родственной души. Такое происходит из-за совместимости ритмов головного мозга. В моменты, когда они настраиваются на одну волну, так называемые соулмейты чувствуют друг друга. Чаще всего, как отметил сам ученый, это работает во время творческой активности, в особенности — музицирования и пения, и чем ближе соулы друг к другу, тем громче становятся проекции их мыслей в головах друг у друга. Господин Чон подписался на участие в проекте, чтобы пополнить семейный бюджет, но в итоге услышал её — Госпожу Чхве, которая в том самом институте работала на ресепшене. Как отец сказал Гуку по секрету, влечение к ней он испытал сразу, как впервые увидел, а результат эксперимента только подтвердил, что они созданы друг для друга. Мама упорно делала вид, что она в порядке и всё понимает, развод проходил мирно, деление имущества напополам удовлетворило обе стороны, однако только Чонгук видел, что, на самом деле, каждый день после заявления отца о его уходе из семьи, огонь в её глазах планомерно гас до чёрных холодных угольков. — Гук-и, идёшь? Его мать для женщины среднего возраста обладает весьма привлекательной внешностью. Все годы в браке она не знала забот, работала только для своего удовольствия в цветочной лавке Госпожи Бан, с сыном которой Чонгук зависал со времён средней школы, и имела достаточно времени на уход за собой, о чём свидетельствовали нехилые суммы на чеках из салонов красоты и магазинов профессиональной уходовой косметики. Так бывает, подытожил Чонгук. Пока две родственные души обретают друг друга, как минимум одна душа остается страдать у сухого колодца. Можно сказать, это стало для него неплохим жизненным уроком, и одно он знает наверняка: даже когда процедура станет повсеместно доступной, он ни за что не воспользуется услугами компании «SSS».s🎼s
Перевод в новую школу проблем у Чонгука и его матери не вызывает. Как оказалось, мама окончила старшую школу Тэгу и там же встретила подругу, которая впоследствии познакомила её с будущим мужем. Разумеется, с тех пор директор и добрая часть учителей уже сменились, но и мама Чонгука далеко не простушка — кубки за её победы на областных соревнованиях по волейболу, плаванию и в олимпиадах по химии до сих пор красуются на стендах посреди коридора в пример старшеклассникам. — Удачного первого дня, сынок. — Мама тепло улыбается и в сотый раз поправляет безупречно повязанный школьный галстук в красно-жёлтую полоску, свободной рукой держась за руль. — Ты запомнил, как добраться домой? — На автобусе номер четыре-четыре-один-девять проехать тринадцать станций и пройти пешком шесть перекрестков, подняться по лестнице, наш дом будет по правой стороне за синими воротами, да, мам, я помню, — на автомате бухтит Чон (он повторяет это с самого утра). — Не переживай, ладно? Я буду в порядке. На удивление, он действительно в порядке. В дверях школы его встречают изучающие взгляды старшеклассников, но они не выглядят враждебно настроенными. Буквально: не проходит и десяти минут, как к Чонгуку уже подходит смельчак в таком же цыпляче-жёлтом пиджаке, как и на нём, и тянет руку для приветствия. — Ты новенький? Чон Чонгук, да? — Голос у парнишки высокий и совсем немного скрипучий; когда он говорит, его неприлично пухлые губы почти не двигаются, а узкие глаза сверкают, как будто в каких-то светоотражающих линзах. — Не пугайся, — смеётся он, и эти самые глаза-фонарики сужаются в тонкие полумесяцы. — Я Пак Чимин, староста класса, в который тебя определили. Директор со вчерашнего дня мне про тебя все уши прожужжал. — Пак Чимин чешет затылок и его мягкие небрежно уложенные шапкой волосы светло-русого оттенка забавно пушатся. Чонгук невольно улыбается. — Точно, — наконец заговаривает он, неловко прокашлявшись. — Позаботься обо мне, пожалуйста. — И жмёт маленькую, как будто детскую, ладошку в своей крепкой ладони. Вообще-то, переводиться в середине учебного года не очень удобно: отличается и расписание, и загруженность определёнными предметами, и это только бонус к тому, что необходимо привыкать к новым учителям и одноклассникам. Чонгук пялится в лист с дисциплинами на выбор и тихонько хнычет. В отличие от его старой школы, где упор делался на гуманитарные науки, в этой предпочтительнее естественные — ну, те самые, в которых он полный ноль. Так, на литературу отведено всего