***
– Ты все еще твердый, – говорит Брюс, преодолев большую часть пути вверх по лестнице в спальню, где Брюс остановился, чтобы прижать Кларка к стене и опять оставить следы зубов на челюсти. Кларк впивается в плечи Брюса и старается не замечать, что они еще не целовались. – Это…, – говорит Кларк и с шумом втягивает воздух сквозь зубы, когда Брюс кладет руку на его член, прослеживая форму сквозь влажную ткань спортивных штанов. – Это тоже нормально. Можно, гм... Можно несколько раз. – Несколько, – эхом повторяет Брюс, на его лице такое выражение, как будто он не может решить, является ли то, что Кларк неуверен подарком или проклятием, в зависимости от обстоятельств. Брюс трет костяшки пальцев по ткани вдоль длины Кларка. – Как быстро ты сможешь...? Ты все еще чувствителен? – Вроде того. – Достаточно даже легкого прикосновения чтобы по телу расходились электрические разряды. Кларк сгибает руку и наклоняет голову, чтобы чувствовать дыхание Брюса на губах. – Сможешь кончить еще раз прямо сейчас? – Шепчет Брюс с благоговением в голосе. – Тебе будет хорошо? Сможет и будет, если Брюс продолжит так прикасаться к нему и так говорить. Будет, ох Боже. Будет. – Так много вопросов, - вместо этого говорит Кларк. – Как всегда исследуешь. Брюс издает хриплый смешок и прикасается носом к лицу Кларка. Они снова движутся, спотыкаясь в полумраке спальни, деревья снаружи отбрасывают на них кружевные тени. Кондиционер включен, холодный воздух вызывает мурашки на коже рук Кларка и заставляет его дрожать даже при тесном контакте с телом Брюса. Он чувствует себя некомфортно, липким и грязным от пота в тот момент, когда они вместе падают на кровать. Он отодвигается от Брюса на достаточное расстояние, чтобы жестом показать на себя, и брезгливо произносит: "Твои простыни". – Не волнуйся об этом, – отвечает Брюс. Он встает на колени и одним рывком стягивает с него спортивные штаны вместе с нижним бельем. Он бросает одежду в угол, затем протягивает руку, чтобы запустить ее в волосы Кларка, затем на мгновение кладет эту руку на его грудь, прямо на сердце. Он смотрит прямо на Кларка, все градации похоти отражаются на его лице, и наклоняется, чтобы поцеловать изгиб его бедра. – Кажется, ты испачкался, – с одобрением замечает он. – Душ? – Нет необходимости. Брюс толкает колени Кларка, заставляя его широко раздвинуть бедра, поглаживая руками по внутренней части ног. Его большие пальцы расположились по обе стороны от члена Кларка, но не касаются его. – Позже, – поправляется он и наклоняется. У Кларка перехватывает дыхание, когда Брюс скользит языком по внутренней части бедра к изгибу ноги, а затем прижимается к его яйцам, оставляя непристойными движениями горячие мазки на чувствительной коже. Пальцы Брюса следуют за языком, толкаются в его задницу, мягко погружаясь, преодолевая сопротивление Кларка. Новая волна возбуждения обрушивается на него, и он чувствует себя опьяненным похотью. Он так этого хочет. – Брюс, – зовет он. Прозвучало с большим нетерпением, чем он предполагал. – Могу я? – спросил Брюс, нежно дразня скользким пальцем – Кларк знает, почему он скользит – он впускает его в себя, он бы принял все, что у него есть, только бы Брюс растянулся над ним, схватил за бедра и прижал к своему твердому телу, давая ощутить кости, мышцы и жар под кожей. – Вот так, да, – он стонет, а затем Брюс твердо нажимает пальцем, пока Кларк не расслабляется вокруг него, ошеломленный ощущением разливающегося волнами тепла. – Ебать, – Кларк хватается за простыни и насаживается на руку Брюса, толкая его глубже. – Осторожнее, – шепчет Брюс. – Не торопись. Он придерживает его рукой за живот, останавливая легко словно перышко. Затем, с почти идиотским очарованием, замечает: – Кажется, я не слышал раньше, как ты материшься. – Возможно это потому, – справился с голосом Кларк, – что ты никогда раньше этого со мной не делал. – Я в восторге от взаимосвязи, – Брюс скользит пальцем мучительно медленно, и если это – одна из тех вещей, которые он узнал о фетишах Уэйна, то Кларк не будет жаловаться на этот раз. Главным образом потому, что он слишком занят, пытаясь сформулировать свои