(Не)много любви босяку, не ведавшему ее

В тот же день они вдвоем убежали из дома, желая провести время вместе в лесу, у реки. Стоило пользоваться тëплыми денёчками, ведь их должно было оставаться не так много. Даос не мог отказать любимому в этой малости, к тому же день был свободный. Ян и правда много времени находился дома из-за постоянной работы мужа, наверняка устал смотреть на стены… Босяк с удовольствием описывал Синченю в самых ярких красках то, что видел, внимательно следя за его реакцией. Вдруг это опечалит партнёра из-за того, что он не может увидеть этого сам. Но этого не происходило. — Почему ты так радуешься моим рассказам? — спросил в конце концов парень у спутника на пути самосовершенствования, не понимая мотивов чужой радости. Они лежали на теплом камне у реки и грелись в лучах солнца. Ян щурился от солнца, что било в глаза, и лежал на боку, придерживая слегка живот и мурлыча от ласковых поглаживаний по волосам. — Потому что ты учишься видеть красоту мира вокруг, чтобы передать её для меня. Ты хочешь порадовать меня, и потому я радуюсь. Ты как Инь — в тебе сосредоточен свет, но за толстым слоем мрака. И я всегда радуюсь тому, как он выходит, проявляется передо мной. Ради меня. Ты породил во мне эгоизм. Мне… Приятно быть причиной твоего света, и в то же время приятно быть причиной твоей тьмы. Мне стыдно признавать, но... я рад, когда ты ревнуешь меня. Когда пытаешься привязать к себе и не показывать никому. Ты вытянул из меня то, чего никогда не показывалось наружу… — Ты как Ян. Ведь верно? Свет, хранящий капельку тьмы. — босяк из Куйджоу никогда не интересовался даосскими мудростями, не забивал ими голову, но что-то слышал. Об Инь и Ян сложно было не услышать, особенно когда Гуаньяо на суде напирал на том, что даже в свете должна быть тьма. Это его и оправдало. — Противоположности притягиваются, верно? — усмехнулся Сяо Ян, и потянулся за поцелуем, который заслужил, как ему казалось. Просто за то, что он вытянул из памяти такое. Поцелуй он получил, как и обезоруживающую улыбку супруга. — Верно. Не думал, что кто-то в открытую это скажет. — Он знал, что многие о нем так думали. Но сомневались, не видя в нем ничего тëмного. Не знали того, как его сковывал страх, когда он слышал хоть одно плохое слово о супруге и что приходило в мысли в такие моменты. И было там далеко не желание покарать тёмного заклинателя. — Это ещё почему? Ты же идеально описывал этот ваш символ. Весь беленький и пушистенький, но так жестоко рубил нечисть. Мне казалось это показатель. — усмехнулся парень и поцеловал веки мужчины. Повязку он наглым образом снял, стоило им выйти в безлюдные места. Потому что здесь его даочжан должен полностью принадлежать ему, не прикрывая несовершенства. Зная, что партнёр относится к его собственному увечью точно также, он всегда снимал свою полуперчатку с левого мизинца. — Никто не видел во мне изъянов. Никто не считает, что нанесение вреда в бою — плохо. Хотя это тоже насилие. Но наши с тобой бои мне всегда нравились. Они были не для насилия, а для самосовершенствования. — Юноша кивнул и поцеловал своего мужчину в щеку, закрывая глаза окончательно. — На небе ни облачка. Так светит… Надо остудиться, мы получим ожоги, если не сделаем этого. — юноша положил руку будущего отца на живот. Теперь, когда не было страха, что его замысел раскроют, в нем родился страх того, что он умрет от кровопотери, когда надо будет разрезать плоть для извлечения крох. Но этим страхом делиться с даочжаном было попросту опасно. Он начнет сомневаться в себе, в этой затее, разведет панику, а этого допускать было нельзя. — Я вылечу любой твой ожог. — даос понял намек и стал раздевать супруга, чтобы войти с ним в воду. Ян раздевал его в ответ, и вскоре они покинули теплый, нагретый ими и солнцем камень. В речушке беременный не отходил от любимого ни на шаг. Дно было ему совсем не знакомо, и он мог оступиться. А ещё из-за шума воды он не понял бы, в какой стороне Сяо Ян, ну и просто потому, что течение было сильным, и вернуться к нему будет трудно. Брызги летели в них, когда течение разбивалось о камни, здесь было прохладно. Вода после камня и вовсе ощущалась ледяной, но они оба стояли в ней и привыкали, подставляясь разлетавшейся во все стороны стихии, чтобы остудить ещё не начавшую обгорать кожу. Камешки под ногами ощущались несколько непривычно, они порой щекотали стопы, и Ян смеялся, зная, что громко проявляющиеся положительные эмоции сделают его даочжана чуточку счастливее и светлее. Когда на них никто не смотрел, когда никто не мог их увидеть, внезапно ворвавшись, парень становился совсем иным. Он