***
Когда подруги спорили о Сатане с неприкрытым энтузиазмом, высокопоставленные демоны складывали с себя обязанности трудового дня. В Аду то и дело мелькали чёрные блестящие и матовые перья. Адмирона вдруг окликнул Рондент, несущийся по делам правителя со скоростью адского света: — Винчесто, будь сегодня ровно в семь. — Благодарю, Рондент, — склонил голову советник. — Важное поручение? Мелкий служка остановился вдруг, подошёл ближе и отчеканил Адмирону на ухо: — В покоях. Ровно в семь. Он будет ждать. Больше он ничего не сказал. Воровато оглянулся по сторонам и продолжил свой марафон наперегонки с темпераментом Сатаны. Винчесто спокойно проводил коллегу взглядом и глубоко задумался. Обычно такие встречи венчались важным решением правителя, а он, как истинный слуга и демон высокого ума, должен был огласить их на всеобщем собрании Совета. Но до этого нужно было терпеливо выжидать, пока Сатана совладает с эмоциями, вспомнит о существовании здравого смысла и выслушает воззрения самого советника. Винчесто выпрямился, почувствовав, как под гнётом насущных дел начинает деревенеть спина. К вечеру он постарался заранее закончить с делами, тактично выдворив всех кричащих о правосудии, и, облачившись в парадный костюм, вылетел из своего кабинета. Встречающиеся на пути низко опускали глаза: все знали, куда демон может направляться в столь поздний час. Он пролетел жилые кварталы, не обращая на буйных демонов внимания и настраиваясь на длительный ночной разговор. Покои были тихи. Пустынны. Оглушительно одиноки. Но красивы и благородны и столь же богато украшены, как в то время, когда Сатана спустился с Небес с небольшим кругом своих последователей. Винчесто преодолевал длинные вереницы комнат, не натыкаясь ни на один звук, ни на одну прислужницу, ни на одну живую душу. Всё тонуло в выедающем молчании. Одни лишь шаги советника напоминали ему о том, что это затемнённое помещение служит обителью живому существу, а не является затхлой гробницей давно забытого египетского фараона. Близилась нужная дверь. Адмирон не любил об этом думать, но за всю жизнь он так и не выучился усмирять в себе оживающее волнение при тихом стуке в большую гостиную повелителя. Хриплые, истерзанные постоянным криком голосовые связки повелели войти. Советник приоткрыл дверь и увидел Сатану в тяжёлом плотном халате, созданном из бархата и расшитом золотыми нитями. Он сидел в глубоком кресле, и стол перед ним ломился под тяжестью всех возможных блюд. — Здравствуй, Адмирон. — Здравствуйте, повелитель, — вошедший учтиво поклонился. Что-то не так было с хозяином покоев. Винчесто заметил это сразу же, без каких-либо усилий внимательности. Сатана несколько несуразно дёрнулся и рассеянно указал на стул возле стола: — Поужинай вместе со мной. Советник, не задавая лишних вопросов, уселся через стул от хозяина и принялся за еду. Отведав достаточно плотный кусок оленины, он вопросительно посмотрел на присутствующего: — Вы не едите, Господин. — Я не чувствую вкуса, — спокойно, но с несвойственным ему сожалением ответил Сатана. — Я не чувствую вкуса этой еды. — Вы больны? Мне следует прислать лекаря? — Я не болен, Винчесто. Я сыт чернотой человеческих пороков. — Как долго это продолжается? — С тех пор, как Плутос поступил в школу. Адмирон замолчал. Он не поверил тому, что повелитель решил говорить с ним так просто, словно со старым другом. Он знал, что пользуется большим уважением и чувством, схожим со снисходительностью, но обсуждать физическое состояние Господина, сидя в его гостиной... На секунду показалось, что мясо отравлено и это — последняя воздаваемая почесть умирающему. Советник тяжело сглотнул и угостился белым трюфелем. Отпил густого вина, рассмотрел изящный дизайн помещения. Сатана продолжал молчать, бездумно смотря на все блюда, которые готовились для него искусными мастерами кулинарии. — Как дела на Небесах? — неожиданно подал голос повелитель. — О... Строго, как и всегда. Несколько лицемерно, но всё же неплохо, — доложил Адмирон. — Тебе часто доводится там бывать, я прав? — Это так. В отношении разных категорий бессмертных я выдерживаю строгий нейтралитет. Поэтому плодотворное общение и с теми и с другими для меня вполне возможно. В ответ собеседник сухо обронил: — Я помню его глаза. Винчесто напряжённо выпрямился, готовый услышать сейчас что-то сакрально важное. Сатана продолжал буравить взглядом твёрдую поверхность стола. Он отломил кусочек лосося, принюхался; хотел было съесть его, но вдруг брезгливо отбросил вилку, которая