Дьяволы особого назначения

      Высокий темноволосый мужчина стоял на уступе горы, с которого, как на ладони, было видно поле скорого боя. Мужчина знал эту степь, не единожды скакал по ней, ведя свою дружину в бой. Сегодня ему предстояла битва, невиданная по своей кровожадности и жажде мщения доселе. Чёрные, как смоль, волосы его были распущены, развеваясь на ветру за спиной. Тёмно-синий плащ с гербом Рюриковичей хлопал, будто крылья гигантской птицы. Зоркие голубые глаза не сводили взгляд с горизонта, пока за его спиной не послышались шаги одного из ратников. — Кащей Иванович, госпожа Умила зовёт вас в свой шатёр.       Кащей обернулся, опираясь на свой боевой посох с друзой сапфира. Деян, его верный помощник, выглядел скорбно. Никто в дружине до сих пор не мог поверить в смерть горячо любимого князя Углеба, правящего магической стороной Руси. Ещё меньше всем верилось в то, что сотворил с ним это родной брат, Святослав, не владевший магическим даром, но жаждавшим абсолютной власти.       Мужчина кивнул ратнику, направляясь в просторный шатёр Умилы. Напряжение в лагере стояло такое, что можно было ножом его резать и мазать на краюху хлеба вместо сала. Пройдя через охрану, Кащей подошёл ближе к сидевшей на волчьей шкуре госпоже. Смоляные кудри первой княгини были убраны, как и прежде, под чёрную вуаль, прихваченную серебряным венцом, потому никто не видел первых седых прядей, тронувших голову женщины. Перед Умилой был расстелен широкий платок с бахромой, в центре его клубился дымом хрустальный шар, вокруг были разбросаны костяные руны из оленьего рога. Женщина подняла взгляд на вошедшего, кивнув на разложенные вокруг шкуры: — Садись, мальчик.       Кащей сел напротив, поджав колени под себя, положив рунический посох по правую руку. Ему больно было видеть осунувшуюся от навалившегося на неё горя госпожу: сначала смерть любимейшей из учениц, а после — братоубийство Святославом. Последней каплей стала смерть любимого сына, Рюрика, отдавшего матери своё бессмертие. С тех пор не снимала женщина траур, скорбя обо всех своих потомках. Утешением ей служил лишь верный муж да крепнувшие в своём могуществе правнуки. Особо любила Умила Владимира, сына кроткой наложницы Святослава и родной сестры Кащея, Малуши.       Но сейчас женщина была задумчивой. Перебирая в руках чётки из павлиньего камня, Умила всматривалась в разожжённый в центре шатра очаг: — Страшный бой будет. Большая жатва ждёт тебя, мальчик. Но не тронь душу Святослава — только мне решать её судьбу.       Мужчина коротко кивнул в знак того, что всё понял. Внезапно, Умила отвела взгляд от огня, впиваясь в молодое лицо напротив: — Я помню тебя измазанным землёй и кровью мальчишкой, закрывавшим от грозной дружины последних птенцов своего рода. Помню писарем любимейшей моей Хельги, отроком Гуней. Теперь же передо мной статный воин-маг, грозный некромант Кащей Иванович, предводитель магической дружины князя Углеба. Я слишком ослабела, Кащеюшка, чтобы сейчас снова взять в свои руки регентство магического княжества. Владимир же слишком юн и неразумен, хоть и достойный сын твоего племени. Малуша не удержит в руках власть, слишком мягкое сердце у твоей сестры. Добрыня же, в отличие от тебя с сестрой, магическим даром и вовсе не владеет. Поэтому, доверить судьбу магической доли княжества я могу только тебе, Кащей Иванович. Веди дружину в бой не как воевода, но как регент юного князя, и будь им, пока правнук мой не станет зрелым достаточно, чтобы перенять власть из рук твоих. Когда-то давно я отняла у тебя и твоего рода волю. Я дарую её тебе обратно, вместе с титулом. Ты не моё дитя по крови, но я взяла ответственность за твою жизнь и жизнь твоего рода. А теперь ступай. Конница Святослава скоро будет на равнине. Помни: не убивай его. Я сама свершу его судьбу.       