Качели

С момента того ужасного пожара прошло две недели, но капитану Данилову не становилось лучше. И на работе он не появлялся. Но Рогозина и не давила на него, прекрасно понимая, через что ему пришлось пройти. Каждый сотрудник в ФЭС знал, как сильно он любил сестру и обожал племянницу, которой фактически заменил отца. Они с Машей катались на велосипеде, он научил её ездить на роликах и коньках, заплетал косички, водил в кино и парк развлечений, забирал из детского сада, когда Света задерживалась на работе. Неудивительно, что Маша называла Степана папой. Даже после того, как он переехал к Леониду, частенько навещал сестру и племянницу. А иногда они все вместе выбирались на дачу к Майскому или на аттракционы. У Лёни сердце обливалось кровью. Невыносимо смотреть, как страдает любимый человек и знать, что ты ничем не можешь ему помочь. Степан всё время лежал в постели, практически не поднимаясь и крепко прижимая к груди фотографию, на которой были счастливые Света и Маша. Ночью его мучали кошмары; он громко кричал, заставляя сердце Лёни сжиматься от невыносимой жалости. Лёня пытался расшевелить его, но тот лишь бурчал под нос, что всё будет нормально, что справится. Но дни летели, а он всё также почти всё время проводил в постели, поглощённый горем утраты. Такое состояние Степана крайне пугало Лёню — даже на работу он уходил со страхом, с тревогой, опасаясь, как бы тот не наделал глупостей. «Ему нужно время», — участливо вздыхали коллеги, после того как справлялись о делах Степана. Но Леонид лишь коротко кивал им, а наедине с собой тяжело вздыхал, еле сдерживая слёзы. «Время»… Сколько нужно времени, чтобы принять смерть своих самых близких людей? И вечности будет мало… — Он практически не ест, — жаловался он как-то Амелиной во время перерыва, но та даже понятия не имела, как поддержать Лёню — лишь качала головой. — Хоть отпуск бери, а то того и гляди, он себя голодом заморит. — Ну… Лёнь, — нахмурилась Оксана, разливая кофе по кружкам. — Ты ж не нанимался ему в сиделки. Надеюсь, это ты понимаешь? К тому же, ты ведь не знаешь, сколько ещё он будет в таком подвешенном состоянии. Ты ещё давай… совсем уволься. Тогда вы на пару с голода загнётесь. — Конечно, Оксан, я всё понимаю, — со вздохом согласился Леонид. — Но это просто невыносимо. Он и так уже похож на жертву Холокоста. А я ничего, совсем ничего не могу сделать. Я только на стены не лезу от отчаянья. Если за день удалось в него хоть пару ложек супа влить — считай повезло. — Лёнь, если он всё ещё жив — значит, хочет жить, — глубокомысленно заметила Амелина. С этим Леонид поспорить не мог. Всё же у Степана было много возможностей покончить со своими терзаниями и наложить на себя руки, но он этого не сделал. Что немного успокаивало. Тем не менее, воспоминания о дне, когда Степан довёл его едва не до белого каления, всё ещё живы в памяти. Это случилось через три дня после похорон. Вернувшись домой, Лёня обнаружил на столе початую бутылку водки, а рядом с ней — заряженный пистолет. Как он тогда не поседел, одному богу известно. Сердце забилось так, что, казалось, вот-вот проломит грудную клетку. Он кинулся в комнату… А Степан стоял возле окна с совершенно потухшим взором. Лёня выдохнул с таким облегчением, какого не испытывал ещё никогда прежде. Но пистолет всё же спрятал подальше. — Ты права, Оксана, — ответил он и хотел добавить ещё что-то, но не успел — в буфет вбежал запыхавшийся Тихонов с бледным точно простыня лицом. — Бросайте всё, — заявил он, — Рогозина собирает всех у себя в кабинете. У нас код «Красный». Амелина и Субботин озадаченно переглянулись. Код «Красный» мог означать только одно: в ближайшие время покой всем будет только сниться. А у Амелиной, в добавок ко всему, мог накрыться отпуск, который она наверняка