с пронзительным звоном упала на мраморный пол. — Я помню его глаза... — медленно повторил сидящий в кресле. — Мы любили вместе рассуждать о сотворённом им мире и часто судачили о его будущем. Я помню, с каким любопытством Адам познавал мир, в котором оказался... Он тогда по-доброму хохотал над этим человеком. И говорил, как сильно любит своё создание. Теперь Адмирон растерялся окончательно. Он аккуратно, с тонким чувством такта уточнил: — Вы говорите о Шепфа? — Да, Винчесто, я говорю о нём. Там, на дне, меня стали часто мучить видения... Я беспрестанно возвращаюсь в прошлое. Уверен, именно он их мне посылает. — И что же Вы видите? — Я вижу, как мы снова сидим вместе и наблюдаем заливающуюся солнцем долину... Будущий приют всех смертных. Я вижу, как мы вновь слушаем речи друг друга и со всей внимательностью задаём интересующие вопросы. Я был лучшим из них, Винчесто... — так же задумчиво проговорил Сатана. — Из ангелов, повелитель? — Да, из пушистых блюстителей лицемерия... А теперь на моих крыльях нет ни одного пера, — он вытянул спинной орган, и советник практически услышал, как эти длинные кости, туго стянутые грубой кожей, заскрипели от напряжения. — Я был лучшим из всех них. Я был самым преданным... Самым чистым. И он любил меня много больше других. И изгнал, представляешь?! — повелитель швырнул то, что было под рукой, к лежащей на полу вилке. — Он изгнал меня, как этого низкого, недостойного, паршивого человечишку... И это они называют его вселенской любовью?! Он обрёк на страдания тех, кого создал, и тех, кто любил его больше всего сущего. Повелитель яростно вскочил. И выдохнул... И сел обратно в кресло, сведя сухие руки на груди. Взгляд его превратился в нервно-раскалённый. — Покои пусты, ты слышишь? — Да, — сухо ответил ничего не понимающий советник. — В них ведь больше никто не живёт, Винчесто. Слуга хотел что-то сказать, но осёкся, оглянувшись по сторонам. «Дети его покинули. Покинули навсегда. Им обещаны злачные места, но возвратиться сюда... Они не сделают это даже под пытками Девятого Круга». — Я могу задать вопрос, повелитель? Собеседник отрешённо кивнул. — Всё это богатое убранство... — Он знал, как я честолюбив. Как люблю красоту, изящество, утончённость... Поэтому даровал мне второй, изуродованный, необходимый моему положению лик. Пока я в покоях, могу наслаждаться красотой, которую сотворил лично. А там... Там один лишь внешний вид моего тела отравляет похуже батрахотоксина. Сатана вновь неожиданно затих. Винчесто уточнил, но негромко: — Сыновья давно не появлялись? Собеседник моментально избавился от состояния глубокой задумчивости. Быстрее задышал, метнул злобный взгляд в Адмирона и небрежно бросил: — Оставь всё это. Я хотел видеть тебя по другой причине. — Я весь внимание. — Палестина и Израиль, Винчесто. Они занимают меня уже долгое время. — Назревает конфликт? — Нет. Лишь его намётки... Я хочу мудро раздуть искру этого недопонимания. — Вы намерены действовать самостоятельно? — Нет. Я располагаю куда бóльшим количеством молодой крови. — Мне следует оповестить Люцифера? — Нет, Винчесто, думай, прежде чем говоришь, и не смей действовать мне на нервы, — в голос проник неизменный язвенный оттенок. — У него сейчас важный этап становления. Прикажи Гериону занять себя этим многообещающим конфликтом. — Господин, я вынужден не согласиться: Герион сейчас бесконечно занят в своей обители. — Что у него? — огрызнулся Сатана. — Десять пазух Круга требуют колоссальных усилий. Этот - самый большой среди уровней. — А мне видится другое, Винчесто. Ты знаешь, мне видится, что этот умалишенный по вечерам рисует свои картинки и никак не может нарадоваться удачному стечению обстоятельств: я давно не говорил с ним. — Что я должен сделать? — Прикажи чертям сжечь его мастерскую и не оставить от неё и упоминания, если сын посмеет пререкаться. Мне нужен этот конфликт как никогда более, — твёрдо закончил правитель.***