Протянув заранее составленную грамоту Кащею и отослав мужчину, Умила вздохнула, глядя на одной ей ведомые знаки, увиденные на покрывале перед собой. Горькие, тяжкие думы были в её голове. Кащей же, покинув шатёр, глубоко вдохнул сухой воздух степи. Он получил всё, о чём мечтать не смел: свободу, признание своей госпожи, власть и силу. Он обрадует брата с сестрой позже, когда вернётся в стольный град. Они вместе наведаются в святилище предков, оставленное в далёком прошлом. Сейчас же у него был лишь один путь. — Деян, поднимай воинов! Госпожа Умила повелела привести к ней мятежного правнука. Свершим же волю славной княгини!       Сергей вздрогнул, приходя в себя. Он сидел в своём кабинете за широким письменным столом, вглядываясь в древнюю серебряную фибулу с гербом Рюриковичей. Почти тысяча лет минула с тех пор, как Афинская собственной рукой казнила Святослава. Почти тысячу лет продлевали ему жизнь собранные в тот кровавый день души ратников. В его друзе ещё достаточно был сил, чтобы прожить целые века.       Поднявшись из-за стола, он прошёл в соседний кабинет, скрытый от его портретом Добрыни, спавшего в этот час в резном кресле. Он стремился увидеть другой портрет, не менее дорогой его сердцу.       Гостиная личных покоев Сергея была окутана тенью и тишиной. Взмахом руки затеплив свечи и камин, он остановился напротив разгорающегося очага, подняв голову чуть вверх. С портрета на него смотрела невиданная черноволосая красавица древней Руси, мать великого князя Владимира. Улыбнувшись, мужчина позвал женщину на портрете: — Здравствуй, дорогая сестрица.       Малуша тепло улыбнулась брату в ответ: — Здравствуй, братец. Что-то не веселы твои думы сегодня.       Сергей сел напротив камина, так и вертя в руках фибулу: — Я никогда не спрашивал тебя: ты любила Святослава?       Малуша вздохнула, поправляя вышитую кисею на своих плечах: — Любила, Гуня. Только в ответ любви не видела. Трудно это — любить того, кто на тебя и взгляда лишнего не бросит, и кому ты лишь игрушка для забавы.       Сергей вздрогнул, прикрыв глаза: не от того ли столько жестокости было в повзрослевшем Владимире, и так быстро угасла его горячо любимая сестра, что недостало им всем любви?       Тогда, сотни лет назад, он был счастлив и горд носить бремя, возложенное на него Гекатой. Но чем дольше он жил, тем чаще в его голове вертелся вопрос: а сделало ли его счастливым это бремя? Не лучше ли было сложить голову, защищая осиротевших детей на давно позабытом святилище? — Не думай так, Гуня. Твоя судьба за руку вела тебя к этому дню. Не гневи Марену. Живи, братец. И дай себе наконец любить.       Сергей поднял взгляд на портрет сестры. Проницательная, она всегда читала все их с Добрыней мысли лишь одним взглядом. Вздохнув, он встал, положив фибулу перед портретом сестры: — Я не смогу ей лгать о своём прошлом, о силе, что продлевает мою жизнь. Я не могу потерять её уважение и любовь.       Малуша приложила ладонь к полотну, будто пытаясь дотянуться сквозь века до седин любимого старшего брата: — Любящее сердце многое способно понять и принять. А она — великодушна и добра. Не лги ей и не отвергай, Серёжа. Вот этого она точно не заслуживает, как я когда-то не заслуживала холод своего возлюбленного и сына.       Сергей приложил свою ладонь к полотну, вздохнув: — Ты впервые назвала меня новым именем.       Женщина ласково улыбнулась, вновь усаживаясь прямо на своём портрете: — Я давно должна была это сделать. Не держись за прошлое, брат мой. Его ты не изменишь. Живи дальше.       В приоткрытую дверь покоев впорхнул воробей Фёдора, опустившись на мужскую ладонь. Птица разинула клюв, проклекотав: — Княжна спустилась в град Мёртвых. Госпожа Геката требует вас.

