***
Инумаки не мог. Никогда раньше при виде знакомых — а особенно Юджи — он не сдерживал слез, не подавлял кончики губ, что вечно хотели опуститься вниз. Никогда раньше он не плакал так, как сейчас. Во мраке уединенной комнаты слезы градом скатывались по его щекам, будто пытаясь избавиться от воспоминаний о Юджи: размыть их, унести прочь, растворить в бездне неопределенности. К сожалению, так не работало. И хоть колышущееся свечение свечи обычно легко затушить, в сердце Инумаки полыхал уже целый пожар. Пламя, что безжалостно прожигало его сердце, заставляя его загоняться ещё больше. Он не мог справиться с ним. С потоком своих внезапно нахлынувших чувств. Инумаки ненавидел себя. Проклинал свою «особенность», которая сейчас казалась ему сущим кошмаром. Оковами, что сковывали, не давая пошевелиться. Не давая возможности открыть рот и прошевелить губами банальное «люблю». Одно простое слово становилось целой проблемой, которую нельзя было разрешить.***
— Что у тебя за царапины вокруг рта? — послышался наивный голос Юджи, когда парни встретились в конце дня. — Почему ты не показал их Йери Сёко? «Глупый, потому что они не от врагов. Мой самый страшный враг — я сам. Я ненавижу себя так сильно за то, что не могу докричаться до тебя», — подумал Тоге. Но на его лице это никак не отразилось. Оно как было жалостным, тревожным, таким и осталось. — Так же нельзя. Пойдём, я отведу тебя к ней, — обычная товарищеская забота со стороны Итадори. Ничего больше. Ни малейшего намека на что-то ещё. Юджи всегда чист и прозрачен. — Окака… — вечно так. В его словарном запасе только ингредиенты онигири. Как жаль, что их совсем не хватает, чтобы описать все, что чувствует Инумаки, который давно хочет сломать эту дружескую преграду. — Нет? Почему? — неподдельно удивился Юджи. Инумаки больше не мог этого выдерживать. «Глупый, глупый, глупый!» Юджи оттянул ворот собеседника и невесомо коснулся ещё не затянувшихся шрамов, что пересекали проклятые во всех смыслах круги около рта Инумаки. Кожу последнего будто обдало огнём. Тоге вспыхнул — он был слишком погружён в мысли, чтобы заметить приближение кисти юноши — а затем тут же сдавлено улыбнулся, вспомнив обстоятельства. Как и ожидалось. Это слишком приятно, чтобы быть чуждым. — Я знаю, это трудно… Но расска— объясни то есть, я попробую тебя понять, — Юджи нахмурился, и его лицо теперь выражало озабоченность. Было ли это товарищеское сострадание? Или шрамы именно Тоге заставили его окунуться в несвойственные для него размышления? Инумаки просили объяснить, да? Просили поведать то, что вообще не вписывалось в его мышление ещё пару месяцев назад. То, что жгло и не отпускало. То, что раздирало душу и не затягивалось. Не заживало, пока не появлялся Юджи с его искренней мимолетной улыбкой. Тоге ткнул указательным пальцем в грудь собеседника. Тяжело вздохнув, поднял глаза, переполненные слезами, и набрал в грудь побольше воздуха. Инумаки понимал, на что шёл. Он пожертвует собой, проклянет себя по-настоящему. Но прежде чем это случится и он погрузится в беспамятство, Тоге, может быть, единственный раз увидит румянец на щеках Юджи. — Лю… — Не надо, — прервал его Итадори, зажав рот ладонью. — Я понял, — юноша уткнулся губами в собственную ладонь, что по прежнему накрывала губы Тоге. — Прости, что так поздно… — выдохнул Юджи, поцеловав исцарапанный круг и отнимая ладонь ото рта собеседника. Сосуду Сукуна хотелось заживить поцелуями каждый этот шрам, что, вероятно, был оставлен из-за него. Каким же он был эгоистичным! Каким слабым человечишкой, неспособным признаться первым, он оказался. Обуянный страхом, что их будут осуждать, что он погрузится в эту пропасть безмолвия и отстраненности и перестанет быть тем, на кого так пронзительно смотрел Инумаки. Глупый! Он и правда такой глупый! Посчитать молчанием немногословность, в упор не замечать страдания возлюбленного. Какой же Юджи и правда глупый и невнимательный! Из размышлений его вывел тихий всхлип Инумаки. Юджи отстранился и посмотрел на возлюбленного. — Прости, прости, — все тише и тише шептал Итадори, заключая Тоге в крепкие объятия. А Инумаки улыбался. Впервые он был так близок к Юджи. И душой и телом. Тоге просто плыл от счастья, попутно орошая слезами свои щёки и чужой воротник. Ему не хотелось никуда уходить, лишь тонуть в глубине теплоты и приятного запаха. «Спасибо», — если бы мог, сказал он. Но промолчал. У него будет ещё много времени рассказать Юджи все, что творилось и творится у него на душе. И когда-нибудь он непременно сможет донести то, что так глубоко поселилось в его сердце. Когда-нибудь он признаётся ему по-настоящему.