Ролевка

«Попробуй не приезжать, Попробуй не приходить, А я попробую дверь тебе не открыть. Попробуй мне не писать, Попробуй мне не звонить, Попробуй, попробуй, попробуй.» Обними Кита — Попробуй

Начинать заново, когда скопилось множество недомолвок, недовольство друг другом, и, чего греха таить, измен, сложно. Особенно, когда совершенно точно любишь другого. Потому что поцелуи и объятия встречаешь как пытку, боишься случайно назвать чужое имя, а близость оставляет исключительно одну неловкость и горечь. И, вроде, стараетесь оба сделать все хотя бы терпимым, выходит какая-то ерунда. Но из чувства противоречия продолжаешь барахтаться в ненужных отношениях в попытке забыть совершенно невозможного Андрея. Который, казалось, сдался. Который даже в отсутствие Киры сам на себя не похож, а с тобой неизменно вежлив и осторожничает. Который старается не оставаться с тобой наедине. Который встречает все твои изменения во внешнем виде сдержанным любопытством и неизменным комплиментом: «Вам очень идет, Екатерина Валерьевна». Кеды и драные джинсы были практически забыты, разве что с ребятами посидеть надевались — так удобнее. Зато в гардеробе появлялись брюки, блузки, платья. Катя привыкла к каблукам, красилась все ярче и начала получать от этого удовольствие. Иногда что-то подсказывал Милко, иногда — Рома. Женсовет изнывал из любопытства, как так получилось, что ими занялся стилист и лично Милко, а Катька сама по себе красивая становится. Ведь ее дизайнер если и звал, то исключительно для того, чтобы вывалить ворох жалоб и требований, озвучить новые безумные идеи и потребовать чего-нибудь трудно исполнимого. Катя улыбалась и решала все вопросы. Когда сама, когда с Ромой… подходить к Жданову она боялась, а Малиновский вдруг отказался бегать к другу с поручениями. Мол, ходи сама, а я не нанимался. И надо бы, да ноги не идут… от одной мысли, что она снова окажется с ним в одном кабинете, поджилки тряслись, хотя она и уверяла Ромку, что она с собой справилась. Знала бы она, что Андрей уверял дорогого друга в том же самом, посмеялась бы наверное. Месяц без Андрея вообще, полтора — как расстались. Ни звонков, ни смс, только по рабочим вопросам если. И то редкость. Играла в равнодушие, как он и просил, изображала всю из себя занятую и деловую, да и вообще — жизнь била ключом… разводным… по голове. Для всех — хорошеющая день ото дня, уверенная в себе, и вполне успешная девушка, у которой все отлично по всем фронтам. Даже для друзей. Наедине с собой — все та же запутавшаяся в себе и отношениях девчонка, умирающая от любви к шефу. Нет, в этот раз не было ни бутылки, ни полной окурков пепельницы, ни слез на плече у лучшего друга. К Коле она не заходила, ссылаясь на занятость, ведь Зорькин раскусит ее игры в момент. Вот тогда и бутылка, и пепельница, и потекший макияж будут. А врать Катя устала. Каждый день, как мантра, заученная фраза: «Меня не волнует Андрей Жданов!» Но вот он проходит мимо ресепшена, неизменно желает доброго утра, волоча за собой бледную, на себя не похожую Киру, и у Кати все обрывается. Жалко Воропаеву до слез. Жданов ее морально раздавил, она его боится. Андрей улыбается, довольный. Смотрит на Катю — та поспешно отворачивается, делая вид, что помогает Маше разобрать почту. Лишь бы не заметил никто, как дрожат ее руки. Иногда положение спасал Рома, неизменно обнимавший ее со спины за талию и целующий в щеку. Тогда и дрожь в руках проходит, и дышать легче. Это все на публике, а когда они вдвоем с Малиновским, то максимум, что он себе позволяет, ткнуть локтем под ребра. Разговаривали обо всем сразу, кроме Андрея. Хотя Рома поначалу пытался что-то рассказать, но Катя запретила. Про отношения с Мишей она тоже не говорила. Малиновский, конечно, знал, но вечно делал такую скорбную мину, что постепенно и эта тема стала запретной. И пойти поговорить с Андреем, выслушать его, объяснить свою точку зрения она боялась. Не знала Катя, что Ромио каждый вечер выволакивал Жданова из-за барной стойки в стельку пьяным, что вечно улыбающийся Андрей спит по три часа в сутки и смертельно устал. Начинался февраль, и коллекция, над которой так усердно работала Катя, вдруг начала тормозиться. То одно, то другое, потом Милко вдруг заболел… В общем, Жданов печально подтвердил, что и выпуск, и совет директоров переносятся на первую половину марта. Предложил попробовать подогнать показ коллекции к международному женскому дню, и Кате пришлось соглашаться. А она так хотела