ничего часов, зато уроков химии может быть сразу три подряд, и это не только утруждает, а ещё и здорово бесит. Пусть и в литературе Чон не гений, но уж химия… увольте, проще повеситься прямо в кабинете на этой газовой трубке для экспериментов с огнём, чем сдавать обязательный экзамен в конце года. Ну что за непруха! Чонгук, назло системе, жирно обводит факультативы по корейскому и литературе, на что Чимин, наблюдающий за его умственными потугами, хмыкает. — Боюсь, ты будешь единственным студентом из нашего класса, кто не иронично взял литературу. Заебись, думает Чонгук и убирает занесённый над математикой карандаш в сторону волейбольной секции, он ещё и попал в класс ботаников. Это не единственная старшая школа в Тэгу, есть ещё одна, очень похожая по набору предметов на его прежнюю, но туда добираться через весь город, и маму, к тому же, совсем одолели ностальгические чувства. Есть что-то такое, по её мнению, в том, чтобы сын окончил ту же школу, что и родитель. Такое… что-то там про преемственность поколений. Чонгук был слишком занят своим горем, чтобы вникать в суть её вдохновлённого монолога. Ей легко говорить — она у него буквально монстр в области химии: получила на экзамене высший балл и поступила в медицинский без особых проблем, даже стипендию себе выбила, а вот сын, похоже, на всю голову творческий, раз уж во всех этих лантаноидах, актиноидах и им подобным шарит, как пингвин в аэродинамике полёта. Никак, то бишь. — Записываем тему: «Генетическая связь между классами неорганических и органических веществ», — вещает учитель, загородив учебником всё своё лицо. Сокрушенный стон Чонгука слышно в самом Сеуле.s🎼s
Вопреки неутешительному прогнозу Пак Чимина, в классе литературы Чонгук не единственный, кто «выбрал его не иронично». И пусть Мин Юнги на класс его старше, видеть кого-то, кто не просто проводит время, занимаясь домашкой по другим предметам, а действительно читает художественную литературу, крайне приятно. Собственно, по этой причине Чонгук уверенно шагает к его столу, что на задних рядах, почти в самом конце кабинета. В новой школе за неделю Чон уже успел трижды поверить в Бога — удача находила его на каждом шагу, видимо, компенсируя масштабный провал с учебной программой. На уроках его не трогали, учителя с пониманием отнеслись к его положению, но всё же рекомендовали в ближайшее время найти репетитора или начать заниматься с одноклассниками и, судя по тону (снисходительному ли, жалостливому ли), которым эти рекомендации ему преподносились, заняться их выполнением следовало в ближайшее время. Чонгук, по своей натуре, довольно общительный парень, а в старой школе перед его харизмой и вовсе устоять мало кому удавалось, а тут с налаживанием контактов пока идёт туговато. За исключением старосты и Давон — девушки со схожей по звучанию фамилией — он особо ни с кем не общается. Большинство одноклассников за его спиной, наивно полагая, что новичок глухой на оба уха, шепчутся и о его выпущенной из брюк на одну сторону рубашке, и о творческом беспорядке на голове, и о крошечной, вообще-то, почти незаметной татуировке в основании большого пальца с размытым изображением замочной скважины — глупость, совершённая в средней школе с легкой руки Чана, того самого сына маминой начальницы, который сам, между прочим, в итоге дал заднюю и себе набивать ничего не стал. И вот эту печальную ситуацию исправил Мин Юнги с его крашенными в платиновый блонд волосами-сосульками, томиком «Белого Клыка» Джека Лондона в левой руке и обкусанным на половину длины карандашом в правой. Это был третий день Чонгука в качестве новичка и первое занятие по литературе, куда он сам принёс «Шантарама» Робертса и крайне невесёлый настрой. Позднее Юнги привлёк его внимание громким всхлипом, на что Чонгук обернулся и заметил старшего утирающим нос манжетой рубашки. — Убежал? — с сожалением поинтересовался Чонгук, кивая подбородком на изрядно потрёпанный мягкий переплёт. — Убежал, — после затяжной паузы подтвердил старшеклассник. Этим же днём они вместе обедали в столовой и Юнги жаловался, что если ему придётся видеть чёртово гороховое пюре ещё хоть раз в жизни, он уйдёт в лес и станет отшельником, приручающим волков. Чонгук с ним согласился, но пюре всё же доел. Он его, на самом деле, любит ещё с детства. — Привет, — бросает