мысли. – Могу поспорить, что ты ... то есть.., – он задыхается, теряя контроль над последним слогом, а Брюс добавляет второй палец и толкает его внутрь в еще более леденящем темпе, как будто это было вообще возможно. Затем он наклоняется к Кларку и меняет угол наклона, выражение его лица граничит с хищным, когда он просто сгибает пальцы. Кларк снова матерится, резко дергается, рывком выгибает бедра, теряя контроль. Вздох, который издает Брюс, и решительный удар его руки – его награда. Боль в мышцах ушла за пределы сознания Кларка, не оставив ничего, кроме чистого и простого удовольствия, только давление пальцев Брюса на его кожу, подушечки его пальцев, поглаживающие его, тихие слова ободрения, его любопытные наблюдения, вопросы, на которые у Кларка нет ответа: – Ты так отзывчив, Кларк, тебе это нравится? Я не думаю, что ты делал это раньше, я прав? Теперь он почти болезненно твердый, налитый кровью и тяжелый, бессвязно лепечет: – Да, да, нравится. Брюс поворачивает запястье и, наконец, устанавливает постоянный ритм – бережно выходит, энергично входит, иногда медленнее, иногда тверже, иногда с поворотом пальцев, который заставляет Кларка сжать челюсть, дернуть бедрами и прижать язык к зубам. Он чувствует, как мокрый шлепок предэякулята бьется о его живот, вырываясь из него вместе с его неконтролируемыми мягкими звуками. Когда он пытается погладить себя для небольшого облегчения, Брюс отталкивает его руку. – Пожалуйста. – Кларк изгибает спину, физически просит следовать своим словам. – Прикоснешься ко мне? – Я касаюсь тебя. – Отвечает Брюс, Кларк сжимается на его пальцах, услышав строгий гул его голоса. – Ты можешь кончить только от этого. Не так ли. – Это не совсем вопрос. Кларк вздрагивает и пытается выровнять дыхание, подстраивая его под ритм пальцев Брюса, его сердцебиения. – Еще немного, – говорит Брюс, слишком затаив дыхание для простой констатации факта. – Я знаю, что ты справишься. Боже, ты… – Он уверенно добавляет еще один палец, растягивая шире, наполняя еще больше – и это предел для Кларка, следующий плавный толчок руки Брюса становится последним, он не в состоянии продержаться дольше. – Брюс, – он надрывно выдыхает, его тело сгибается вокруг этой первой мощной волны, как складной нож, и все, о чем он думал, исчезло. – Вот так, – говорит Брюс ему на ухо. Он касается лица Кларка, большим пальцем очерчивая скулу, челюсть, губы. – Вот так. Давай. Кларк поворачивается к руке Брюса и делает, как ему говорят, сжимаясь вокруг него, в то время как он вдумчиво рассказывает о том, что именно хотел бы сделать с Кларком, насколько он хорош, какой позорный беспорядок он устроил. Кажется, это длится вечно, затихающие толчки все еще сотрясают тело Кларка после того, как главное событие прошло, и он остается липким и мокрым, дрожа от истощения. Брюс усаживается рядом с ним, опираясь на локоть. Он выглядит очень довольным собой. – Ты пошлый, – сообщает ему Кларк, когда обретает дар речи. – Тебе не стоит верить всему, что ты читаешь, – говорит Брюс, – но в твоих словах есть доля правды. Он наклоняется, раздумывая. Сначала Кларк терпеливо ждет, но когда ожидание становится невыносимым, то сам преодолевает оставшееся расстояние. Он сам целует его, просто мягкое, почти невинное прикосновение губ. Брюс вздыхает и прижимает лоб к Кларку. – Устал? – Кажется, у меня опять нет сил. – Спи. – Советует Брюс. Он проводит рукой по животу Кларка, затем останавливается, чтобы изучить собранные доказательства. – Хм. Ладно. Душ, потом спать.***
Вода пенится на плитке, равномерный шум, словно весенний ливень, заманивает Кларка в странное свободное пространство – яркое и нежное, туманное и влажное. Он упирается в блестящую стену, за пределами основной струи душа, впитывая разлетающиеся брызги. По другую сторону запотевшего стекла, Брюс сбрасывает спортивные штаны. Его ноги подтянутые, сильные, мускулистые, очерченные тенями, которые томно смещаются при движении. Когда он присоединяется к нему в душе, Кларк касается его голых бедер и Брюс смотрит на него с такой животной страстью, что у него щемит в груди. Он приглашает Кларка подойти под брызги тихими словами