встретить первый месяц весны в Петербурге! И подальше от Жданова и Zimaletto! Пусть женится на Кире и издевается над ней как угодно, пусть что хочет делает! Лишь бы она этого не видела… О том, что поездка откладывается, Катя сообщила Мишке по телефону. И началось. — Ты специально тянешь, да? — прорычал Борщев в трубку. — Не можешь со своим Ждановым попрощаться никак? — Нет, просто поставки материалов задерживаются и дизайнер наш заболел, — попыталась оправдаться Катя. Подозрения и глупая ревность Миши ее уже доконали. — Показ переносится на первую половину марта. — Я не могу откладывать поездку, и спонсор тоже не будет ждать, когда ты соизволишь попрощаться с прошлым рабочим местом. Или ты передумала? Этот разговор повторялся на протяжении всего месяца с вариациями, и Катя устала объяснять, что не передумала, что поедет, только… и длинный перечень того, что ей нужно было сделать. И со временем он почему-то только увеличивался. — Не передумала, но бросить все на полпути я не могу. — Я сегодня за тобой приеду вечером, поговорим. И без отговорок. — Может, лучше я сама приеду? — Нет. Во сколько забрать? — В шесть. Как знала, что добром не кончится! Сначала задержался Миша и сказал, что опоздает на пятнадцать минут, потом в лифт она вошла вместе со Ждановым и Малиновским. Она давно не была так близко к Андрею, но, казалось, что в тесной кабине лифта слышен стук его сердца, а тепло от него расходится волнами. Аромат ждановского парфюма кутал ее с ног до головы, мысли в голове почему-то потеряли свою ясность, воспоминания роем закружились в голове. Она прислонилась к стенке кабины, чтобы не выдать свою неловкость. Андрей не улыбался, не ухмылялся, взгляд мрачный, неживой, под опухшими покрасневшими глазами круги. Обернулся он к ней всего лишь раз, полоснув странно-тоскливым взглядом, и не сказал ни слова. Лифт, казалось, ехал бесконечно долго. То и дело останавливаясь на этажах, впуская новых людей и, в конце концов, Катя оказалась почти прижатой к Андрею. Деваться было некуда, и она точно знала, стоит ему коснуться, и все ее равнодушие посыпется, как карточный домик. И тянуло, как магнитом, притронуться самой. Из лифта она выскочила самая первая, благо, сегодня она была не на высоких каблуках, иначе бы, как минимум, подвернула ногу. Даже не попрощалась ни с кем. Миша ждал ее у машины, облокотившись на капот. Катя поспешила к нему. Уехать, пока Андрей ее не увидел… — Привет. — Ты для кого так вырядилась? — прищурившись, спросил Миша, разглядывая ее зимнее пальто карамельного цвета. Пожалуй, он единственный, кроме отца, кому перемены в ее имидже не нравились категорически. — Для себя, — огрызнулась Катерина. — Поехали уже. — Для себя, говоришь? — усмехнулся Миша, притягивая ее к себе и неожиданно впиваясь в чуть подкрашенные губы требовательным поцелуем. Катя отпихнула его. Нашел место! — Ладно, садись, поехали. Боковым зрением Катя заметила, как Ромка сгреб за шкирку рванувшегося в их сторону Жданова… Андрей смотрел вслед удаляющейся Кате и буквально стонал от разочарования. Надеялся, что лифт будет ехать медленнее или хотя бы его толкнет кто-нибудь рассеянный, чтобы был повод прикоснуться к ней. Так и не поговорил с ней, хотя хотел. Не решился подойти. Да еще платье это ее… весь день наблюдал, как она летает туда-сюда, цокая каблучками, как вздымается ее грудь от каждого вздоха. Тонкое вязаное платье из трикотажа обтягивало ее фигурку, подчеркивало каждый изгиб… Значит, сегодня снова пить. Здорово, конечно, что она так изменилась, теперь не будет повода назвать ее чучелом или пугалом у кого-то, а заткнуть рот Катя может и сама кому угодно. Он ревновал ее ко всем и каждому, срывался либо на Кире, либо напивался. Впрочем, с Кирой стало неинтересно играть, она на него не реагировала вообще никак, не заговаривала сама, не отвечала на вопросы, стала закрывать рабочий кабинет на ключ и отключать личный телефон. Все контакты только через секретаря. Ключи от квартиры она у него забрала и старалась уехать из компании раньше него. Так что сегодня пить. Если повезет, то с Ромкой. Сегодня Катю встречали, и, конечно, это ее поваренок. Он бы смирился, в конце концов, это ее жизнь, но Борщев ее целовал. В глазах потемнело, не соображая, что делает, рванулся в их сторону, если бы не Ромка, схвативший его за воротник, точно натворил бы что-нибудь мерзкое, а Катя и так не лучшего мнения о нем. — Стой ты, псих конченный! — окрикнул его Ромка. — Палыч, не надо. Пусть