Чонгук, занимая место рядом с хёном. Сегодня в его руках «Пролетая над гнездом кукушки» в новом издании, если судить по новизне обложки, а на парте рядом банка лимонной газировки из автомата. — М, — Юнги кивает, не отрываясь от книги. Они ни разу нормально не разговаривали. Чонгук даже не уверен, что ему стоит таскаться за хёном, чем он, собственно, и занимается в свободное после класса по литературе время за обедом или после школы, пока старший бредёт к остановке, забросив пиджак на одно плечо и волоча однотонную тканевую сумку за длинную лямку так, что она почти достаёт до земли, но с ним ему определённо комфортнее, чем со взрывным Пак Чимином, вокруг которого постоянно вьётся куча народу с тонной вопросов о учёбе и внеклассных мероприятиях. Но Юнги вроде бы не против его посягательств на личное пространство, да и Чонгук не видел, чтобы он ещё с кем-то общался. — Хён, — зовёт его Чонгук в короткий промежуток времени, пока Юнги откладывает книгу и пьёт газировку. — Как у тебя с химией? — Всё же воспользоваться советом учителя ему и правда не помешает. — Никак, — разочаровывает старший, — могу дать тебе свои конспекты с прошлого года, но на репетиторство не рассчитывай, у меня нет времени. Юнги-хён в общении кажется отстранённым и холодным, но для Чонгука первое впечатление оказывается более весомым. Если человек плачет над одиночеством Белого Клыка, значит он априори не может быть плохим, в этом он уж точно уверен. Получить конспекты от старшего это же почти как рождественский подарок. Из их унылого и одностороннего по большей части общения Чонгук успел выяснить, что после школы Юнги работает в доставке, а значит и времени у него чертовски мало. Наверняка он ходит в этот класс только затем, чтобы немного расслабить мозги. — Принесу завтра, — говорит старший, не дождавшись ответа, и снова утыкается носом в переплёт.s🎼s
В целом, эта школа неплохая, если не учитывать её абсолютную тоскливость. Ни тебе разборок между одноклассниками, ни тебе вечеринок по выходным — одни только сплетни и бесконечная зубрёжка. Быть может, Чонгук ещё недостаточно влился в коллектив, но на второй неделе он буквально изнывает от тоски. Раньше он не был особым любителем шумных развлечений, друзьям приходилось силком волочь его из мягкой постельки, однако теперь, когда всего этого не стало, он физически ощущает, как ему не достаёт побегов из дома, соджу, разлитого в пластиковые стаканчики глубокой ночью на берегу реки Хан, и танцев на городских улицах в то время, когда они оживают для безудержного веселья молодёжи. Что имеем — не храним, вздыхает Чонгук тоскливыми вечерами за учебниками. В доме, где он вместе с матерью поселился, две спальни и гостиная, совмещённая с кухней. Это примерно в два раза меньше, чем их прежний дом, но Чонгук старается не подавать виду, как он на самом деле разочарован крошечной комнаткой три на три взамен целого мансардного этажа с окнами в сад и узким балкончиком, где он тайком курил на первом году старшей школы, пока не получил выговор от отца с последующей просьбой не спалиться перед мамой: «Ты представляешь, как она отреагирует?». Представляет, ещё как расплачется и поставит на судьбе сына крест, мол, сначала сигареты, потом девушки и секс без обязательств, а там и до наркомании не далеко. В общем, курить он сразу бросил. Вышеупомянутая мама же здесь чувствует себя вполне комфортно, ловко лавируя в узком пространстве между тумбами кухонного гарнитура, пока собирается на работу — устроилась в цветочную лавку, больно прикипела к возне с растениями. Поступить-то на медицинский она поступила, только вот уже на втором курсе забеременела и бросила учёбу, так что о карьере врача и думать забыла. А стоило бы, теперь-то, когда нет маленького ребёнка, о котором нужно заботиться. Не-маленький ребёнок говорит ей об этом, просматривая объявления о работе, за которую мог бы взяться школьник, пока женщина готовит ужин. Она замирает и смотрит на него снисходительно: — Чонгук-и, моё время для учёбы уже прошло. Она не говорит этого, но Чонгук знает, что мама очень хочет, чтобы сын забрал её давнюю мечту себе, а его эта идея не прельщает. Он действительно слишком, слишком далёк от подобного. Своей собственной мечты у него нет, и это Чонгука временами смущает. Сверстники-то уже вовсю строят планы на