и нежной рукой. Вода стекает на него, изменяя направление под местами давления пальцев Брюса, там, где они прижаты к его шее, удерживая его. Он прислоняется лбом к плечу Брюса и целует его мокрую кожу. Его руки словно созданы для талии Брюса. Он позволяет Брюсу намылить себя, широкая рука движется между ними, чтобы растереть грудь и живот, пена стекает по бедрам и растворяется под струями воды. Сначала он методичен и эффективен, но все это быстро превращается в долгие, медленные ласки, которые заставляют Кларка выгибаться, заставляют его поднять голову и уткнуться носом в его шею. Воздух влажный, насыщенный паром. Он чувствует Брюса, крепко прижатого к бедру, дергающегося, когда Кларк облизывает край его челюсти; он чувствует вкус чистой теплой воды и соленого пота, грубую текстуру щетины Брюса. Кларк думает, что ему хотелось бы встать на колени и почувствовать пульс во рту, тяжесть на языке. Интересно, сможет ли он заставить Брюса снова застонать, нужно ли ему будет опереться на блестящую плитку, задрожат ли его бедра под руками Кларка? Вода скапливается в углублении ключицы Брюса и скатывается по его груди, оставляя блестящие следы на поверхности мышц. Когда он поднимает руки, чтобы вымыть волосы Кларка, его топография меняется, посылая воду по новым путям. Кларк хочет следовать по ним, но руки Брюса все еще в его волосах, и даже его легкое прикосновение держит Кларка в плену. Он поворачивается к Брюсу, и его молчаливая просьба остается без ответа. Он сосредоточен на своей задаче, думает Кларк, но этот человек не пропустил бы такую открытую мольбу. Брюс отводит голову Кларка назад, ополаскивает волосы под струями воды и взамен целует основание горла.***
Солнце пробивается сквозь окна дома на озере, Готэмская жара волной надвигается над водой. Кондиционер гудит и щелкает, его прохладный воздух скользит по спине Кларка. Он просыпается от голосов, которые то появляются, то исчезают в его сознании. Когда он переворачивается, кровать рядом с ним пуста, простыни смяты. Его тело расслаблено в глубоком удовлетворении, но отсутствие Брюса заставляет его беспокоиться. Он закрывает глаза и прислушивается: слабый бытовой шум, готовится еда; звон посуды. – ...не просто еще один бедняга, которого вы убедили бросить пенни в ваш бездонный колодец. Альфред. Он звучит сердито. – Вы не сможете выставить его вон, когда устанете от его присутствия, как обычно это делаете с молоденькими подающими надежды моделями. Нет, он не просто сердит, он в ярости. И Кларк может догадаться о том, кто является загадочным предметом разговора. В животе все перевернулось, и внезапно он задается вопросом о том, как Брюс прикасался к нему прошлой ночью, каким очаровательным он казался — должно ли это теперь стать менее интимным, не более. – Предупреждаю тебя, Альфред. – Брюс, спокойный, тихий и тоже разъяренный. – Брось это. Когда Альфред снова говорит, гнев становится более сдержанным. – Очень хорошо. В таком случае, у меня есть дела, требующие внимания. Надеюсь, вы сами сможете приготовить себе завтрак, мистер Уэйн. – Альфред… – Не называйте меня Альфредом. Вы хотите держать его под каблуком, я понимаю. И ты прекрасно знаешь, что это ужасный способ сделать это. Ты используешь людей усерднее, чем это нужно, Брюс, и в этот раз я не буду спасать тебя, когда все это обрушится на твою голову. – Это не входило в мои планы. Все это, Альфред. – Брюс делает резкий, быстрый вдох, пытаясь успокоить дыхание. Его сердце пропускает следующий удар. – Здесь происходит совсем другое. Так что прибереги упреждающее "я же тебе говорил". Наступила напряженная тишина. За звуками собственного выскакивающего из груди сердца, Кларк слышит плеск воды в озере на причале, шелест листьев и далекое щебетание птиц в лесу, мир продолжается вращаться, пока голова Кларка кружится. Что касается Брюса, он, должно быть, затаил дыхание. Затем следует недоверчивый вздох Альфреда. – Ох, Брюс, – говорит он с неприкрытой нежностью. – Ты глупый, глупый человек. Кларк перестает слушать, и мысленно возвращается к разговору, чтобы убедиться, что все правильно понял. Было бы нетрудно ошибиться, особенно с Брюсом и его молчанием, которое красноречивее слов, но чем больше Кларк прокручивает это в своей голове, тем меньше это кажется возможным. Во всяком случае, именно недоверие Альфреда убеждает его. Он садится на край кровати, и некоторое время остается там. Он пытается сосредоточиться, успокаивая биение своего сердца и шум крови, но ему это не удается, особенно, когда дело доходит до того, чтобы не улыбаться, как тупица. Брюс. В тишине он слышит, как открывается и закрывается входная дверь. Он идет посмотреть, кто из них выиграл битву на истощение в этот раз.***
