От Смоленска до Сантандера

Он очнулся от чьего-то душераздирающего стона. Перед глазами колыхалась мгла. Стоны не смолкали. «Значит, всё-таки ад… Ну что ж, поделом мне… Но если бы и сумел я вернуться назад, разве я смог бы поступить иначе? Что так, что этак – предательство…» Винценто прерывисто вдохнул и сразу же поморщился: грудь где-то сбоку резануло болью, а глубоко дышать что-то мешало. «Боль? Вдохи? Я не убит?» Мгла перед глазами постепенно прояснялась, и он увидел над собой обычный потолок, а чуть впереди – выходившее на знакомый уже двор усадьбы широкое окно. Стоны же, как оказалось, раздавались всего лишь с соседней кровати – на ней лежал кто-то из русских партизан, над которым склонился что-то успокаивающе говоривший пожилой врач, сменивший ему, судя по валявшимся на полу окровавленным бинтам, перевязку. Сам Винценто чувствовал, что его лихорадит, а голова просто раскалывается, но режущей боли, кроме как сбоку в груди, нигде не было. Похоже было, что пуля лишь чуть-чуть зацепила его, пройдя мимо лёгкого. Врач тем временем собрался уходить, и тут его взгляд упал на Винценто. – А, очнулись, мосье! – приветливо сказал он на неплохом французском. – Вам повезло – легко вас ранило, отлежаться только надо да повязку менять. Но облегчение, которое Винценто ощутил, осознав, что он ещё жив, отступило снова. «Я предатель…» Он же всегда ненавидел предателей! На смерть готов был пойти ради своей чести! А что теперь? – Пойду господам скажу, – продолжил врач уже на пороге, – мадемуазель за вас очень переживает, заходила раз десять. Какая ещё мадемуазель? Винценто с запозданием припомнил ещё одну деталь минувшего полного событий вечера. Дверь приоткрылась снова. – Вы живы! Винценто посмотрел на вошедшую и застыл в полном ошеломлении. Похоже, в глубине души он так и не мог до конца поверить в то, что говорил вчера в полубреду старый пленник… И однако ж это была правда – на юном корнете, накануне лихо рубившемся с французскими солдатами, было бледно-голубое домашнее платье. – Прос… простите, мадемуазель, – выдавил из себя он. – Ничего, ребята вчера тоже долго в себя приходили, когда узнали, – улыбнулась она и, повернувшись, подмигнула раненому партизану, который со смешком кивнул: – Ещё как долго. Особенно когда мы узнали о мышке… – Нет! Ни слова о мышках! – вспыхнула она и поспешно присела рядом с Винценто: – Как вы? Доктор сказал, что вы вне опасности. – Да… видно, меня просто задело… – Поправляйтесь скорее, месье. Вчера вы спасли мне жизнь – я никогда этого не забуду, – с горячностью воскликнула она. – Скажите, прошу вас, как я могу вам за это отплатить? – Не нужно… я обещал быть вашим другом… – Если вы хотите вернуться к французам, никто из нас не поставит вам этого в вину, – добавила она. – Я уже не знаю, чего я хочу… – сознался Винценто. – Я предатель… трус… мне по закону и вправду расстрел полагается… – Ничего подобного! – схватила она его за руку. – Вы не трус! И не смейте даже об этом заикаться! Когда речь шла о вашей собственной жизни и свободе, вы дрались как лев и прекрасно это помните! Вы один из храбрейших людей, кого я встречала! – А если я… захочу остаться с вашей армией… разве меня примут? – несмотря ни на что, Винценто по-прежнему не мог свыкнуться с тем, что это совершенно девичьего вида создание разговаривает с ним в той же манере, что и вчерашний корнет. Не укладывалось в голове, что это один и тот же человек. – Примем, – твёрдо сказала она. – Обязательно примем.