***
В окне полицейского участка сверкал единственный настольный торшер. Полковник Жилин разбирался с горой бумаг, собравшихся за последнее время у него на столе буквально из ниоткуда. Вечно угашенным или уставшим взглядом Жилин покосился на наручные часы, которых не было и произнес в никуда: - Время дома там туда быть, - он постучал по решетке указательным пальцем, - Игорь, вставай, голубчик, отсиделся, как говориться, - попутно сгреб в ящик в столе все ненужное и, встав, направился к выходу. Что-то мужчине показалось подозрительно неправильным, он обернулся на камеру обезьянника и не нашел там Катамаранова. Куда мог запропаститься этот «голубчик» даже Серега не имел чести знать. «Отоспался и фьить, куда-то заде..ушел…» - подумалось милиционеру. Он натянул на голову фуражку, взял большую черную папку и, выключив свет, направился к выходу. Улица встречала человека в форме своим непростым будничным холодком и тусклым желтым мерцанием. Синяя дымка поднялась над городом К. Мужчина брел на последнюю электричку, что довезла бы его до дома. Скопления народу тот не наблюдал, что хорошо для Жилина. «Меньше людишек – больше порядочка» - любил рассказывать он Игорю, который отсыпался за решеткой обезьянника. Конечно, Катамаранов мог часами слушать болтовню полковника, однако это его и утомляло, разговаривал-то Жилин почти неразберимо, тихо, тонко. - Где ж ты сейчас? – спросил сам себя Сергей, ожидая вагон электрички. Вдруг, в глаза ударил яркий свет фар, отчего милиционер насупил брови, но быстро забежал в транспорт. Мужчинка сел на одиночное место возле окна. Вскоре к нему подошла некрасивая женщина в темно-зеленой дутой жилетке и в черед своей внешности прогнусавила: - Проезд оплачиваем! – и цокнула, когда Жилин потянулся к папке, пытаясь отыскать проездной. - Извините, гражданочка, я его кажется того…этого…проездной, - пытался сформулировать он, что билета у него и нет. - Ну, так и чего садились? – снова загалдела она, - Володя! Тут товарищ один хороший за проезд не платит. – Крикнула женщина в начало вагона и тот остановился, - ну и че сидим? – обратилась она к милиционеру, выпучив серые глазенки. Жилина как ошпарило. Он, впопыхах извиняясь, вылетел из вагона. Двери его закрылись прямо перед носом. Мужчина глядел вслед уходящей электричке. Ее свечение было ярче уличных фонарей, и этот желтый свет разрезал мир, будто на две части. Одна - теплая и яркая, но уходящая так же быстро, как сегодняшний день. А вторая – леденящая душу красотой и своим хладнокровием. Серега не размышлял об этом почти никогда, чего ему эта погода, улицы, люди. Не видел что ли никогда? Изо дня в день все становиться одинаковым, серым, померкшим. Единственной отрадой был старый маленький экранчик «Компьюктера», да Игорь, которого каждый раз хотелось запереть на сто замков и оставить рядом. Да куда там, хоть пятьсот замков повесь – выйдет. - И чего тебе на месте не сидиться, Игорь – сердито пнул туфлей камешек человек в форме. Не то чтобы Катамаранов так сильно докучал Сергею, просто не любил он, когда Игорь Натальевич оставляет его в полном одиночестве и плесневелой повседневностью. С такими мыслями Жилин добрел, наконец до дома и, зайдя в квартиру, тот первым делом почуял острый запах, толи гари, толи какого-то дешевого спиртного. Он прошел в зал, где по каким-то неизвестным причинным из коридора показался огонь. В прямом смысле огонь, возле которого лежал спящий Игорь. Где он уже успел раздобыть ключи и почему Серега не заметил, что квартира открыта мы подумаем в самую последнюю очередь, потому что нужно срочно тушить это все. - Игорь! – потряс того за плечо Жилин и Катамаранов максимально быстро очнулся дикими глазенками смотря на милиционера, а затем на огонь и снова на Жилина. Владелец квартиры в свою очередь понесся на кухню, где набрал в вазу воды и выплеснул ее на костер. - Сер-рёга, пр-рости, я тут пр-роспал, – он икнул, - понимаешь. Жилин поставил стеклянный сосуд рядом с собой и присел к Игорю. Он смотрел на то место, где только что горели какие-то ветки в перемешку с салфетками и бумагами, наверняка важными, а каким еще быть в квартире работника милиции. Но Жилин не тот человек, чтобы сейчас ругаться, да и вообще повышать тон. От Игоря снова несло скипидаром, где он только находил эту дрянь. - Ничего, иди на кухню, я тут закончу, - немного расстроено выдал Сергей и, поднявшись с пола, достал из шкафа и отдал Игорю, скрученные одело и подушку. День хоть и вышел не очень удачным, однако, Жилин был рад такому исходу событий.***