Там временем важный этап становления набирал обороты. По окончании урока Фенцио остановил Вики, намеревающуюся выйти из кабинета. — У Дино и Люцифера сегодня очень сложные задания на Земле. Будь добра, не отвлекай сына от насущных дел. — Каким образом я помешаю ему, ангел Фенцио? — Он должен быть предельно сконцентрирован и внимателен. Любая оплошность карается крахом задания, Вики. — Но что им поручено делать? Преподаватель нервно вздохнул: — В парламент Великобритании избираются две партии с диаметрально противоположными намерениями. Члены первой имеют очень благотворные помыслы в отношении людей, члены второй, напротив, следуют за идеей наживы. Я надеюсь, нет нужды объяснять, кто из мальчиков к какой палате сегодня приставлен. — Я могу отвлечь Люцифера. Я надеюсь, нет нужны объяснять, что я тоже заинтересована в победе Дино, — Вики саркастично спародировала манеру Фенцио. — Ни в коем случае. — Ну почему же? — не унималась девушка. — Они должны играть по одним правилам. Мой сын обязан доказать, что он лучший, когда лишён всяческой поддержки своих... друзей, — ангел всё ещё пытался бороться с тем фактом, что Вики и Дино стали парой. — Я поняла Вас. Буду молиться за него тихо, в своей горнице, как и подобает благочестивой девушке. — Вот и умница, — сказал учитель, когда Вики уже выпорхнула из кабинета. Стремглав сорвавшись в пропасть, Непризнанная призвала водоворот и судорожно начала представлять себе молочно-туманный облик Лондона. К счастью, высший разум имел силы её понять, и она, невидимая для членов палаты óбщин, очутилась в их приёмной. Бестелесный ангел тихо сидел между взрослыми политиками, внимательно слушая их в попытке выявить преимущества. Его руки были спокойно сложены на столе, а умный взгляд медленно перемещался с одного парламентёра на сидящего рядом. В другой части собрания демон ходил по кабинету, оставляя на полу после каждого шага очень громкий звук. Его руки были заведены за спину и сложены в аккуратную геометрическую фигуру. Чуткий, нечеловеческий слух передавал в холодный ум все весомые аргументы «за». Вики вмиг стало жутко стыдно за своё присутствие: «... в этом храме цивилизации». Решалась судьба тысяч людей, а она, всего лишь выкравши тайком амулет, получила возможность быть свидетелем этого момента. Интерес перебил чувство стыда, когда Люцифер внезапно подошёл к парламентеру и взглянул на него так, как обычно смотрят змеи на задыхающихся в их смертельных объятиях беспомощных кроликов. Демон сделал какое-то невидимое движение — и политик подчинился его воле. Он принялся манипулировать и вертеть его сознанием, вынуждая произносить нужное, как только нащупал правильный рычаг воздействия. Сын Ада глядел всё яростнее, и на лбу взрослого мужчины начал выступать пот. Вики смотрела во все глаза, но техника манипуляции ускользала от неё с каждой секундой. Это был миг пробирающего ужаса, когда земное творение познало всю подноготную своих «мудрых решений» в жизни. Девушка тенью метнулась в другую часть здания. Бессмертные были слишком поглощены схваткой разумов, чтобы заметить слабую энергию Непризнанной. Та же притаилась теперь в другом углу и, задержав дыхание, принялась следить за действиями Дино. Ангельский способ был щадящим. Он смотрел на спикера парламента мягко, с большой любовью, с тем умилением, с которым обычно смотрят на человеческое дитя. И мужчина — это было очевидно — с каждым словом говорил всё увереннее. Он деловито поправил галстук, довольный своим выступлением, выдохнул и слегка улыбнулся коллегам. Вики стала свидетелем кропотливой манипуляции над человеческими сознанием и чутьём. Здесь требовалось не только уверенное владение навыками своей стези, но ещё и отличное знание земного мира вкупе с проницательным умом. Оба мужчины показывали достойные результаты. «Обучаясь и живя на Небесах, они разбираются в тонкостях нашей дипломатии, — заворожённо размышляла девушка. — Да сколько же они живут уже, несколько веков? Они действительно стоят на голову выше всех нас». Она была права отчасти: Люцифер и Дино были погодками, на пересчёт небесных лет им было около одного века. «Младенческий лепет», — часто комментировал Кроули. Но за этот век была сбита до костей не одна пара колен, рассечена не одна бровь, сломана и порушена не одна судьба. И хотя демон воспитывался в безумном мире Сатаны — Дино едва уступал ему в количестве перенесённых тягот. Прогремело заключение: народ выбрал партию лейбористов, а это значило, что победа, приобретённая путём тяжкого испытания, осталась на стороне Дино. Вики тотчас, мельком взглянув на возлюбленного, устремилась на Небеса. Оставалось только услышать итог из первых уст и лично поздравить с победой свою персональную гордость. Однако такой возможности не представилось. Девушка день провела за занятиями, а вечером, встретившись с ангелом, не услышала про задание ни единого слова. Мужчина лишь крепче обнял её при встрече и с несколько бóльшим энтузиазмом начал свою тренировку. Вики вновь смотрела на то, как ангел, занимаясь, превозмогает. Он никогда не уставал. Он вёл себя так, будто ничего