намеревалась провести в каком-нибудь тёплом месте, вдали от цивилизации. Отставив кружки с недопитым кофе, они втроём едва ли не бегом ринулись в кабинет начальника ФЭС. В кабинете Рогозиной царила крайне нагнетённая атмосфера. Она прямо висела над сотрудниками ФЭС, точно дамоклов меч — острая, тяжёлая. И беспощадная. Как и начальник ФЭС, которая сидела во главе стола, и на которой совершенно не было лица: на лбу напряжённая глубокая складка, губы плотно сжаты, тонкие пальцы нервно выстукивали дробь — весь внешний вид Рогозиной прямо-таки скандировал, что случилось что-то по-настоящему страшное. Её заместитель, Николай Круглов, стоял по правую руку от неё, угрюмо нахмурив брови и оглядывая собравшихся коллег суровым взглядом. Никто не решался нарушить гнетущую тишину. — Лёня, как Степан? — первым делом обратилась Рогозина к старшему лейтенанту, как только тот сел неподалеку от неё. — Пока без улучшений, — Леонид вновь ощутив болезненный укол в сердце. — Лёнь, — чуть мягче произнесла Галина Николаевна, — я понимаю, сейчас тебе нелегко приходится, но у нас особый случай и нам нужны все сотрудники. — Конечно, Галина Николаевна, я всё понимаю. — Так вот, — снова громко заговорила Рогозина, привлекая всеобщее внимание. — В Готымске за две недели исчезли восемь девушек от пятнадцати до семнадцати лет. Как я поняла из отчёта полиции — их ничего между собой не связывало, они совершенно разные по типажу, по возрасту и из разных семей. Есть версия, что девушек вывезли из города для дальнейшей продажи в сексуальное рабство. Но в таком случае мы, вероятнее всего, имеем дело с преступной группировкой, а не с одним человеком. Также вероятность появления в городе маньяка до сих пор не исключается. Но всем нам хорошо известно, что, как правило, жертвы маньяков практически всегда имеют внешнее сходство: типаж, цвет волос, рост и так далее. Тут же дело обстоит иначе — все пропавшие девушки совершенно, — она нарочито акцентировала это слово, — разные. Никто не видел девушек после того, как они вышли из дома. Требований о выкупе не поступало. Тела пропавших не обнаружены. Эти факты немного обнадёживают; возможно, девушки всё же живы и их где-то насильно удерживают. Одна из похищенных — дочь мэра города. Собственно… поэтому подключают нас. Бандит действует нагло, но аккуратно: не оставляет следов, не попадается на камеры. — Следы остаются всегда, искать надо лучше, — зло пробурчал Майский, с самым мрачным видом слушавший Рогозину; он так и остался стоять у двери, сложив руки на груди, и прислонившись плечом к косяку. — Знаем мы, как тамошняя полиция дела расследует. В первый раз что ли? Они же вообще дальше собственного носа ни шиша не видят. Для них и медведя в трех соснах не заметить — нормальная практика. — Вот раз ты такой умный, давай, покажи там всем, как нужно работать, — раздражённо ответила Рогозина, смерив майора холодным взглядом. — Бери Субботина и вперёд — искать мерзавца. А то и не одного. — Когда отправляемся? — Майский как никто знал: уж коли их начальник не в духе, лучше не усугублять ситуацию, поэтому заговорил уже более спокойным тоном. — Чем быстрее, тем лучше, — натянуто улыбнулась Галина Николаевна. — Каждая минута дорога. Буквально час назад мне звонил следователь, ведущий это дело. Сегодня по дороге в школу пропала ещё одна девочка — семнадцатилетняя школьница Вера Храмцова. Обстоятельства исчезновения такие же: вышла из дома, но до учёбы не дошла. Свидетелей похищения нет. Зацепок тоже. Амелина и Тихонов отправляются с вами, чтобы с экспертизой не затягивать — и так уже уйму времени потеряли. Иван с каким-то неподдельным ужасом в округлившихся глазах взглянул на Амелину, что сидела напротив. Она же с совершенно понурым выражением лица потеребила золотую цепочку на запястье