едут. — Малин, — Жданов неожиданно сдулся. Запал прошел так же неожиданно, как и начался. — Ну невозможно же. Я и на тебя с ней смотрю с трудом, а это… — Поехали, страдалец, — Малиновский потянул Андрея в другую сторону. А Андрей все смотрел, как машина поваренка увозит Ее… — Она с ним хоть счастлива? — спросил он наконец. — Скажем так, не в восторге. Больше я тебе ничего не скажу, потому что не спрашивал, — неохотно отозвался Роман. — Ну что, куда страдать едем, в бар, к тебе или ко мне? — У меня все кончилось, — признался Андрей. — Сопьешься так, придурок. — Ну и похуй, — Жданов пожал плечами. В бар не хотелось. Хотелось начистить рыло поваренку и обнять Катю. — Делать-то что? Милко скоро из отпуска вернется, в который я его уговорил поехать. Я… боюсь, Ром. — Погоди ты паниковать. Поехали ко мне, короче, в баре все равно не поговорить нормально. — И ты на девчонок будешь заглядываться, — слабо улыбнулся Андрей. — А сам бы поглядел. — Не хочу. — Ну, я хотя бы попытался. — Ну и? — Что — и? — Что с тобой творится, Катя? Мы, вроде, все сначала начали, разве нет? — Миша привез ее домой, усадил на диван и теперь торопливо проводил руками по катиной спине. Кате хотелось отстраниться. — Начали. Мне нужно время. — У тебя его было предостаточно. Месяц — разве мало? Я же вижу, что ты думаешь о чем-то. — Оказалось мало. Прости, Миш. Я… я домой, наверное… — Катя, ты опять сбегаешь. Почему? Я сейчас по девочкам не бегаю, сюда никого не вожу уже давно, стараюсь как-то контакт наладить. Нам же еще работать вместе. А ты ни дела не хочешь обсуждать, ни о нас не говоришь. — Знаешь, Миш, — вдруг заговорила Катя после паузы. — Я знаю одну девочку, хорошую, может, даже добрую. Полюбила она мальчика, да так, что готова была замуж за него пойти. Да только мальчик больно полигамный оказался. А потом вообще свадьбу отменил, потому что влюбился всерьез. — Ты о ком? — Неважно. Только я такой же девочкой становиться не хочу. Мне твои игры в любовь надоели за два года и уже поперек горла. — Я тебя люблю. — Нет, Миш, это не любовь. Давай не будем все сначала начинать. Просто разойдемся, как друзья. А то ты, кажется, всю мою жизнь распланировал за меня. Я не поеду с тобой в Питер, езжай один. Давай попробуем быть просто друзьями, как раньше? — Ты все сказала? — Пожалуй, все. Он развернул ее к себе и поцеловал, как-то горько-отчаянно, потом снял с нее очки и бросил их на столик. Катя не сопротивлялась. Никогда не могла ему отказать. Он знал, куда целовать и как приласкать, чтобы она перестала сомневаться и отталкивать его. Вот и сейчас, вопреки своему решению, в кои-то веки, правильному, вопреки здравому смыслу, Катя сдалась под мишиными ласками. Его руки скользили по ее бедрам, забираясь под платье, горячие губы настойчиво целовали шею,. Как же все знакомо, именно после таких ласок, неизменно оканчивающихся долгим выматывающим сексом, она сдавалась и терпела его выходки дальше. Его пальцы добрались до резинки колготок и дразнили плавными движениями по животу. Катя закрыла глаза и вспомнила, как ее ласкал Андрей… — Достаточно, — собравшись с силами, сказала она, останавливая Мишу. — Не надо. Прости. Звонить и приезжать ко мне не нужно, я тебе сама позвоню. — Ты уверена? — Да. Прости меня. — И что, вот так соберешься и уйдешь? — Хватит! Бежать! Бежать отсюда! Миша стоял, оперевшись на стену плечом и наблюдал за ее сборами, не говоря ни слова. Видел, как дрожали ее пальцы, когда она сражалась с пуговицами на пальто и накидывала шарф на шею, слышал ее шумное дыхание, но ничего не говорил. Катя схватила сумочку и выскочила в подъезд даже не прикрыв дверь. Рука тянулась к телефону, не глядя на дисплей, набрала Малиновского. Он ответил не сразу. — Кать, что случилось? — Можно к тебе приеду? Не по телефону. — Я с девушкой. Можно хоть один вечер провести в свое удовольствие? Прости, Катюш, но завтра я весь твой прямо с утра. Хочешь, заеду утром? — Заезжай. Прости, Ром, я по привычке. — Не страшно. Завтра все расскажешь, хорошо? — Хорошо. Малиновский отключился и посмотрел на крепко пьяную «девушку» по имени Андрей и вздохнул: — Как вы мне оба дороги, психи, оба, и все к Роман Дмитричу поплакаться бегут. А Роман Дмитрич, добрая душа, выслушает, сопельки утрет, стаканчик виски нальет, шоколадку подарит. Дурдом какой-то. И Рома задумался. Он скоро помрет или от недотраха или с перепоя. Надо что-то с этим делать, пока есть такая возможность. Нужно только найти помощника в одном нелегком деле.