***
На дворе хороший зимний день, а у меня отличное настроение. Впервые за две недели я уснула спокойно, без всяких мыслей о неприятностях в школе и Харли. Я действительно выспалась и была готова перемерить кучу платьев разных видов и материалов. Мы уже обошли несколько магазинов, специализирующихся на них, но тёте всё не то: то юбка слишком длинная, то слишком короткая; то цвет сатина* её не устраивал, мол, не слишком насыщенный, то вовсе сказала, что стомакер* совершенно никудышно смотрелся со своим каскадом бантов. Когда я была уже слишком утомлена, Мэй на глаза внезапно попало это «чудо», как она сказала. Оно было из насыщенного красного бархата, что касается лифа, то он принял квадратный вырез, уходя чёрной полосой вдоль всего платья. Рукава и края выреза выделяли чёрные кружева. Когда я примерила это платье, то мне показалось, что тётя даже расплакалась. Неужели я так хорошо в нём выгляжу? Обернувшись, я взглянула в зеркало и, клянусь, не узнала себя. Из отражения на меня смотрела бледная утончённая дворянка, а из-за того, что вчера я легла спать с мокрыми волосами, то они слегка завивались на концах. — Тебе так идёт... — покачав головой, словно не веря в это, проговорила тётя. — Тогда мы берём его! — я повернулась к женщине и улыбнулась.***
Я так много думала о бале, так часто представляла на нём танцующих девушек и юношей, что не заметила, как прошла следующая учебная неделя. Казалось, будто платье мы купили вчера, а это было аж в прошлую субботу. Уже закат четверга, а я сижу в парке и дышу морозным воздухом. Я не могла не отметить, что сегодня холод достиг феноменальной для этого года отметки в минус двадцать два градуса. Но благо я это предусмотрела и под джинсы надела тёплые колготы, а под вязанный свитер майку с тонкой кофтой, поэтому страдали, разве что, только щёки. Мороз сделал их пунцового цвета, а из-за небольшого снегопада на шапке был уже тонкий слой снега. Я всё любовалась белыми ветками деревьев, детьми, что, громко крича, строили снеговиков, и людьми, выгуливающими своих забавно одетых собак. Однако как бы я не притворялась, что всё в порядке, внутри я чувствовала себя пустой. Насмешки и издевательства в школе продолжались, а Харли всё кидал на меня тяжёлые взгляды. Мне хотелось провалиться сквозь землю, чтобы не слышать этих гадостей и не чувствовать на себе его взоры. В сердце кололо, когда я проходила мимо библиотеки и видела там Кинера, но я ускоряла шаг, чтобы он не заметил меня. Зачем он сидит там? Неужели сам учится? Или ждёт… меня?.. За последний тест по химии у него вновь была плохая оценка, но он не обращался ко мне за помощью с тех самых пор, как я дала ему пощёчину. Боюсь, что тогда переборщила, но ведь я была полностью разбита. Землю будто выбили из-под ног, а лёгкие сжала ледяная рука предательства. Так вот какая она на вкус. Покачав головой, я встала, потому что становилось всё холоднее. В голых кронах деревьев взревел ветер, где-то завыла собака так же, как и моё сердце воет всякий раз, как я вижу Харли. Поплотнее укутавшись в вязанный шарф, я направилась домой, как вдруг услышала своё имя: — Петра! Я зажмурила глаза, чтобы сдержать горячие слёзы, потому что узнала этот голос. Знала каждый его тон, этот приятный баритон и лёгкую хрипотцу при окончании фразы. Я знала всё и за это ненавидела себя! — Петра... Он тут. Прямо у меня за спиной. Я хотела сделать вид, словно не услышала его (будто я на такое способна рядом с ним) и уйти, но он положил ладонь на моё плечо и заставил обернуться. — Ты долго сидела на этой скамейке, — он кивнул в сторону места, где я в спокойствии проводила около двух часов. — Я всё ждал, когда же ты уйдёшь, ведь становилось холоднее, но ты сидела и будто чего-то ждала... — Если бы и ждала, то точно не тебя... — но моё плескание ядом остановил картонный стакан с кофе, протянутый мне. — Поэтому я сходил в ближайшее кафе и купил тебе латте, чтобы ты немного согрелась, — заметив моё явное замешательство и распахнувшиеся глаза, Харли взял мою руку и вручил стакан в ладонь. — Не хотел, чтобы ты пропустила завтрашний день, ведь бал важен для каждой девочки. — С-спасибо, — щёки стали горячими, и я поняла, что знатно так раскраснелась, но теперь вовсе не из-за холода. Зачем? Ну зачем ты даёшь мне надежду? Она ведь бездушна и ранит в самое сердце, а оно, распадаясь на осколки, в буквальном смысле царапает внутренности. От этой боли хочется выплюнуть его и упасть рядом. Почему подростки вообще чувствуют любовь? Это ведь такое беспощадное чувство, совершенно несправедливое и абсолютно точно свирепое. Оно рвёт на куски изнутри, и что самое худшее, так это то, что его невозможно заглушить. Ничем. Он ушёл так же тихо, как и появился у меня за спиной. Ни тебе слов приветствия, ни прощания. Словно он был моим лучшим другом, который заботился, чтобы я не заболела. От этих мыслей болела душа, будто кто-то тянул её из меня. А я всё так же стояла под снегопадом с этим чёртовым стаканчиком латте. Я взглянула на него, и из ниоткуда в горле образовался комок, который я отчаянно попыталась проглотить. Жар в глазах превратился в жгучую боль, а после разразился слезами, покатившимися по холодным щекам. Он даже запомнил, в каком кафе я люблю заказывать кофе...