меньше доказывал свою страсть, уступая место нежности и открытости. Синченю нравилось то, что в тёмном заклинателе были эти чувства, что он настолько сильно обнажал их наедине с ним и природой. Это стоило побега от цивилизации, ухода так далеко, что искать их пришлось бы долго. — Ты не замёрз? — Мужчина теперь часто волновался из-за этого, боясь что любимый заболеет без своей ци. Не хотел забыть об этом, не имея сам таких проблем. Поэтому Ян сдался. Он помнил, до каких размеров может дойти жажда супруга не дать ему подвергнуться опасности. Даже в виде простой простуды. И сейчас он помотал отрицательно головой, так, чтобы волосы слегка развевались и обнимающий его даос понял его жест. Только босяк в его окружении старался «говорить» с ним молча. Помнил, что даос не любит вспоминать о своем увечье. Только выцеловывание век и не печалило, потому что этим Ян показывал — он помнит о слепоте любимого, но не отторгает, и даже не собирается отторгать. — Солнце такое яркое… Как ты! — На плечи мужчины посыпались поцелуи, его ушки погладили пальцами, заставляя краснеть. В отместку слепой утянул парня в глубокий поцелуй и погладил под одной коленкой, приподняв бедро юноши себе на талию. Тому пришлось облокотиться на него, и при этом стараться не давить на живот. — Я рад, что стал солнцем для тебя. — ласково сказал даос в ответ, но потом отпустил чужую ногу, возвращая равновесие спутнику на пути самосовершенствования. Тот не стал отстраняться. Капли воды сбегали по их телам, заставляя слегка вздрагивать, но Ян не жаловался. Ему нравилось смотреть на дорожки, которые оставляли после себя эти капли. Совсем неожиданностью для него стали нежные пальцы на его коже, словно следующие за какой-то из крошек стихии. — Инь — вода, Ян — огонь. Луна и Солнце, внутреннее и внешнее. Женское и мужское. — Синчень словно смотрел на лицо юноши, продолжая гладить тело пальцами, а свободной рукой он взял левую ладонь супруга и положил себе на щеку. — Вода текучая, прозрачная, но иногда становится темнее ночи и ничего в ней не увидеть. Она легко загрязняется и еë трудно очистить, нужно время, чтобы все осело. Огонь обжигает, убивает, но он целиком состоит из света, его нельзя запятнать. Он даёт тепло, которое вода забирает и теряет, он даёт приготовить пищу. В тебе легко всколыхнуть плохое, ты легко становишься злым и не легко отпускаешь мысли о мести. Я, по мнению людей, состою из света, меня словно нельзя запятнать. Но на моих руках много мертвой крови и я могу убить много людей, если буду неверно использовать свои силы. Я — Солнце, так считают многие. Горю для других, освещаю своей добротой дороги другим. Но могу обжечь чужих обидчиков и прогнать тень из некоторых. Ты — Луна. Много твоей работы совершается по ночам, но ты тоже светишь, совсем другим светом. Таким, который легко скрыть от других. Сколько светлых мотивов твоих деяний было сокрыто? Ты — внутреннее. Все хранишь в себе. Ты спрятан в нашей семье, как бы не старался спрятать меня. Тоже отличительно для тебя. Желание скрыть, не показать. Я — внешнее. Мои желания ясны и понятны. Я на внешней стороне нашей семьи, по мне о ней судят, я прикрываю вас с А-Цин, как щит, стараюсь защитить. И показать другим наши отношения, чувства друг к другу, чтобы все знали, что ты мой. А я твой. Ты — женское. Ты не признаешь этого, но многие твои качества часто приписывают женщинам. Это не очень правильно, но ревность, капризность, любовь к семье зачастую называют девичьими. Не понимаю этого. Но то, что ты носишь наших детей тоже можно отнести к женскому. Редко когда мужчины думают о том, что такое выносить детей, что говорить о стремлении родить малыша. Я — мужское. Я твёрже, чем многие думают. Кто-то называет меня женственным из-за плавности моих движений и красоты, но все это — итог долгих и упорных тренировок. Мужчины чаще одиночки, и я был им до встречи с Цзыченем. Желание защитить кого-то помимо семьи — тоже мужское, по мнению большинства. Я мыслю о долге, когда ты мыслишь о чувствах. Я прямолинеен, а ты знаешь как вывернуть все в свою пользу. — выдохнул Синчень. Эти его умозаключения родились сами собой, когда любимый назвал его «Ян». Инь и Ян не имеют одного названия, это соединение противоположностей от мрака и света до верхнего и нижнего. И почти все можно было перенести на них. А может и все, только он не знал как. — Зачем ты рассуждаешь обо всем этом? — голос его Инь вырвал даоса из новых дум. Парень ласково обвил его руками. Когда только успел? Но монах (а монах ли уже?) не имел ничего против. Он не знал, что ответить на чужой вопрос, поэтому слегка нахмурил брови, думая. В