Утром этого же дня в здании на самой окраине города, что являлся детским домом №4 округа, прилежащего городу К. слышался лишь небольшой шорох. - Тише ты, р-разбудишь! – девичий детский голосок возмущенно рыкнул на парня с длинными волосами. Она осторожно водила ватной палочкой по лицу немолодой женщины. А после, тихо посмеявшись, ребята убежали по комнатам. Как только они улеглись, в комнате раздался громкий галдеж будильника. - Дети, подъем! – послышались тяжелые, разрывные шаги, а спустя три минуты громкий крик: - Катамаранова, бегом сюда! – позвала в не самом добром тоне женщина малышку. Крохотные босые ножки робко побежали по холодному бетонному полу. Она взглянула на воспитательницу. В огромных карих глазах буквально горела безобидность. Девочка видела в лице взрослого человека неимоверный гнев и злобу, а еще нарисованные зеленкой усы и рога. Видев сия рисунок, она невольно хихикнула. - Это сделала ты, - бешено, словно отбивной молоток, кричала женщина. - Нет, Мар-рия Тимофевна, это не.. – но картавые нотки были прерваны новым криком воспитателя: - Это был не вопрос, Катамаранова! – забрызгала слюной малышку она, - Карманных не получишь. – Надменный, тяжелый взгляд упал на невинное лицо, - что встала? Иди с глаз моих. – прорычала напоследок женщина и легко толкнула девочку к комнате. - Тоже мне, кар-рманных не получишь, - кривляла гримасы шатенка, собирая маленький рюкзачок, - вот найдут мою маму и я отсюда уеду. Совсем. – малышка Катамаранова положила последнюю книжку в свой саквояж и одновременно прохрипела, - НА-ВСЕ-ГДА! Девочка, что стояла совсем рядом и собирала свою сумку, обратила внимание на бурчаще-ворчащую соседку внимание. - Надь, чего ты так завелась? Как бульдозер, чесслово, - хотела немного подбодрить Катамаранову девочка, но получила только толчок в плечо и обиженный взгляд. Наде не нравились какие-то непонятные подачки в сторону ее внешности, голоса, манеры говорить, хотя по всем эти параметрам она действительно показалась бы не совсем обычным ребенком. На физкультуре девочка стояла самой последней и ее часто путали с дошкольницей, хотя та и обучалась уже в пятом классе. Однако, на вид хрупкая, милая малышка оказалась очень буйным и агрессивным ребенком. Как только дело касалось оскорблений, особенно в сторону дефекта речи, шатенка могла в кровь разбиться, но отлупить обидчика до потери сознания. А однажды, когда в коридоре детского дома восьмиклассник Дима толкнул Надю в спину, и та упала, этой же ночью он оказался «случайно» заперт в сарае с протекающей крышей и крысами, где в итоге пробыл до вечера следующего дня. Воспитатели и учителя свыкались с манерами общения к этой юной особе, скрипя зубами, ибо таких выкрутасов, как Катамаранова Наденька не учинял никто из детей, даже самых отчаянных хулиганов. И снова сегодня был сорван урок. Надя не первый раз сидит и дожидается директора в учительской. Ее мысли сейчас не заняты ничем, кроме произнесенных на уроке слов одноклассника. Наконец, из-за белой деревянной двери показался мужчина. - Ну, здравствуй, Надюша. – Поприветствовал девочку он. - Добр-рое ут-ро, Николай Стапанович. – Опустила голову Надя, услышав знакомый тон. Мужчина, который не первый раз за месяц видит Катамаранову у себя. Творила девочка разные ужасы. И запирала учеников в подвале, и избивала одноклассников, сбегала с уроков в город, и еще много разных