будущее, а у Чонгука, видите ли, сегодняшний день, он никуда не торопится. Такой уж он человек… изменчивый. Сегодня одно, завтра другое, увлекается всем понемногу и ничем по-настоящему. В прошлом месяце увлёкся видеоиграми, но бросил после первой «слитой катки», а где-то полгода назад вообразил себя художником. Потом отец в шутку сказал, будто дерево на его холсте больше похоже на тучу, и с рисованием тоже пришлось завязать. Так было всю жизнь, Чонгук словно и не умел привязываться к чему-то вовсе. Потому он и по старому дому уже почти не скучает. Только по отцу очень сильно. — Чонгук-и, как ты там? — Голос у папы севший после долгого рабочего дня, но, вроде как, счастливый. — Я в порядке, — без энтузиазма отвечает Чонгук, вертя карандаш над конспектом Юнги-хёна. — А ты? — В полном! — тут же говорит отец, и на душе становится как-то паршиво. Чонгук обоих родителей любит, но несправедливости не отметить не может. Мама хоть и изображает из себя довольного жизнью человека, но он же слышит, как она по ночам плачет за стенкой, а по утрам по кускам себя собирает. Теперь, без денег мужа, она не может позволить себе салоны и профессиональную уходовую косметику. Неумолимо приближается дата оплаты счетов за дом, а ещё продукты на что-то надо покупать, сына одевать и самой одеваться. Всё перевернулось с ног на голову. Чёртов Ким Намджун и его чёртов «SSS», чтоб он на старте провалился, — вот, что об этом думает Чонгук. Но это так, напускное. Он парень неглупый и знает — брак родителей и до эксперимента трещал по швам. Они не ссорились и не били посуду, только молчали за столом и часто ночевали в разных комнатах, что было ещё хуже. Тарелки-то хоть купить можно, а вот новые чувства на замену остывшим в «7/11» ниже по улице ещё не завезли. Ему не хочется, чтобы у него было так же, ой как не хочется, вот и отмахивается от любого разговора, начинающегося со слов: «Не завёл ещё подружку?». Бывало, конечно, встречался месяц-другой, но, как у него в принципе со всем, что требует усидчивости и терпения, быстро остывал и сам начинал молчать, отвлекаться во время разговора, отменять встречи. Разбивать кому-то сердце не входило в его планы, да и своё он планировал поберечь от всех этих терзаний. Родители вон бросились однажды в омут с головой, и к чему это в итоге привело? Нет уж, у него вон тест по химии на носу, результаты на тренировках по волейболу обещают ему вскоре попасть в основной состав и… о, на работу приняли!s🎼s
За семнадцать лет своей жизни Чонгук работал только по дому и то — по личной инициативе и крайне редко. Доставлять еду оказалось не так легко, как он сначала думал, особенно в дни, когда на работу приходилось шагать прямо с тренировки. Однако есть и плюсы: он дополнительно тренирует ноги на велосипеде, а в дождливые дни — пешим ходом. Мопед ему по возрасту не положен, машина так и тем более, до водительских прав как минимум год, а чтобы получить в распоряжение машину ресторанчика ещё водительский стаж нужен. Сентябрь подходит к концу, с гор налетают ветра, а по химии в промежуточном тесте стоит тоскливая тройка. Уже месяц Чонгук привыкает к новой жизни. Успешно, если ориентироваться на средний показатель для подростка его возраста. Друзей, конечно, он не завёл, зато знакомых теперь — целых два класса, его и Юнги-хёна, к которому младший бессовестно прилип, как банный лист между лопаток. Никто уже не шепчется ни о рубашке, ни о татуировке, зато приветливо улыбаются и зовут за свой стол в столовой, но Чонгук себе не изменяет и идёт прямо к Юнги-хёну, которого из-за него стали замечать. Оказывается, Мин раньше был тут кем-то вроде привидения: слонялся себе из класса в класс, как сонная муха. Не тихушник по природе, но как будто бы по жизни заебавшийся… Как-то уж слишком для восемнадцатилетнего парня. — Живёшь один? — удивляется Чонгук. — Живу один, — Юнги ворочает лапшу по тарелке, без аппетита смотрит, как перекатывается по ней мясной шарик. — Родители в порядке, если ты об этом. Просто нам… не по пути. Уточнять и лезть парню в душу Чонгук не торопится, только на ужин в воскресенье зовёт, у мамы в планах пибимпап с говядиной и пицца, которую Чонгуку обещал повар в ресторанчике, где он подрабатывает, в качестве похвалы (или привета маме, которая как-то его подвозила, что от цепкого взгляда Господина