Это Брюс, выглядящий усталым, как обычно, и немного шокированным, но не так уж сильно. Он в бледно-голубой рубашке, с закатанными рукавами и развязанным галстуком на шее, занят загрузкой блендера сухим молоком и разной зеленью. Он поднимает глаза, когда Кларк входит на кухню; его глаза заостряются, лицо становится более осторожным. Он намеренно нажимает кнопку, когда Кларк открывает рот, даже если все, что он собирался сказать, было «доброе утро», по крайней мере, для начала. Он может быть невероятно грубым. Кларк складывает руки и ждет, когда он придет в себя. В конце концов, Брюс сдается, как только его сомнительный завтрак измельчается до нужной консистенции, и становится очевидно, что Кларк так просто не уйдет. – Сколько ты слышал? – спрашивает он осторожно, прищурив глаза и выгнув спину. – Большую часть. Его рот сжимается в угрюмую линию. – И чему ты поверил? Кларк пожимает плечами. – Большей части, – повторяет он и снова облокачивается на столешницу. – Но особенно тому, какой ты глупый. Брюс вздыхает и приглаживает волосы, затем наклоняется на локтях рядом с ним, рубашка натягивается на спине. Он искоса поглядывает на Кларка, его лицо непроницаемое, как гранит. Кларк не видел этого в нем раньше: тревога настолько жестко контролируемая, что почти незаметна, но все же это тревога. – Тебе бы следовало больше волноваться, – сказал Брюс. – О чем? О том, что все это было планом, чтобы ты мог присматривать за мной? – Кларк поднимает брови. – Что это продуманное до мелочей обучение повиновению? Кто бы мог подумать, что такой опытный манипулятор, как ты, попытается кем-то помыкать. Какое поразительное откровение. Смотри, вот мое изумленное лицо. Тщательно выстроенное выражение лица Брюса рушится. – Боже. Ты всегда такой с утра? – Только после экспериментов с Брюсом Уэйном, – сказал Кларк. – Надо запатентовать. Это заставляет его побледнеть. Он выглядит почти больным. Он оттолкнулся от столешницы. – Это не смешно. Это совсем не смешно. Прошлая ночь. Это не было... – Я знаю. Извини. Он тянется к воротнику Брюса, и накрахмаленная ткань играет между его большим и указательным пальцем, когда он поворачивает ее на шее. Брюс послушно поднимает подбородок. – Но ты прав – я, наверное, должен злиться на тебя или, по крайней мере, беспокоиться о том, какие планы и обстоятельства ты придумал, чтобы держать меня в узде, но это не впервые. Я не удивлен. – Я уже понял, – говорит Брюс ворчливо и проводит большим пальцем по подбородку Кларка. То, с какой нежностью это сделано, заставляет Кларка улыбаться. – И если меня это не так уж сильно волнует, так что ж. – Он вытягивает концы галстука Брюса до нужной длины, затем перекрещивает их друг над другом, завязывая неряшливым полувиндзором. Наконец опускает воротник и разглаживает; его руки остаются там, когда он смотрит Брюсу в глаза. – Может быть, это потому, что ты не единственный, кто здесь глуп. Брюс нервно сглатывает. Затем медленно наклоняется. Кларк может угадать тот момент, когда Брюс опять почти отступает; он уже практически чувствует сокрушительную уверенность в этом, но потом она исчезает. Брюс целует его. Сперва нежно, с утренним светом на веках Кларка и теплом Брюса, исходящим от его ладоней. У Кларка перехватывает дыхание, губы приоткрываются, он тихонько вздыхает и кладет руки на плечи Брюса. Брюс просто рычит в открытый рот Кларка, становясь голодным, словно не может иначе, и наклоняет подбородок Кларка кончиками пальцев в поисках более полного контакта. Он просовывает свой язык, ласкает им язык Кларка, и когда он выскальзывает, теплый