Hel

А его предупреждали ведь — не лезь к Шинадзугавам, сожрут и не подавятся. Не трожь, не тормоши, не говори и даже не смотри на них лишний раз. Беги как только увидишь. /ибо по представлению остальных студентов Санеми и Генья были как минимум всадниками апокалипсиса/ Танджиро в ответ только смеялся, все предостережения мимо ушей пропускал и мысленно качал головой. Ну не может же всё быть так плохо, верно? Ага, конечно, не может. Когда его припирают к стенке, смеяться уже не хочется — Санеми выглядит действительно разозленным. Камадо бы сейчас думать о том, как выкрутиться из не самой приятной ситуации, но вместо этого он просто залипает на чужие руки, сжимающие ворот его рубашки до вздувшихся вен, и матерится про себя. Потому что ну блять. Какого черта у Шинадзугавы такие эстетичные руки? Санеми чужое отсутствующее выражение лица замечает не сразу. Он уже высказал всё, что думает о чертовом неудачнике, что какого-то хуя таскается за ним и братом уже вторую неделю, недовольно глаза щуря, и только потом внимание обращает на то, что Камадо даже не реагирует — не улыбается как обычно, даже оправдаться не пытается. Пялится просто, едва слюни не пуская. Шинадзугава встряхивает его хорошенько, чтобы в чувство пришел, с наслаждением наблюдает за чужой растерянностью и готовится уже хорошенько ему вмазать — и за таскание по пятам бездомной собакой, и за игнорирование, но… — Аники, мать твою! Мать, вообще-то, общая, а Генья его кулак в сторону отводит и от Камадо быстренько оттаскивает, хоть и знает, что позже его за своеволие это непременно хорошенько так ёбнут. Нарываться продолжает глупыми фразочками про нормальное поведение, и в какой-то момент Санеми даже понимает, нахрена он могилу себе всё глубже роет — кончики ушей полыхают алым, а взгляд то и дело на Танджиро соскальзывает. Неожиданное откровение выбивает из колеи сильнее, чем сам Шинадзугава мог предположить, он даже слов подобрать не может, на языке и в мыслях сплошной мат вертится. Закончив «отчитывать» его, Генья оборачивается к Камадо, лепечет что-то — Санеми слышит слово «прости» и его почти тошнить начинает — выдавая себя пиздец как сильно: и с каждым словом всё более краснеющими щеками, и нервными дерганными движениями. Но Танджиро же тупой, когда дело касается чего-то, помимо учёбы, весь в своего полыхающего сенпая, и потому только улыбается ярко-ярко («И как у него ебало не трескается», думает Шинадзугава), чуть ли не по голове Генью треплет, а тот только и рад. Камадо, кажется, ёбнутый, потому что, уходя, зачем-то извиняется, словно это не ему кулаком в рожу целились. Санеми, видимо, ёбнутый тоже — ведь это не вызывает привычного раздражения. Он влепляет Генье смачный подзатыльник, но говорит целое нихуя, язык просто не поворачивается спросить: «Он тебе нравится?». Да и смысл, если всё понятно и так? Но того, кажется, такой расклад не устраивает. Младший трёт болезненно-ноющий затылок и жуёт нижнюю губу, не зная, с чего бы стоило начать разговор. Мысленные мольбы Санеми «Завали ебало» не работают, потому что тот, спустя пару минут, всё же выдаёт: — Ты понял, да? Ещё бы спросил, знает ли Санеми, сколько будет дважды два. Больше Генья ничего не говорит, и за это парень ему очень благодарен. Сейчас он бы мог сказать что-то лишнее; что-то совсем не проверенное, самим не понятое, основанное на одной секунде собственных отвратно-мягких ощущений. Полностью осознанием накрывает, когда Камадо на следующий день садится к ним за один столик в столовой и протягивает «специально приготовленное бенто, а то вы ведь так мало кушаете». В отражении на экране собственного смартфона он видит слабый отголосок тех же чувств, что плещутся в глазах Геньи. От сорвавшегося с губ нервного смешка дергается даже проходивший рядом Кайгаку, а вот ублюдочный Танджиро… Просто вглядывается в его лицо с беспокойством. И хватает за руку, словно это может помочь. «Пиздец какой-то» Чуть ли не метающий в него молнии Генья, кажется, абсолютно согласен.