Ли, конечно же, не ускользнуло). В ответ на это Юнги тоже не уточняет, почему Чонгук живёт без отца и с какой стати вообще переехал в середине учебного года, за что Чон ему безмерно благодарен. Он о семейной ситуации ещё никому не говорил, не успел сблизиться, чтобы доверить такую информацию. Почему-то ему кажется, что неполноценность его семьи убавит от его и так скромной репутации несколько баллов, а этого допустить пока никак нельзя. В воскресенье за ужином хён внезапно открывается с новой стороны, когда улыбается во весь рот и хохочет над шутками матушки Чона. Улыбка у него кошачья, и лицо сразу становится мягкое-мягкое, мама подмечает это и то, что друг у Чонгука в целом прелестный, умный и образованный юноша, а потом суёт ему в руки полотенце и заявляет: — Твоя очередь мыть посуду, — хихикая. Тэгу не такой уж и плохой город, сам с собой договаривается Чонгук. Вроде бы всё налаживается, только бы мама больше не плакала. Отцу он не звонит уже неделю, Чан отвечает на его сообщения односложно и сухо, зато Юнги делится своими конспектами, а Чимин вызывается помочь с усвоением материала. Господин Ли, к слову, на обратной стороне коробки для пиццы написал свой номер телефона, как в древней романтической комедии; Чонгук не знает, но мама его записывает, а потом предлагает сыну ещё раз подвезти его на работу. Всё это постепенно становится его новой обыденностью. Осень вовсю топит дождями, гоняет сырую тёмную листву порывами ветра. В тесте уже почти четвёрка, Чонгуку совсем немного осталось. Он привыкает к размеренности и однотонности, уже не скучает по соджу на берегу реки Хан, только иногда пьёт пиво с Юнги в его полупустой крошечной квартирке и снова начинает курить. Привыкает разговаривать о важном, привыкает учить чёртову химию, в придачу к которой свалилась ещё и физика с её новыми непонятными темами, вместе с Чимином. Он тоже хороший парень, осознаёт Чонгук, и знакомит его с Юнги-хёном. Последний инициативу не поддерживает, рыжий (с начала недели) Чимин для него слишком шумный, его развозит с одной банки пива, да так, что он лезет обниматься и канючит, как его задолбали обязанности старосты, тогда как хочется простого человеческого забить на всё болт и отрываться по полной. Юнги ему последний пункт гарантирует, протягивая вторую банку, после которой Пак засыпает, свернувшись калачиком и нагло уложив голову на коленях Мина; Чонгук над этим бесшумно гогочет, пока хён прожигает его взглядом таким, что до младшего сразу доходит, почему «местные» прозвали его привидением.s🎼s
Ставшая привычной размеренность одним днём валится карточным домиком волей одного незадачливого паренька из параллели. Ближе к концу второго урока, на котором Чонгук откровенно клюёт носом в пустую тетрадь для конспекта по английскому, школа содрогается от пожарной тревоги. Ученики вскакивают со своих мест и вываливаются неконтролируемой толпой, игнорируя любые приказы учителя; тот в итоге сдаётся и просто идёт позади них. За одним столпотворением следует другое, куда более масштабное, у распахнутых дверей мужского туалета на втором этаже. Чимин волочет Чонгука, вцепившись в его локоть, в первые ряды представления. — Зачем он это сделал? — Слышатся шепотки со всех сторон. — Вроде как с оценками туго… — Подожди, мы сейчас точно про него говорим? Чимин отлучается на короткие переговоры с учителем, одним из тех, что заполнили туалет, откуда ни пламени, ни дыма не валит, только пахнет химией и жжённой бумагой. Чонгук привстаёт на носочки, но может увидеть только, как завуч отчитывает сгорбившегося пополам парня на фоне стены с серо-голубой плиткой и чётким чёрным следом от вспыхнувшего в мусорном ведре огня. Парень стойко выслушивает всё, что ему говорят (Чонгук не слышит, что именно, слишком много голосов вокруг), прижимает предплечье к лицу и глубоко кланяется. Когда завуч указывает ему на выход, ученики расступаются в стороны, и по толпе проходит рокот. — Ким Тэхён! Ну точно, я же тебе говорила! — Да уж, в тихом омуте… Парень шагает, не разгибая спины, его русые волосы взлохмачены, как после отменной драки, рукава пиджака подпалились огнём, и он стыдливо их прячет. Лица почти не видно, из-за застлавшей его чёлки только аккуратный прямой нос торчит, шмыгает. Чимин вылетает следом и охает. — Тэ! — зовёт он. Названный