и медленный, нижняя губа Кларка зажата между его зубами, больше продолжая поцелуй, чем заканчивая. – Я должен был убедиться, что с тобой не будет проблем, – говорит Брюс в отчаянии и задыхаясь, подталкивая Кларка к столешнице бедрами, которая является, пожалуй, единственным, благодаря чему Кларк держится в вертикальном положении. Одна рука обхватывает Кларка за талию, сминая ткань его рубашки. Его трясет едва различимая дрожь. – Все, что я натворил, сделало нас обоих уязвимыми. Тактически, это идиотизм. Худшая идея, которая у меня когда-либо была. – Это от парня, который одевается, как гигантская летучая мышь, и бросается с высоких зданий, – говорит Кларк, и не может удержаться; он наклоняется, чтобы поцеловать его снова, быстро и нежно. – Я почти оскорблен. – Видишь, это то, о чем я говорю. Ты неисправим. – Он гладит Кларка по волосам, пропуская локоны сквозь пальцы, толчок его тела превращается в объятия, твердые мышцы под дорогой тканью, сжимаются вокруг Кларка. Он делает глубокий, ровный вдох. – У меня не было никаких шансов. Боже, ты прекрасно пахнешь. – Я пахну как ты,- говорит Кларк и крепко прижимает его к себе. – Нарцисс.***
Брюс обязан прибыть в "Уэйн Энтерпрайзис" этим утром; похоже, у него уходит много времени и сил, чтобы компенсировать свою показную некомпетентность и наглый выпендреж. Еще один мяч в его сложном ежедневном жонглировании; шаг, предназначенный удержать компанию на плаву и убедиться, что его сотрудники имеют достаточную степень уважения к нему, несмотря на то, что он один является кадровой катастрофой. Когда Кларк озвучивает предположение, что он сам может быть собственным злейшим врагом, то в ответ получает только едкий взгляд Брюса. Итак, Кларк сидит на кровати, поджав под себя ногу, и наблюдает, как Брюс собирает образ-жилет, – запонки, пиджак, ухмылка. Это тонкая, но поразительная трансформация, мельчайшие изменения в позе, в выражении лица. Кларк занят только тем, что разбирает его снова и снова, кусочек за кусочком. (То, что Брюс так и не исправил дилетантскую работу Кларка с галстуком, заставляет что-то сжиматься в его груди.) Он понимает, как тихо себя вел, только когда Брюс спрашивает, – Что тебя беспокоит? – Ничего, – пожимает плечами Кларк. Он наблюдает, как Брюс расчесывает волосы, а затем застегивает манжеты рубашки на запястьях и передумывает разглаживать их. – Ты умеешь хорошо маскироваться. Брюс наклоняет подбородок в сторону Кларка, приглашая уточнить. – Когда ты... – спрашивает Кларк. Это не важно; это просто любопытство, но мысль об этом вызывает особый трепет, который не дает ему покоя. – Как долго? Брюс подходит к нему, кладет одну руку на кровать, другую – на согнутое колено Кларка. Кларк ожидает хамского ответа, судя по его виду, но Брюс просто нагибается, целует Кларка в переносицу и говорит, – Увидимся позже.***
Это прекрасный день, солнце сквозь облака прожигает Готэм, разливая в воздухе летний зной. Кларк расслабляется на палубе, развалившись в шезлонге, и наблюдает, как ветер разгоняет оставшиеся белые клочки облаков. Слишком жарко для рубашки и джинсов, поэтому он взял на себя смелость нарушить границы приличия и выкопал пару шорт и майку из гардероба Брюса. И то и другое черное – удивительно предсказуемо. Кларк чувствует себя разочарованным, когда понимает, что они пахнут только стиральным порошком, но когда он закрывает глаза и позволяет недавним событиям накатить на него, то решает, что это даже к лучшему. Воспоминания ошеломляют, несмотря на неприятный осадок, который приобрела ночь, особенно тогда, когда его прошивает насквозь от чувственной тактильной памяти. Кларку приходится замирать и задерживать дыхание всякий раз, когда он думает об этом. (От него не ускользает мысль, что человек, который когда-то использовал весь свой арсенал, чтобы поставить его на колени, теперь может сделать это одним взглядом или мягким словом). Он тихо стонет и переворачивается на живот, позволяя солнцу целовать его спину. Он, должно быть, заснул – ведь, в конце концов, он не так много отдыхал, – потому что когда он просыпается, над ним нависает тень и звенит лёд в стакане. – Могу