и плотно сжала ярко накрашенные губы — перспектива поселиться в гостинице «Огни Готымска» её явно не радовала. После последней командировки в один из самых криминальных городов области, Оксана ещё долго вспоминала «обнаглевших тараканов и хамов-полицейских». Тихонов и сам хорошо помнил, как коллеги из Готымска пускали слюни на красавицу-эксперта из Москвы и делали ставки, кто затащит её в постель. В общем, воспоминания о Готымске у обоих остались не самые приятные. — И вот ещё что, — Рогозина снова обратила суровый взор на Майского. — Сергей, я тебя очень прошу: не нарывайся там. Давай как-то… подружелюбнее с готымскими… коллегами. — и уже повернувшись к остальным, закончила: — Все, свободны. Собирайтесь. Леонид ощутил, как под ложечкой противно засосало. Оставлять Степана в таком состоянии совершенно не хотелось, но и судьбы несчастных девушек тоже волновали. Страшно даже представить убитых горем родителей, с которыми очень скоро предстояло познакомиться. Да, Степан в любом случае не останется один — за ним присмотрит сама Рогозина и кто-нибудь из коллег. Но почему тогда сердце сжимается и болит, а в душу прокралось дурное предчувствие? Нет, нельзя допускать, чтобы мрачные мысли мешали сосредоточиться. Со Стёпой всё будет в порядке. А сейчас необходимо спасти девушек из лап негодяев. Тем более, профессиональное чутьё подсказывало, что в Готымске орудует преступная банда, а отнюдь не одиночка. Оставалось надеяться, что они раскроют дело в короткий срок…

***

Заскочив домой, Лёня обнаружил Степана на кухне. Тот, к радости Субботина, варганил что-то съедобное, а на столе не видно бутылки с водкой, ставшей привычным атрибутом в их небольшой квартире. Внутри Леонида буквально разлилось тепло и он, с нежностью улыбаясь, наблюдал за Степаном, полностью поглощенным своими мыслями. Сильно похудел, осунулся, щёки заросли щетиной, под глазами залегли тёмные тени, но для Леонида он всё равно оставался самым красивым и желанным. Любимым. — Стёп, — негромко позвал он. Степан вздрогнул и едва не выронил нож. — Лёня, — прохрипел он каким-то чужим голосом и взглянул на настенные часы. — Ты рано сегодня. — Мне… — неуверенно начал Леонид и подошёл к Степану почти вплотную. — Я должен уехать ненадолго. — Уехать? — нахмурился Степан. — Куда? — В Готымске серия похищений, нас решили привлечь. Ты тут справишься без меня? — Постараюсь, — Степан облизнул потрескавшиеся губы. — Не волнуйся, мне уже лучше. — Правда? Степан отложил нож в сторону, сел на стул и запустил пальцы во взъерошенные волосы. — Знаешь, я сейчас будто нахожусь на море в сильный шторм. Волны то откатывают, давая временную передышку, то наваливаются с новыми силами. В такие моменты я задыхаюсь, сердце сдавливает ужасом и отчаянием. Даже кажется, что утону в этом море боли и безысходности. Или знаешь… состояние, когда ты качаешься на качелях. Подлетаешь высоко-высоко, аж дух захватывает. А потом резко падаешь вниз, орёшь дурниной, закрыв глаза. Страх сдавливает нутро. Даже вздохнуть не можешь. И стоит разжать пальцы, как свалишься и свернёшь себе шею. Вот моя жизнь сейчас словно… качели — вверх-вниз… — Стёп, — Лёня подошел ближе и положил ладонь на плечо Данилову. — Может, мне лучше никуда не ехать? — Нет, поезжай, — Степан накрыл руку парня своей пятернёй. — Я… В общем… Я не пойду вешаться или резать вены. Я справлюсь, обещаю. — Хорошо, —Лёня поцеловал своего капитана в висок. — Тогда бери трубку, когда я буду звонить, чтобы я с ума не сходил. — Будь осторожен, Лёнька. — Конечно. Как обычно, — пообещал он, чувствуя, как в душе вновь шевельнулось дурное предчувствие — как предзнаменование чего-то зловещего, страшного, неизбежного. Сглотнув колючий комок, что буквально раздирал горло, он вышел из квартиры в тревожную неизвестность.