Выбор

      Он не должен был здесь находиться. Несомненно, будут неприятности, если его найдут прячущимся в учительском туалете, но, вероятно, это было единственное место во всей школе, где он мог хоть как-то уединиться. Юри склоняется и обхватывает голову руками, пытаясь побороть очередной приступ паники. Медленные глубокие вдохи с размеренным счётом, как учил терапевт. Простое, незамысловатое упражнение, призванное помочь с пузырящемся под кожей волнением, и это действует. Постепенно взгляд Юри проясняется, высвечивая бледный пластик и нежно-кремовый кафель — он в туалетной кабинке. Дверь довольно высокая, доходящая снизу практически до пола, и Кацуки уверен, что если он будет сидеть достаточно тихо, то его не заметят. Многоголосый шум коридора ненадолго проникает в помещение, когда хлопает входная дверь. Мягкие аккуратные шаги, следующие мимо него. Дверь кабинки хоть и высокая, но не плотно прилегает, и Юри видит в небольшую щель мужскую фигуру — Никифоров. Их преподаватель истории, а заодно и новый классный руководитель. В который раз Юри задумывается, что мужчина, обладающий такой ангельской внешностью, делает в их небольшом городке. Вряд ли школа, пусть и элитная, служит пределом амбициозных мечтаний. А что амбиции у Никифорова были, Юри не сомневался: горделивая осанка и легкая, едва уловимая небрежность в речи, надёжно скрытые фасадом ослепительной улыбки, могли обмануть многих, но не всех. Хотя, возможно, Юри просто слишком много и пристально смотрел. Но было ли это его виной? Никифоров сполоснул руки и всмотрелся в висящее над раковинами зеркало, поправляя выбившуюся прядь серебристых волос. И вновь хлопок двери. Очередная мужская фигура появляется в туалете, на миг заслонив Юри обзор. Мужчина сдвигается, и Юри наконец чётко видит вошедшего — Кристоф Джакометти, их преподаватель французского. И если Никифоров обладал неземной, ангельской красотой, то Джакометти был горячий, как грех: смуглая, поцелованная солнцем кожа, золотисто-зелёные глаза и весьма спортивная фигура, которую не мог испортить даже серый унылый костюм учителя. Швейцарец являлся влажной мечтой половины девочек в их школе, а на четырнадцатое февраля его стол неизменно превращался в гору сладких подарков и открыток. Джакометти шутливо смущался, смеялся и принимал подарки, никого особо не выделяя. Девчонки вздыхали, грустили и мечтали покорить одинокое сердце красивого учителя, а тот… Целуется в туалете с Никифоровым. Юри бы нужно отвести взгляд, спрятаться, но он не может. Как зачарованный он смотрит на открывающуюся в узкую щель картину: два прижатых друг к другу мужских тела, руки, что исступлённо бродят по чужим плечам, сминая рубашку, и жаркие жадные поцелуи. Никифоров чуть закидывает голову, давая больше доступа к тонкой шее, чем сразу пользуется второй. Он целует, лаская языком, пока Никифоров, застонав, не цепляется дрожащими руками за края раковины. На запрокинутом в неге лице Юри нежность и желание. Возможно кто-то скажет что историк сейчас не так и красив: бледную кожу покрывают неравномерные пятна румянца, серебристые ресницы скрывают бездонную лазурь глаз, а тонкие нежно-розовые губы влажные и опухшие, рот кривится в тихих сдавленных стонах. Юри уверен, что никогда не видел более прекрасного лица. Вид дрожащего в огне желания блондина что-то будит в нем, темные первобытные эмоции, прожигающие душу насквозь. Кацуки отчаянно хочет быть тем, кто прижимается губами к этой тонкой алебастровой коже, срывая сонм восхитительных томных стонов, от которых кипит кровь. Юри прикрывает рот неожиданно вспотевшую рукой, опасаясь случайно выдать себя шумным вздохом. Впрочем, любовники слишком увлечены друг другом, чтобы обращать внимание на что-либо ещё, он может спокойно наблюдать, не боясь быть застигнутым. — Прекрати… — хнычет Никифоров, слегка отталкивая швейцарца. — Посмотри, в какой беспорядок ты меня превратил! У меня урок сейчас. Как мне появиться перед учениками? — Это твоя вина, Виктор, — похотливо улыбается Джакометти, всё же выпуская Никифорова из своих объятий. — Ты слишком соблазнительный. Я просто схожу с ума когда вижу тебя такого: в костюме, надменный, строгий. Словно ледяная принцесса из сказки. Спорим, твои ученики и не догадываются, каким образом я расколдовываю тебя каждую ночь? Не представляют, что их обожаемый Никифоров на самом деле грязная похотливая сучка, только и мечтающая о крепком большом члене, что наполняет её. «Сирена, ведущая на гибель моряков, вейла, чьей красоте завидуют звёзды, сладкая одалиска, из-за одного взгляда которой могут начаться войны… Кто угодно, но никак не похотливая сучка!» Юри чувствует волну ослепляющего гнева, хочется