такие моменты он слегка прикусывал губу и замирал. Это видел только босяк, и ему это нравилось, хотя он этого и не признавал. — Мне не хватает наших совместных медитаций. Тогда я ощущал, что мы не только спутники на тропе самосовершенствования. Что мы — одно целое и наши пути объединены. И, когда я говорю о своих мыслях, рассуждая о тебе, то ко мне возвращается это чувство. Чувство правильности происходящего и нашего единства. — Синчень закончил свое словоблудие поцелуем, понимая, что пора прекращать говорить. Он устал, а уж Ян-Ян — тем более. — А ещë… ты — практик, я — теоретик. — не удержался от ещё одной пары противоположностей даос, за что получил игривый поцелуй-укус и был придавлен к камню. — Сиди, я сполоснусь как следует. А потом ты. — Сяо Ян не хотел выпускать из рук умудрëнного самосовершенствованием супруга, но от капель на теле по телу начинала бежать нервная дрожь, нужно было полностью погрузиться в воду, чтобы согнать неприятное ощущение. С животом и обнимая супруга это было практически невозможно сделать, так что пришлось отвести его в «безопасное» место. Синчень кивнул на такой «приказ» и позволил себе подставить лицо солнцу, а не любимому. Он не мог его увидеть, но мог улыбаться ему, широко-широко, разве что зубы не было видно. Юноше это нравилось. Они убегали в лес несколько дней подряд. Ни А-Цин, ни Сун Лань не могли дождаться их или проснуться раньше, но это не беспокоило супругов. Наконец они были вместе и между ними была идиллия.

***

— Господин Сяо, Господин Сяо! — за мужчиной бежал какой-то не местный торговец, и даосу пришлось остановиться. В городе И было только два господина Сяо. Но Яна в основном (за глаза, разумеется) звали госпожой, чтобы не путаться, да и он сейчас должен был быть дома. По крайней мере, поводов выходить для него мужчина не знал. И этот человек был не местным. Он не знал, как выглядит супруг даочжана, и с большей вероятностью назовет его первую, родную фамилию. — Я ответил на ваш вопрос ещё неделю назад. — вздохнул Синчень. — Я не могу отправиться к вам в город и вырезать нечисть, я могу лишь и дальше давать вам талисманы. — город, из которого приходил раз за разом этот торговец, был в нескольких днях пути от дома. На мече он успел бы за день и туда, и обратно, и вырезать всю нечисть. Но это было невозможно даже с проводником. Ян-Ян беспокоился бы, а он в положении. Уходить слепой не хотел, желая иметь возможность помочь любимому в любую минуту, а уводить его из знакомого города И было небезопасно — его могли узнать. Все ближе к городу И можно было найти людей из больших орденов. В основном — из Ланьлин Цзинь. И это настораживало даоса, заставляло вести себя осторожнее. Теперь он мог потерять не только свою жизнь, но и жизни нескольких близких ему людей. И они были гораздо ценнее его собственной. И А-Цин, и Сяо Ян были ему дороги. Если с Синченем и Яном что-то случиться А-Цин снова окажется на улице. Хоть она и нашла работу, — шила и вышивала в небольшой мастерской на главной улице, — её заработок был слишком мал для самостоятельной жизни. А выходить замуж, по мнению Синченя, ей было ещё рано. Слишком уж она инфантильна. И это если забыть о том, что партнёр носит их детей! — Но мы можем отвести вас, мы хорошо заплатим! — Торговец очень хотел, чтобы заклинатель освободил их город от напасти. Других заклинателей в своем городе они последний раз видели приезжающими куда-то в спешке. — У меня здесь семья, которую я не могу оставить. — Синчень снова достал пачку талисманов, изведя на них всю оставшуюся в доме бумагу. — Я волнуюсь за своего супруга. Он провел над собой опасный ритуал, и, хоть он прошел успешно, я не могу быть уверен в том, что не будет последствий. — говорить с кем-то об уровне гениальности юного тëмного заклинателя Синчень опасался. Таких было мало и один из них — Сюэ Ян. Как скоро сопоставят их имена и нагрянут из разных орденов? Если не осудят за Тёмный путь, то наверняка запрут и будут изучать, а после изучать их детей… Его задача, как главы их небольшой семьи — не допустить подобного. — Но. — новая пачка талисманов явственно ставила точку в их разговоре и мужчина умолк. – Вы уверены, что он не может отправиться с вами? — всë-таки торговец ещё надеялся на успех своих поездок сюда. Но слепой кивнул. Он был уверен в том, что Яну нельзя покидать город И. — Тогда мне остаётся только ждать, пока последствия этого ритуала перестанут быть так опасны? — снова кивок. Темный заклинатель, слышавший весь разговор от и до, попросил добавить к дайкону и рису в корзине мешочек трав, облегчающих боль. Кажется, больше медлить было нельзя.