я предложить вам чай со льдом, мастер Кларк? Кларк щурится на силуэт Альфреда. – Мм? – Это маракуйя*, – говорит Альфред лукаво. Он ставит стакан рядом на лежак. – Спасибо, – говорит Кларк. Он ощущает жар на лице, резкое покалывание под теплом, которое он впитал от солнца. И никак не может заставить себя смотреть ему в глаза. Он садится, ставит ноги на палубу и проводит рукой по волосам. Альфред дергает брюки и садится на соседний шезлонг. Он наклоняется вперед, сцепив руки между коленями. – Кажется, мастер Брюс очень увлечен вами, – говорит он. В словах нет никакого осуждения, только обычное проницательное преуменьшение Альфреда. Он наблюдает за Кларком, острым взглядом из-под очков в роговой оправе. Кларк осознает, что Альфред был тем, кто присматривал за Брюсом все эти годы. Было бы наивно думать, что это так же просто, как отношения отца и сына, – это намного тернистее, и внезапно это заставляет его нервничать и беспокоиться, потому что он хочет одобрения Альфреда. Он вдруг вспоминает, что мама пригласила его и Брюса домой, и чувствует от этого двойное давление. – Наверное, да, – он потирает затылок и скептически улыбается. – У меня сложилось такое впечатление. – Без сомнения, в полную силу, – говорит Альфред, бесконечно сухо. – Надеюсь, вы готовы к его неизбежной глупости. – Пока что я справился. – И да, Кларк был готов, но он почти уверен, что Альфред говорит не об этом. Альфред одаривает его непроницаемой улыбкой и встает, касаясь руки Кларка. – Ты хорошо на него влияешь. В конечном итоге, он попытается заставить тебя поверить в обратное. Не позволяй ему. Кларк не позволяет себе гадать, скольким людям Альфред мог дать подобный совет. Хотя таблоидные отношения Брюса Уэйна были, без сомнения, такой же фальшивкой, как и любая другая часть его личности, должно быть с кем-то из них он был достаточно близок. Если ни что-то другое, то сама теория вероятности делает это разумной ставкой. – Звучит зловеще, – сказал он. – Это его второе имя, – ответил Альфред, а потом добавил с пренебрежением, – Среди всего прочего.***
Кларк, залитый солнцем и сонный, чувствует, что чуть ли не толстеет от того, как впитывает тепло в свои кости, наполняясь им до краев. Такое ощущение, что все ссадины и синяки сходят с его кожи. Он снял майку и бросил в кучу влажной от пота одежды на палубе, рядом со стаканом, полным наполовину растаявших кубиков льда. Он может проследить постепенное движение солнца даже с закрытыми глазами, чувствуя изменение по углу и интенсивности его лучей на обнаженной спине. В этом весь он – широкая дуга неба, нежный плеск озера под палубой – и дыхание кого-то еще. Он сохраняет глаза закрытыми и улыбку там, где она есть. Раздается шум жидкости, звенит стекло, и Кларк ловит момент, прежде чем что-то произойдет. Несмотря на это, он не может сдержать непроизвольный рывок, когда осколки льда падают между его лопатками, тело неподвижно застывает, когда они впиваются в поясницу. Кларк задыхается и поворачивается на бок, вода стекает с него, уже согревая. – Выглядишь так, словно у тебя был напряженный день, – говорит Брюс так, словно он знойный Брахман Готэма в облегченной версии, сильно граничащей с пародией. Когда он садится на корточки рядом с шезлонгом, выражение его лица тошнотворно-приторное. Кларк ни капельки ему не верит. – Ты ведешь себя как тот парень, – говорит он Брюсу. – Не будь таким парнем. Брюс поднимает брови, ничего, кроме легкого любопытства, готовый потерять интерес в любой момент. – И что это за парень? Кларк чувствует укол разочарования. Маска Брюса тонкая, как бумага; она не должна работать так хорошо, как сейчас, особенно сейчас, но так трудно пройти мимо нее. Он очень хорошо умеет маскироваться. – В первый раз, когда я встретил тебя, – говорит Кларк, в качестве объяснения, пытаясь приподнять края. – Мм, да, – невозмутимо отвечает Брюс. – Наши глаза встретились в переполненном зале. Кларк фыркает и позволяет ему снисходительно улыбаться. Он решает пока подыграть ему, изображая слегка скучающий тон человека, который рассказывал одну и ту же историю сто раз. – Это был ясный, свежий вечер, и звезды светили над