— комаеда, ты больной?

комаеда крепко сжимает лезвие в своих длинных и тонких руках, кривясь даже не от боли, а от того, какой он противный. но совершенно не такой противный, как тот резервник, который так яро отшил его. отшил, и оставил еще одну рану в столь хрупком сердце. он сначала слегка надавливает на острый предмет, коий чуть поблескивает, прямо как его серые очи при глазах хаджиме хинаты. после он надавливает еще сильнее, и еще. захлебываясь в собственных слезах он хватает телефон и набирает номер того самого резервника, чертового хаджиме хинату. пока идут гудки комаеда судорожно смеется, изо рта текут слюни, из глаз слезы. гудки. гудки. гудки. а потом резко голос хаджиме. — чего тебе надо, черт возьми? я же сказал, что на этом наш разговор окончен. слышались лишь всхлипы и негромкий смех, кровь, капающая на белую раковину, постепенно окрашивая ее в алый цвет. — нагито? в ответ лишь смех. — комаеда, алло? смех. всхлипы. — я сейчас приеду, если не ответишь, черт возьми, ты больной на голову? постукивания крови. и гробовая тишина. смех. постукивания. всхлипы. тишина. хинате надоело все это и он бросил трубку, собираясь к этому горю луковому, в то время как комаеда уже долбил руку в мясо острым и холодным лезвием, прямо как его сердце.