вещей. - Значит, рюкзак, да? – спокойно спросил Николай и подошел ближе. Его большие ладони в замке лежали за его спиной. В ответ на вопрос Надя кивнула одобрительно, а из-под густых черных ресниц покатилась слеза. - Значит, в окно? – продолжил свой допрос директор. И на это девочка кивнула. Николай Степанович был единственным авторитетным лицом для Нади. Он никогда не ругался, всегда вежливо обходился и по-доброму смотрел на девочку, даже когда та в чем-то очень сильно провинилась. Николай стал Наде не просто педагогом, которого работа обязывала с ней общаться, а большим и, наверное, единственным другом. - И что же тебя сподвигло на это? – он присел рядом. По лицу девочки уже разлился Нил. Однако, Наденька нашла в себе силы и подняла глаза на директора. - Этот Сашка, Ар-ристар-рхов, - начала она, сглотнув, словно огромный ком, воздух, - сказал, что я никогда не вер-рнусь домой, потому что мою маму в тр-р.. – Надя не выдержала воспоминаний и, закрыв обеими руками лицо, сорвалась на кряхтение и крик. Николай Степанович терпеливо ждал и приговаривал: - Ну-ну, Москва слезам не верит, ты же не из вины перед Сашей ревешь, продолжай, - мужчина заинтересованно глазел на малышку. Этот небольшой человечек, сжегший на глазах у всего класса вещи старшеклассницы, сейчас такой беспомощный и обиженный. Тут Надя снова заговорила: - Конечно, нет! – взвизгнула она, - его бар-рахло заслуженно с тр-ретьего этажа полетело. – пояснила девочка, - ну так вот, я не вернусь домой, потому что мою маму в трубу засосало и теперь она…она.. – девочке действительно не хотелось сейчас снова разреветься, - а еще я плачу, потому что не сдержала обещание. - какое еще обещание? – спросил Николай. - как какое? – успокоившись произнесла Надя, - я вам четыр-ре дня назад пообещала, что больше не буду никого обижать. - А почему ты не будешь никого обижать? – с ноткой таинственности и непонятия произнес Николай. Девочка, насупив, как это говорили в школе и детдоме «по-Катамарановски» бровки смотрела с неразуменьем на директора. - ну как же, если я хочу хорошего отношения к себе, то надо поступать так, как я хочу чтобы поступали со мной, вы же сами об этом сказали, тогда – недоумевая смотрела на пухленькие щеки, покрывшиеся щетиной Надя. Она даже не сумела заметить, как ловко перескочил на другую тему мужчина. - Знаешь, я что-то совсем запамятовал, а ты, стало быть, все помнишь, - с каким-то укором глянул на нее он, - но я, наверное, смогу тебе это простить. Догадаешься почему? - потому что, - задумалась Надя на мгновение, - вы меня любите больше, чем Сашу? Мужчина улыбнулся и посмеялся: - Количество любви не измеряется в поблажках, - объяснил мужчина, - просто в такой ситуации, думаю, я бы тоже не сдержал гнева, может даже, позволил себе его ударить. - А я и ударила! – радостно вскрикнула Надюша, а потом вспомнила, что это не было хорошим поведением и утихла, - сначала ударила, а потом портфель в окно выкинула. – Однако больше девочку удивили слова про гнев и несдержанность Николая Степановича. Для Нади он всегда казался безобидным, как зефир в шоколадной глазури. Снаружи – твердый, неказистый, но съедобный, а внутри – мягкий и сладкий. - Николай Степанович, - обратилась она к мужчине, - а, что Сашка сказал, ну, это вообще правда, - сглотнула Надя горькую досаду, - про маму? Директор, немного скривив лицо в неловкости, пожал плечами и комко выдал: - Надюш, тут на днях новости были, что некая Зина Кашина, - тот облизнул пересохшие губы, - по вине одного рабочего, будь оно неладно, ну в общем, она застряла в трубе. – резко замолк Николай. - Мама, - тяжело выдохнуло дитя, посмотрев в серые глаза напротив, - это моя мама, ее так зовут. – Надя резко выбежала из кабинета, она пулей метнулась в раздевалку. Малышка сидела на стульчике, еле дотягиваясь ножками до пола. Она теребила пальчики ладошками и вздрагивала от каждого своего вдоха. Глазки наполнялись слезами и те текли ручейком по ее щекам.