***

      Настасья поклонилась Гавриилу, указав на раненного Марио: — Я пришла просить тебя о помощи. Ни я, ни кто-либо другой не в силах изъять заколдованный осколок проклятого копья из груди моего друга. Он умирает. Деян сказал, что ты можешь помочь мне.       Леший, стоявший позади девушки, глубоко склонился перед архангелом: — Это их мне плата за услугу. Не откажи в помощи, повелитель душ.       Вуаль на трёх лицах архангела колыхнулась, когда он заговорил вновь: — Ты знаешь мою плату, дитя: душа за душу. Но, прежде, чем ты дашь мне ответ, позволь рассказать тебе то, чего ты не знаешь. Я могу спасти внука Эндовелика, но знаешь ли ты истинную мощь этого юноши? Он станет одной из причин краха княжества, во главе которого должна встать ты, дочь Николая, потомок великой титаниды. Ты сумеешь спасти своё княжество, но ценой его жизни. Или же он погубит твой трон, ознаменовав закат царства Романовых. Что выберешь ты, дитя? Жизнь друга или небывалое могущество?       Настасья поднялась на ноги, свирепо глядя на архангела перед собой: — Если понадобится, я сама, своими руками разрушу империю. Я уничтожу любого, кто встанет на моём пути. Мне плевать, что он сделает, я прощаю ему это. Бери свою плату, Джибриль, не медли. Спаси его.       Архангел поднялся в воздух, паря над землёй на своих крыльях. Негаснущее пламя затрепетало от мощного потока воздуха. — Да будет так. Я есть вечный посланник Смерти, её верный всадник и жнец. Я принимаю твою плату, Анастасия, дочь Николая.       Ангел Смерти протянул одну из рук к девушке. Настасья закрыла глаза, сжав руки в кулаки. Ей было страшно, но сказанных слов не вернёшь. Лишь когда всё вокруг стихло, девушка рискнула приоткрыть один глаз. Она была всё в той же пещере, жива и невредима. Архангел напротив замер в изумлении и нерешительности, не понимая, чью именно душу он только что забрал. Эфемерный сгусток парил на его ладони, показывая обрывки жизни захваченной души. Внезапно, ангел рассмеялся: — Ах, хитрая ты ведьма, Солоха! Обхитрила таки меня и пророчества! Уууууу, цыганская дочь! Впрочем, и такая плата сойдёт. Благодари ту ведьму, что дала тебе твой амулет, девчонка. Что ж, сделка есть сделка. Но прежде, чем вы продолжите путь, знай: не тебе бояться проклятого золота. Если сможешь доказать свою силу пред ликом предка, спасёшь ещё одну душу. Я буду ждать, с нетерпением ждать тебя, дитя, чтобы забрать в юдоль вечности.       Настасья пригнулась под новым вихрем крыльев архангела, а через мгновение пещера была уже пуста. Лишь серебряный осколок блестел на том месте, где только что был Гавриил. Деян сразу подбежал за свей платой, Настасья же обернулась на так и лежавшего на полу Марио. — Мариус.       Мужчина распахнул глаза. Голос, звавший его, был ему знаком. — Дедушка…       Марио попробовал пошевелиться и убедившись, что руки и ноги его слушаются, сел. Вокруг было светло и ярко, но ему не было нужды щуриться: глаза давно были привычны к такому свету. Он будто в копию свою всматривался, глядя на своего предка. Эндовелик приходил к нему всегда в разных обличиях, и почему на этот раз дедушка решил явиться к нему с его же лицом — было загадкой. Предвечный же протянул руку, подзывая внука к себе поближе: — Я давно не разговаривал с тобой, Мариус. Подойди ко мне, дитя.       Марио легко шагнул к предку, касаясь тёплой мягкой ладони: — Здравствуй, дедушка. Я умер?       Эндовелик покачал головой, шагнув вперёд. Туман перед ним рассеялся, открывая бесконечность. — Нет, дитя, твоё время придёт нескоро. Но ты сейчас на грани, пока дитя, что ты так отважно защитил собой, пытается тебя спасти. И я решил немного поведать тебе о том, что ждёт вас впереди.       Марио шёл рядом с дедушкой, внимая его словам, не смея перебивать. Он не знал, как скоро вернётся в тело разум, и потому спешил услышать то, что ему хотели рассказать. — Запомни накрепко, Мариус: не прикасайся к короне Мертвецов. Проклятое золото обессилит тебя в мгновение ока. Лишь женщина, в чьих жилах течёт кровь создательницы, может прикоснуться к тёмной реликвии. Но не спешите уничтожать корону, она — ключ к возвращению жизни и бессмертия титаниды.       Марио вскинул голову, не веря словам предка: — Геката Зевсовна мертва?!       Эндвелик остановился, глядя в глаза внука: — Ещё нет, но очень скоро будет. Торопитесь. Часы вечности замерли, их песок застыл в полёте. Но первый рассвет после вошедшего в полную силу тёмного светила запустит этот ход, отнимая с каждой минутой год жизни опальной титаниды и приводя в исполнение самые суровые предзнаменования. — Марио!       Элементаль осмотрелся, вслушиваясь в зовущий его голос. Сияние начинало меркнуть. Демиург улыбнулся внуку, бросив напоследок: — Я горд тем, что ты мой внук, Мариус. А сейчас возвращайся. Помоги этой девочке спасти её мир.       Марио распахнул глаза, сквозь пелену всматриваясь в девичье лицо над ним. — Настасья…       В следующий момент ему стало трудно дышать, а в ухо ударил звонкий голос: — Живой!       Обняв девушку в ответ, Марио вздохнул: — Я не знаю, каким чудом, но ты меня спасла. Спасибо.       Настя с широкой улыбкой смотрела на старого друга, придерживая его за плечи: — Потом вместе скажем спасибо Солохе.       Внезапно, Марио подался вперёд, крепко обнимая подругу: — Прости меня за ложь. Мне так жаль, что я скрывал от тебя правду всё это время.       Прикрыв глаза, Настасья обняла друга в ответ: — Я прощаю тебя, Марио.       Прервал их каркающий голос лешего, получившего свою плату: — Если вы ещё хотите найти принца, нам стоит поторапливаться.       Настасья помогла Марио подняться на ноги, кивнув проводнику: — Веди нас.