закричать, выйти и стереть эту грязную улыбку, ударить. Он не может. Ещё один пункт в длинном списке вещей, которые он не может. Вместо этого он лишь прикусывает костяшки дрожащих волнением пальцев. — Большой и крепкий член? Да ну тебя, Крис, ты шутник однако, — отзывается Никифоров, поправляя одежду. Мужчина разглаживает складки на белой рубашке и одергивает чуть смятый пиджак, заставляя его плотнее сесть на широких плечах. Бросив оценивающий взгляд в зеркало, он явно остаётся доволен увиденным. — Сомневаешься? — Джакометти так же поправляет перед зеркалом растрепавшиеся волосы, немного вздрагивая от раздавшегося в коридоре звонка. — Ну так ночью увидишь, тебе понравится! Всё, как я сказал, поверь. — Мм… Звучит соблазнительно, Крис. Так что до вечера, ну, а пока я на урок. Итак опаздываю. Прихватив кожаный портфель, он быстро выходит, спеша на урок, а следом отправляется и Джакометти. Юри же чувствует себя бездушной марионеткой с перерезанными нитями. Ранее бушевавшее в теле напряжение в раз исчезло, оставив после себя только апатичные слабость и вялость. Он удобнее устраивается на крышке унитаза, гадая, сколько времени ему понадобиться, чтобы хоть сколько-нибудь прийти в себя, и как оправдываться перед Никифоровым за опоздание на урок, потому как у Юри по расписанию сейчас история. Тревожные бессвязные мысли не покидают его, когда он идёт по пустым и тихим коридорам школы, направляясь в класс. Лишь перед самым кабинетом Юри ненадолго замирает, нерешительно топчется на месте и наконец, глубоко вздохнув, толкает деревянную дверь, надеясь, что он не так уж и опоздал. — Извините, мистер Никифоров, я опоздал, — невнятным шепотом слетает с губ, прежде чем Юри, низко опустив голову, пытается пройти на своё место в конец класса. — Разве я давал вам разрешение войти? — голос Никифорова звенит не скрываем раздражением, и Юри останавливается, чтобы взглянуть на преподавателя. Тот меж тем продолжает: — Мистер Кацуки, что за вопиющие нарушение правил? Думаете, вы можете заявиться посреди урока и просто усесться на своё место, ничего не объясняя? Ну так я должен вас разочаровать. Может, объясните своё отсутствие? Все голоса смолкают, и Кацуки чувствует вес устремлённых на него взглядов, — ребята затихли в предвкушении бесплатного шоу. Никифоров не самый строгий учитель, но, вероятно, именно сегодня он решил вспомнить о своих обязанностях классного руководителя. Юри уже готов сказать какую-то нелепицу о посещении медпункта, или как его задержал предыдущий преподаватель, но тут его взгляд падает на лицо историка. Мужчина смотрит остро, с интересом ожидая ответа, а Юри просто теряется в этом ледяном взгляде, на краткий миг забыв обо всём. Никифоров хмурится, недовольно поджав губы, и это портит момент. Темное, тяжелое чувство разрастается прямо из груди Юри, когда он вспоминает страстные поцелуи в туалете, вспоминает, как Никифоров стонал и задыхался, даря себя любовнику. И теперь он смеет этим грязным ртом делать ему замечания? Пренебрежительно хмыкнув, Юри пожимает плечами и, развернувшись, выходит за дверь. Никифоров что-то ему кричит, сзади раздаются изумлённые голоса одноклассников, и Юри более чем уверен, что у него будут проблемы с родителями, но это не волнует. Удобнее устроив рюкзак на плечах, он выходит из школы и направляется по дорожке в сторону тенистого парка. Быть сейчас в школе выше его сил, не говоря уже о том, чтобы слушать и записывать материал урока. Прислонившись к стволу старой липы, чьи раскидистые ветви, несмотря на конец сентября, еще радуют сочными красками зелени, Кацуки прикрывает глаза. «Что с ним не так? Почему он не такой, как все? Как ему завести друзей, и что потом с ними делать, чтоб не бросили, не насмехались? Нет, у него есть Пхичит, парень живущий по соседству, но даже он иногда говорит, что Юри странный. Странный, нелюдимый, одиночка, волчонок… — Юри слышал множество этих слов за свою недолгую жизни, и все они больно ранили, разбивая хрупкое сердце. — Кому он такой нужен? Родителям? Может быть, они только мучаются с ним?» Словно ледяные пальцы на горле. Из-за подступившей паники приходится бороться за каждый судорожный вдох. Чтобы как-то заземлить себя, противостоять эмоциям он бьёт по стволу, сдирая костяшки руки о грубую потрескавшуюся кору. Боль… отрезвляет, заставляет замолкнуть гул голосов в его голове, и теперь он может дышать. Чуть улыбнувшись, Юри прижимается губами к кровоточащим ранкам, а затем заматывает руку припасённым платком. Некоторое время он еще остается в парке, пока часы не говорят, что учебный день подошёл к концу и ему пора возвращаться домой, пока родители не начали беспокоиться. Он идёт домой.