головой. Я возненавидел тебя с первого взгляда. Ты не мог перестать на меня глазеть… – Ты ненавидел меня? Серьезно? Я не получал от тебя такой вибрации. – А вот и быстрая кривая усмешка, рассчитанная на то, чтобы полностью вывести из себя. – Все эти дружеские упреки, которые ты бросал в мою сторону... – Ты вел себя как мудак. – Улыбка Кларка превращается в ухмылку. – И ты упорно… – Помой свой грязный рот, Канзас. – … упорно оставался мудаком до самого конца. Должен сказать, я восхищен твоей преданностью этой роли. И вот так самоуверенность Уэйна испаряется, и остается только Брюс, стоящий на коленях рядом с ним, пачкая дорогие брюки грязью. Он делает глубокий вдох, похожий на вздох. – Мне не нужно очень стараться, – говорит он, приторные нотки его публичного голоса превращаются обратно в гравий. Кларк ловит пальцем его за вырез пиджака. – Я думаю, у тебя доброе сердце. – Я думаю, ты так говоришь о каждом человеке, которого встречаешь, Кларк. Кларк пожимает плечами. Это не так уж далеко от истины – он верит, что в каждом человеке есть что-то хорошее, независимо от того, насколько глубоко — но это не значит, что Брюс какое-то исключение, или что любовь Кларка обесценивается в зависимости от того, насколько она обширна. Он хочет попытаться объяснить это, когда Брюс просовывает большой палец за пояс своих шорт и щелкает резинкой по спине Кларка. – Это мои вещи? – говорит он, и горло Кларка сжалось от тона его голоса, от того, как мягко он звучит. Кларк кивает. – Хорошо, – говорит Брюс. – Пойдем со мной.***
Брюс обладает потрясающим самообладанием, за исключением тех случаев, когда ему это не нужно. Он тащит Кларка в спальню, схватив за запястье, и Кларк почти спотыкается о собственные ноги, чтобы не отставать. Многострадальное "боже мой" несчастного Альфреда затихает, как только Брюс пинком закрывает за ними дверь. Он, не теряя времени, прижимает Кларка к одному из огромных окон; кожа Кларка скрипит и оставляет на стекле след от пота. Затылок издает глухой звук, когда он резко откидывает голову назад. Брюс стоит на коленях и что-то бормочет ему сквозь гладкую синтетическую ткань шорт, одна рука пробирается вверх по ноге, подтягивая его к бедрам Кларка. Он немного в отчаянии, как будто думал об этом весь день. – А ты, – говорит Кларк, – а ты ... а-а-а ... – и тут же вся эта застенчивая болтовня, которую он пытается затеять, вылетает у него из головы, когда Брюс оттягивает пояс и втягивает Кларка в рот. Он беспомощно дергается, но Брюс крепко держит его, упираясь ладонью в бедро, когда погружается глубоко вокруг него. Другая ладонь скользит дальше по внутренней стороне его бедра, все еще под шортами, и сжимает основание члена Кларка. Пульс Кларка стучит в ушах. Он чувствует, что светится; сегодня было только угасающее тепло, а теперь – теперь Брюс делает что-то возмутительное со своим языком, посылая по венам жар. Кларк гладит его по волосам – неуклюжее предупреждение. – Брюс. Брюс отстраняется и вынимает Кларка изо рта, но во впечатляюще похотливом маневре оставляет головку члена Кларка лежать на своей нижней губе. Он не ухмыляется, здесь нет и следа плейбоя, только серьезная напряженность Брюса и уверенная, бесстыдная страсть, которая не является частью какого-либо представления. Это то, что он хочет сделать, и он это делает. Он смотрит на Кларка снизу вверх, сверкая глазами, и ждет. Кларк выдерживает этот взгляд в течение двух вдохов и пяти ударов сердца, а затем изливается на губы Брюса. Это так дерзко порнографично, что он едва может смотреть, как это происходит, особенно когда семя капает на воротник рубашки Брюса. Брюс просто откидывает голову назад и сглатывает, просовывая язык в угол рта, а затем обводя им нижнюю губу. Он делает преувеличенно брезгливое лицо, и Кларк смеется и поднимает его на ноги – это легко, как будто он ничего не весит, как будто Кларк самый сильный человек в мире – и целует его, целует вкус самого себя, целует улыбку, которая изгибается на губах Брюса. – Ты занят? – спрашивает он и цепляется двумя пальцами за узел галстука Брюса, – Потому что я думаю, что в долгу перед тобой.***