дёргается, замирает на секунду, но только для того, чтобы нервно вздохнуть и рвануть с места, скрываясь среди взволнованных школьников. Чуть позже Чимин тоскливо повествует. — Тэхён хороший, — он почти плачет и Чонгуку жуть как хочется его утешить, — просто с оценками у него в последнее время туго. Он не хотел, чтобы родители табель получили, расстроился, наверное, а теперь их точно к директору вызовут, — к концу предложения Пак начинает завывать и Чону остаётся только приобнять его за плечи в успокаивающем жесте. В этот день Чонгук о Тэхёне узнаёт всё, что только могут рассказать ему сверстники, и думает, что тому, должно быть, совсем снесло крышу. Пока другие сплетничают и ищут зарытые под слоями белья скелеты в безупречной репутации отличника (в прошлом, видимо), спортсмена и просто пай-мальчика из обеспеченной семьи, Чонгуку Тэхёна становится жаль. Не может же человек, всегда отличавшийся, как примерный ученик, завалить все предметы за раз просто по нелепой случайности, а ведь в том табеле из хороших пометок одна и та за выполнение обязанностей в клубе по плаванью. По своему опыту Чон знает: заточенные на отличную учёбу студенты опускаются медленно, предмет за предметом, но никак не сразу и во всём. За обедом его посещает абсурдная навязчивая идея, и он отправляется бродить по коридорам в ленивых поисках виновника торжества, пока столовая гудит — свежих слухов тут не шибко много, в школе все давно про всех всё знают, никого ничем не удивить, а тут повод, да ещё какой! К тому же, после тревоги учеников отправили обратно по классам, не видя резона в том, чтобы из-за такой мелочи освобождать их от занятий, так что сплетни прямо-таки горячие, мать его, с пылу с жару. В свете последних обстоятельств Чонгук на одноклассников смотрит совсем другими глазами. Сидели себе и в ус не дули, а как у человека — не последнего в этой школе, между прочим — горе случилось, так набросились на него, точно гиены на свежую тушу. И двух часов не прошло, успели насочинять и о неразделённой любви, которая и стала причиной ухудшения успеваемости, и о проблемах в семье, и о, вообще не в тему, том, что «пай-мальчик» вдруг занялся нелегальным заработком, якобы кто-то даже ночью его в переулке с каким-то мутным мужиком видел. — Сам-то ты что в том переулке ночью делал, мудила? — шипит Чонгук намеренно громко и болтовня затихает, но снова продолжается, как только компашка от него оказывается на приличном расстоянии. Теперь и его небось вплетут. А тату на пальце не иначе, как знак какой-нибудь банды! Чонгук не ищет усердно, вообще-то, в глубине души даже надеется не найти, но Тэхёна не заметить оказывается удивительно сложно, слишком заметны его надрывные рыдания из закутка под лестницей между вторым и третьим этажами. — Извини? — Чонгук неуверенно заглядывает в укрытие главного пловца в команде. Его сердце ноет в один голос с парнем, взлохмаченным, раскрасневшимся, измазанным слезами, соплями и еще Бог знает чем, когда тот поднимает на него взгляд опухших глаз, шевеля губами, как рыба, только что выловленная из своего уютного аквариума перед тем, как ей безжалостно отрубят голову на глазах у покупателей. — Чего тебе? — Тэхён пытается звучать грубо, даже брови хмурит, но выходит как-то совсем уж жалостливо. Чонгук шагает, потом ещё и ещё и садится рядом на пол, не потрудившись подложить под зад хотя бы рюкзак, вытаскивает из кармана упаковку салфеток и вручает парню, а он смотрит на него, не моргая, давится слезами, и вроде бы уже заносит руку, чтобы принять подаяние, но сразу же её одёргивает. — Уходи, — говорит задушенно, сразу же губы поджимает, чтобы больше не плакать. — А тебе на пользу будет торчать тут одному? — Чонгук скептически гнёт брови, как может старается звучать помягче, но выходит, похоже, так себе. Тэхён не отвечает, выхватывает салфетки, негнущимися пальцами достаёт одну и шумно сморкается. Может, думает, что это Чонгука оттолкнёт. Чонгук же вытаскивает из бокового кармана рюкзака банку лимонной газировки из автомата — пристрастился из-за Юнги-хёна — и её тоже отдаёт, прислоняется затылком к грязной стене и как-то запоздало думает, что от неё, скорее всего, на пиджаке и чёрных, как карандашный грифель, волосах, с титаническим трудом утром уложенных, останутся белые пыльные отпечатки. Рядом с ним Тэхён