не произошло. Будто он не вырвал победу из рук сильнейшего ученика школы. И эта скромность поражала Вики и несколько даже смущала. — Как провела день? — задал вопрос Дино, выполнив тройную норму обычной тренировки. — Всё в порядке, спасибо... Занималась, корпела над мировыми религиями. — Лукавишь, — констатировал ангел, подходя ближе к девушке. — Как и ты, — слегка отстранилась та. Вики произнесла это без обиды, скорее, с оттенком грусти: почему возлюбленный не делится с ней такой гигантской новостью? Дино нешироко улыбнулся, притянул её к себе и проговорил около уха: — Я не люблю это обсуждать. — Но почему? — подняла взгляд девушка, тая от его силы и такой желанной близости. — Моя борьба всегда остаётся той борьбой, о которой не стоит говорить. — Ты держишь секреты. — Многое не должно произноситься вслух. Вики выдохнула во впадину между ключиц мужчины и прижалась ближе, дрожа от того, что встрече сегодня всё же суждено было случиться. — Ты считаешь меня слишком неразумной для того, чтобы делить переживания? — Что ты такое говоришь? — встрепенулся ангел. — Я считаю тебя многообещающей девушкой, Вики. Пойми... Всё постигается постепенно, от малого - к большему, от подножия горы - к самому пику Эвереста. Многое ты поймёшь, когда сама будешь к этому готова. — И терпеливость - самое труднодоступное качество... — Именно. — Но почему ты даже не упомянул про задания? — Ты дороже мне жизней всех бессмертных на Небесах. Я хочу, чтобы твоё спокойствие ничего не тревожило, — уверенным шёпотом проговорил Дино. — Я и так мучусь от того, что принуждаю тебя заниматься целыми днями. Ты знаешь, что я хочу видеть тебя сильной и не нуждающейся ни в чьей защите. Он не дал ей вымолвить что-то невпопад, нежно поцеловав в губы и принявшись углублять сие действо. В его объятиях девушка возносилась в самые высокие сферы Рая. Горячило лесть осознание, что она — та из многочисленных, кто только мечтал оказаться с ним в таком чувственном отношении. Девушка убедилась в том, что ангел больше не мыслит жизни без её присутствия, а потому не стеснялась быть искренней до конца. Ей хотелось встать с ним вровень, украсить славу талантливого ангела венком женской премудрости. Дино оторвался от губ возлюбленной, в памяти перебирая моменты, когда он видел людское счастье. Ни одно из них не походило на то, что испытывал небожитель. Он не простил себе ни одной ошибки, но повиновался судьбе и поклялся быть рабом этой любви до тех пор, пока его сердце не остановит своё спокойное биение. Они молчали. И молчание их расцвечивалось ночными звёздами, которые на Небе сверкали по-особому романтично. Он провёл ладонью по щеке, скуле, оставил дорожку поцелуев на ключицах... Он смотрел на неё с желанием — большим, но укрощённым настолько, что оно не вызывало впечатления настойчивости. Она видела это желание и понимала его, принимала и разделяла. Вики ещё стеснялась сбившегося дыхания, смятых взглядов, смелых движений. Казалось, она до конца не верила в случавшееся повсеместно чудо. Так прошла неделя. А им казалось, что кометой сгорела целая вечность. Эта самая вечность улыбалась двум разгорячённым сердцам, радовалась за их счастье и сочувствовала тому, что непременно должно было случиться. А пока она медленно отсчитывала до истомы сладкие недели, выкладывая их на тропу, которые эти двое негромко называли «любовью». Каждый боялся, что что-то произойдёт. Что-то непоправимое, ужасное, необратимое. И в том случае девушка бы просто прыгнула в пропасть со сложенными крыльями, а ангел, стиснув зубы, навсегда схоронил бы в себе обет полного отрешения от живых существ. Она часто спрашивала про его прошлое. И он отвечал правдиво, без увиливания совести, исключая, пожалуй, только роковые ошибки. И старушка Ева не могла нарадоваться такой большой любви, вечно отвлекая старика от насущных дел: — Ну посмотри. Ну посмотри же, какое счастье! Ведь это наша кровь, наше продолжение... Любовь превратилась в смысл жизни, в вечное устремление жить любимым, ради любимого и во его благо. Окружающие вздыхали первое время, то ли завидуя, то ли жалея о своём упущении, а потом открестились от суда и принялись жить своими жизнями. И кто знает, сколько бы длилась эта любовь, не точи Судьба свой поражающий меч и не будь к своим детям столь жестока? Ведь самый преданный оказался низвергнут в пучины Ада... А самый злобный порой пирует на костях поверженных врагов. Справедливость, правосудие, правда... Кому, как не людям вопрошающим, известны все эти святые истины?