Солнце садится, его отступление разрывает небо на длинные красные полосы, вливаясь в озеро и превращая воду в перемешанную кровь. Спальня Брюса погружена в этот свет; сам Брюс находится в тени, где Кларк стоит между ним и окном. Он развязал галстук Брюса и аккуратно положил его на комод, снял с плеч пиджак и медленно скользит по пуговицам рубашки. Очень медленно. – Я сказал, что сейчас не занят, – говорит Брюс, и тот факт, что он звучит нетерпеливо, а не соблазнительно, ещё более привлекателен. – Но я не имел в виду целую неделю. Кларк довольно улыбается и возвращается к своей разведке. Каждая новая пуговица расстегивает рубашку Брюса шире, обнажая все больше шрамов, — каждый из которых надо исследовать сначала пальцами, затем губами, а в случае с шершавым месивом на плече, отметинами зубов Кларка. Это свидетельство стойкости Брюса, что он все еще стоит прямо, учитывая звуки, которые он издает при этом. Пальцы Брюса скользят по плечам Кларка, вниз по рукам. – Пойдем, – говорит он, когда Кларк расстегивает последнюю пуговицу. – Кларк. – Не будь назойливым, – говорит Кларк, прижимая рот к блестящей коже над пупком Брюса. Он не совсем уверен, каков его план, но он хочет взять все части Брюса и выложить их на виду: не только хлопок, шелк и габардин, но и кости, мышцы и бледные, бледные шрамы; его мужество и его горе, и его одержимость Готэмом, похожую на проклятие. Он хочет знать Брюса, как самого себя. Он задается вопросом, чувствует ли Брюс то же самое по отношению к нему, разбирает ли он Кларка Кента на схематический чертеж или план сражения — или же он читает Кларка как открытую книгу? – Ты убиваешь меня этим, – говорит Брюс, когда Кларк снимает с него рубашку и поворачивает его так, чтобы он мог пробраться вверх по спине Брюса, целуя его царапины и рубцы, и штормовые облака синяков. Он хочет сказать, что поменять позицию – это честный ход, но, несмотря на все прощение, он еще не может шутить об этом. Кларк прижимается губами к шрамам у основания шеи и проводит ладонью спереди по брюкам. Брюс сжимает зубы и качает бедрами вперед, и Кларк отводит его руку назад ровно настолько, чтобы расстегнуть ремень и толкнуть его на кровать – одна нога позади голени Брюса, а затем гравитация делает свое дело. Брюс ухмыляется на это, а затем его голова откидывается назад, когда Кларк стягивает его нижнее белье, обнажает шею, чтобы можно было провести рукой по изгибу его горла и почувствовать вибрацию его голоса. – Давай, прикоснись ко мне. – Стон, когда Кларк крепче сжимает свою руку вокруг него, когда он прижимает кончик языка к соску Брюса, когда он кусает изгиб шеи и плеча. Он кончает довольно быстро, что было бы неловко, если бы он не был так беззащитен – он издает внезапный, испуганный звук, тело изгибается, толкаясь в руку Кларка. Он дышит, и Кларк дышит вместе с ним, и Брюс кладет руку ему на плечо и тянет Кларка выше на себя.***
– Итак. Сегодня Готэмский Национальный Банк отправил запрос в Службу безопасности WayneTech, – говорит Брюс, его тяжелое бедро случайно застряло между бедер Кларка. Его волосы растрепаны и слиплись сбоку. – Они сообщили о некоторых предупреждениях в своих журналах безопасности. Ничего серьезного, на взлом не похоже, но определенно какая-то подозрительная активность. Кларк может простить глупую идею Брюса о деловых разговорах в спальне за одно то, каким он становится увлеченным, когда говорит о компании – на его лице появляется этот острый, сосредоточенный взгляд. – Как будто кто-то его тестирует? – спрашивает он. – М-м. Поиск уязвимостей с целью подключения собственного устройства. Я тут же сообщил технической службе, установил новый уровень протоколов безопасности. В следующий раз, когда они попытаются, то вернутся туда, откуда начали. – Он делает паузу. – Мне нужно проверить данные. Я хочу быть там сегодня вечером. – Так что же тебя останавливает? – Понятия не имею, – Брюс слезает с кровати и вскакивает на ноги. Он оглядывается на Кларка, приподняв уголок рта. Кларк не может не улыбнуться в ответ, и, возможно, тайком оценить мышцы его спины, когда он расправляет плечи и натягивает штаны. * Игра слов. passion fruit – страстный фрукт.