шумно глотает газировку, икает, давится и скулит обиженным щеночком. Чонгук не эксперт, но, кажется, выдающиеся ученики себя так обычно не ведут. В его старой школе был так называемый отряд элитных красавцев, куда Чон, конечно же, не входил. Справедливости ради, стоит отметить, что он и не стремился, хотя интерес к нему проявляли недюжий: небедный, всегда одет по последней моде, чего греха таить, красив, как юный айдол, и, самое главное, хорош во всём, за что бы ни брался. Тем не менее, Чонгуку из его угла наблюдать за школьной жизнью было комфортнее, он не лез на рожон, но и не отмалчивался, в общем, был самым что ни на есть среднестатистическим сеульским пареньком, каких кроме него — сотни тысяч, и вполне довольствовался своим статусом. Это здесь им интересовались чуть больше — как никак, столичный, отлично воспитанный, привлекательный — чего ему, спрашивается, тут делать? А вот Ким Тэхён куда заметнее с его модельной внешностью, безупречным характером и чистой, как первый снег, репутацией: ни драк, ни ссор, ни отношений, придраться, одним словом, не к чему. А тут такая неудача. Чонгук отчего-то уверен, что школа ещё долго будет стоять на ушах. — Спасибо, — бормочет вышеупомянутый как-то недовольно и всё ещё загнанно. Его голос мягкий, уже приобретший приятный мужской бас. Он, наверное, звучит ещё приятнее, когда его обладатель спокоен, а Чонгуку хочется получить по голове за эту мысль. — Не за что, — вместо этого он улыбается одной стороной рта, как его мама, и позволяет себе подольше посмотреть на «звезду школы». Тэхён красив почти нечеловечески. Чонгук раньше видел его в коридорах и на фото с объявлениями мероприятий или предстоящих соревнований, но теперь, когда он сидит так близко, новенький лично может оценить его густые тёмные ресницы, глубокие карамельного цвета глаза, ещё влажные от слёз, капризные губы и медовую кожу — это загар ещё с лета не сошёл. Плавал в открытом бассейне, догадывается Гук. — Ой ли? — Тэхён закатывает глаза и глухо бьётся затылком о стену, ответа он явно не ждёт. Мысли в его голове настолько тяжёлые, что Чонгук физически может чувствовать их вес. Становится не по себе: с одной стороны, оставаться и нарушать личное пространство незнакомого парня не совсем вежливо с его стороны, но, с другой, вдруг именно сейчас он нуждается в поддержке? Судя по тому, что Чонгук нашёл его в одиночестве, не многие друзья торопились его утешать. — Тебя зовут Чонгук, да? — внезапно заговаривает Ким, и Чонгук вздрагивает, а потом нелепо кивает, елозя волосами по местами облупившейся штукатурке. — Тогда всё ясно. Задать очевидный вопрос Ким не даёт, молча поднимаясь с места и, махнув рукой, исчезает на лестничном взлёте. Что ему ясно, раздражается Чонгук, которому вдруг становится пасмурно. Класс литературы он прогуливает, а дома весь вечер думает об одном из лучших учеников школы в закутке под лестницей, о нелепом пожаре и обрушившейся на него информации от Чимина: — Отец Тэ, можно сказать, нашу школу обеспечивает. Он занимается международной торговлей или что-то в этом роде, — староста вздыхает и от предложенного Чонгуком шоколадного батончика решительно отказывается, нет аппетита. — Он Тэхёна точно убьёт. Как ни старается, Чонгук не может вспомнить, чтобы его особо гоняли за оценки. Родители быстро раскусили, что сын у них твердолобый и не особо тянущийся к знаниям. У них, можно сказать, за правило давать ребенку свободу в начинаниях: «Мы тебя даже дворником будем любить», вот как они говорят. И вроде как немного даже обидно, что родители так легкомысленны к его судьбе, а вроде и дышится легче, когда он слышит от одноклассников, что у них за тройки отбирают телефоны и запирают в четырех стенах до улучшения результатов. — Молодость дана нам для безумства, — на распев произносит Чонгук, хихикает сам себе и пишет Юнги-хёну, что не отказался бы зависнуть где-нибудь на ближайших выходных. Пора признать, что он слегка окислился в этой своей новой размеренности, спасибо Ким Тэхёну и его слетевшей крыше.s🎼s