***

      Геката торопилась по тёмным галереям подвала Магического Института в сторону одной-единственной залы, недоступной другим. Сотни лет она держала дверь запертой, надеясь, что ей никогда не пригодится то, что было внутри. Древняя тяжёлая дверь поддавалась неохотно, с громким воем петель. Стоило женщине пересечь границу залы, как немедленно вспыхнули свечи, озаряя тусклым светом испещрённый древними письменами пол. Титанида смотрела на письмена с ужасом, не в силах ступить даже шаг.       Всё же совладав с собой, женщина закрыла дверь, скидывая с плеч тяжёлую мантию, оставаясь лишь в сбережённой для такого случая длинной тунике, в которой много веков назад бежала с Олимпа от гнева Зевса. Голову её венчала диадема хозяйки подземного мира, плетёный же из волос её матери шнур служил поясом. На негнущихся ногах женщина прошла в центр магических письмен, упав на колени и возведя ладони к потолку: — К тебе взываю я, отец мой, вседержитель Зевс. Приди на голос дочери своей, Хтонии.       Пламя свечей взметнулось вверх, завихрилось, создавая подобие портала. Явившийся сквозь пламя мужчина грозно смотрел на свою опальную дочь: — За чем ты позвала меня, Хтония?       Женщина не решилась подниматься с колен, боясь, что в таком случае Зевс точно откажется помочь ей. Она преклонила голову перед отцом, тихо проговорив: — Милостивый вседержитель, прошу, верни мне мои силы.       Зевс лишь высокомерно смотрел сверху вниз на преклонившуюся перед ним гордую дочь: — И не подумаю. Это твоя плата за запрет создания тёмного артефакта. Или же ты думала, я забыл, как ты пыталась создать подобный ещё на Олимпе?!       Геката стиснула зубы, подняв наконец взгляд на своего отца: — Я лишь хотела снять проклятие Медузы! Она молила о помощи, а получила лишь новую боль! — Молчать! Она заслужила это осквернением храма Афины! — Ни один человек, молящий о помощи в храме, не заслуживает гнева, особенно гнева того, к кому взывает! Афина унизила Медузу своим равнодушием, непомерной гордостью и безразличием! Она была виновна лишь в том, что отказала твоему брату!       Хлёсткая пощёчина обожгла щёку женщины. Зевс за горло поднял трепыхающуюся в его руке титаниду, зло глядя в тускнеющие глаза: — Ты осмелилась идти против моей воли, перечила мне, сбежала и скрывалась. Тебе стоило продолжать это делать, если ты не хотела, чтобы я убил тебя, твоего мужа и твоих отпрысков, Афраттос. Я выпью из тебя бессмертие твоих детей, а потом уничтожу Эрмия и ваших сыновей.       Он отшвырнул от себя дочь, готовясь занести над ней молнию, когда Геката хрипло взмолилась: — Забери мою жизнь, но молю тебя именем матери моей, Астерии: пощади моих сыновей и мужа. В них нет вины пред тобою и советом. Я всё беру на себя.       Магический круг вспыхнул, признавая вескость мольбы титаниды. Зевс гордо кивнул, верша свой суд: — Да будет так.       Подземелье прорезал истошный женский крик и вспышки разящих её молний. Когда всё стихло, в кругу осталась лежать обычная смертная женщина, лишённая сознания и памяти. Жизнь стремительно покидала её.       Нависший над Гекатой Зевс скорбно произнёс: — Не начни ты войну против меня, я бы спустил тебе с рук даже эту невинную шалость с короной. Но ты гордая, как твоя мать. Так возвращайся с рассветом в её вечные объятия.       Подземелье погрузилось во мрак и тишину. Только слабое дыхание Гекаты ещё указывало на то, что старое святилище ещё не стало её склепом.