О любви с первого взгляда Чонгук не думает. Никогда не думал. Так только в книжках бывает, и у книжек этих всегда тоскливый конец, прямо как у его родителей: такая любовь себя быстро изживает, находит сотни обстоятельств для своего исчезновения, не задерживается, потому что основывается на внешности и первом впечатлении — вещах, как известно, крайне обманчивых, а Чонгук врать не любит ни себе, ни людям. Не думает он и о любви со второго взгляда, когда на следующий день после «туалетного инцидента» Тэхён находит его около шкафчиков и суёт ему в руки целый блок разноцветных бумажных платочков, а потом спешно удаляется, не проронив ни слова. — Это чё было? — Юнги-хён нелепо хлопает глазами; он опирается плечом на открытую дверцу чонгукового шкафчика, скептически гнёт бровь, отойдя от первого шока, и долго провожает удаляющуюся макушку младшего взглядом, пока Чонгук жмёт к себе салфетки и глядит туда же с такой дебильной улыбкой, что ему самое место в рекламе зубной пасты на местном телевидении — так говорит Юнги, когда Тэхён скрывается за поворотом и он наконец обращает на друга взгляд. Школьная иерархия не предполагает тесного общения между старшими и младшими, но разница у них всего год, а Юнги всё равно из ряда школьников сильно выпадает. Временами Чонгуку кажется, что другу уже с лихвой за тридцать и его успело помотать заботами. Оно и неудивительно, наверное, когда в таком возрасте приходится жить одному и обеспечивать себя самостоятельно. Чонгук бы так точно не смог, он ещё не готов оказаться вдали от сладкого запаха маминых духов и пряного — от её готовки. Последний встречает его дома, куда он забегает вместе с Юнги-хёном и Чимином вечером, чтобы собрать вещи для ночевки. Работы у него не было, так что они заявились сразу после уроков уставшие, голодные и продрогшие: как назло на полпути их застал ливень, чёрта с два Чон ещё раз согласится на пешую прогулку через половину города. — Мальчики! — охает мама, прибежав на звуки возни подростков. — Быстро раздевайтесь, я поставлю чайник, а ты, Гук-и, одолжи им свою одежду! Мама суетится, заваривает имбирный чай с лимоном и заставляет парней по очереди принять горячий душ, так что они приходят к единогласному решению остаться на ночь у Чонгука и отказаться от выпивки и прогулок в пользу болтовни с Госпожой Чон, её сладких квадюль с медовой заливкой и фильмов ужасов до самого утра. В небольшой комнате Чонгука им троим оказывается тесно, так что они разваливаются поперёк кровати: Чонгук сидит, подобрав под себя колени, а Чимин по-хозяйски оккупирует головой бёдра Мина. Телик бубнит на фоне, пока парни объедаются домашней выпечкой. — Правда, что ли? — Чимин хихикает, прикрыв рот, чтобы не разбудить маму за стенкой. Им приходится говорить полушёпотом, но это вряд ли помогает понизить громкость уже сломавшихся мужских голосов. — Реально, — Юнги-хён с набитым ртом выглядит, как ребёнок, и всё равно продолжает говорить и жевать одновременно — давненько он, видать, не едал такой вкусной стряпни, на его худобу с бледной кожей и выпирающими костями вообще без слёз не взглянешь, сказывается неумелая самостоятельность. — Взял и припёр эти салфетки, а потом съебался в ужасе. Ты бы видел лицо Чона, — а потом косится на Гука и скалится в довольной гримасе. По Юнги хоть и не скажешь, но он довольно проницательный — по-любому допёр до чего-то такого, до чего Чонгуку ещё думать и думать. Чимин округляет глаза и давится сахарной пудрой, щедро посыпанной на сладкую лепёшку; он вдруг внезапно грустнеет. — Мы с Тэ дружили в средней школе, — говорит, поудобнее укладывая голову на бёдрах старшего и принявшись трепать между пальцев завязку спортивных штанов Чонгука, которые на хёне висят бесформенным мешком. — После выпуска он пропал на полгода, а вернулся совсем другим человеком. Мы до сих пор общаемся, но уже не так близко, как раньше. Он… замкнулся, наверное. Чонгук эти слова переваривает всю ночь, катает по голове туда-сюда, смотрит в потолок и видит в трещинках на белой штукатурке острые очертания лица паренька из параллели. О любви с третьего взгляда он даже не задумывается в понедельник. Тэхён выглядывает из-за угла и за ним же исчезает, поймав на себе чонгуков взгляд, а тот находит на своем шкафчике банку лимонной газировки с налепленным на неё стикером: «Внутри ответы на сегодняшний тест по химии, у нас он был в пятницу — К.Т.» и чуть позже действительно обнаруживает, что внутрь шкафчика через тонкую щель в дверце пропихнули сложенный вдвое листок, исписанный неаккуратным мелким почерком с ответами на два варианта ещё не начавшегося теста.