I'm gonna be Okay

Пиздец праздник. Рей потребовалось не меньше минуты, чтобы очнуться, отклеить свою затёкшую, опухшую щёку от липкого пола, и разлепить норовящие закатиться в беспамятстве мутные глаза. В темноте где-то далеко-далеко мелькали яркие отсветы, красные, синие, зелёные, но их источник она пока не могла определить — слишком туманно было в голове. Вроде бы ничего не разбито (уж это-то, в силу неутешительного опыта, она поняла сразу) — а ощущение такое, словно лицо превратилось в кровавое месиво и ссохлось на ковре. Зато рук, заведённых за спину и перемотанных проволокой (это она скорее помнила, нежели ощущала), Рей не чувствовала, как и согнутых связанных ног, облепленных надорванным платьем. Пальцы, скрюченные и зажатые между спиной и стеной, кажется, вывернуло под не весьма естественным углом… Застонав, Рей с трудом перевернулась на живот и натужно выдохнула, чувствуя, как горячая кровь ударяет в омертвелые мышцы, покалывая очнувшиеся от беспамятства нервные окончания. Твою мать. Ещё несколько тягучих минут борьбы с желанием провалиться обратно в утешительную темноту, и ей удаётся, поднатужившись и собрав остатки мужества, вывернуть шею и взглянуть на то, чем её связали. О, ну конечно. Вот откуда источник ярких отсветов. От неё самой. Вокруг её рук, ног и тела мастерски плотно обвивалась блядская новогодняя гирлянда. С лампочками. Скверности ситуации добавляло то, что лампочки весело светились, перемигиваясь красным, синим и зелёным, словно на долбанной дискотеке. Полный джинглбеллз. Разве что оленьих рогов не хватает. Рей издала утомлённый стон и отвернула голову, ритмично двигая локтями и запястьями, пытаясь ослабить путы. Чёрта с два, узлы делал явно не добрый Санта Клаус (во всяком случае, явно не самый способный бдсмщик), да и раздражающе тёплые лампочки цеплялись друг за друга, мешая проволоке скользить. Рей задёргалась чуть более нервно. — Давай же… — О. Ты проснулась. Она перевернулась так резко, что снова вжалась спиной и связанными руками в стену, от чего локти вновь взвыли тянущей болью. Одна контактная линза, очевидно, выпала, пока её тащили сюда, предварительно неслабо оглушив, поэтому Рей прищурила свой на данный момент единственный зрячий глаз и разглядела в темноте, полной переклички праздничного северного сияния её бондажа, знакомый силуэт, терпеливо сидящий на стуле. Хотя в этом не было необходимости. Голос она узнала. — С Рождеством, — хрипло проговорила она, неудобно выгнувшись на полу, стараясь выглядеть менее жалко, — А подарки будут, дядя Сноук? — Подарки — только для хороших детей, — отозвался тот. Рей всегда завидовала тому, как ему удаётся всегда держать эмоции при себе. Ни нотка не дрогнула в голосе, а ведь он сейчас злой как сам чёрт, — Рей. Я ведь тебя предупреждал — не лезь в это дело. — Это мне уже ясно. Со вчерашнего дня, — Рей снова пошевелилась, чувствуя, как врезается в шею очередная блядская лампочка на туго перетянутой проволоке, и попыталась игриво склонить голову, строя умильное выражение лица, — Кто бы мог подумать, верно? — Кто бы мог подумать? — повторил Сноук с мученическим вздохом, — И правда, кто бы мог подумать, если тебя предупреждали все кому не всё равно, даже твой редактор тебя предупреждал, даже я тебя предупреждал, удивительно, что ещё дух твоего покойного дедушки не восстал, чтобы тебя предупредить, — и ты всё равно умудрилась сделать ситуацию хуже, чем даже могли предположить мои статисты. Рей повела плечом, насколько позволяли путы: — Нарабатываю опыт. Учусь на собственных ошибках. — Нет, не учишься. — Ладно, не учусь, — легко согласилась Рей, пытаясь распрямить затёкшие ноги, чувствуя, как врезалась в ребро брошь, чудом не потерявшаяся за последние безумные 24 часа, — Слушайте, я ужасно жалею, что эта хрень сложилась именно так. Я избавлюсь от всех материалов… — Нет нужды. Ты их больше нигде не найдёшь. — Копались в моей квартире? — Каждое воскресенье после обеда, — эти слова могли быть равно как ехидным уколом, так и неприкрытой правдой. — А-а, когда я ухожу за кофе? — съязвила Рей. — Точно. — Я не пью кофе, — процедила она. — Это мне тоже известно, — размеренно кивнул тот, — Как и то, что по воскресеньям после обеда ты суёшь нос в районы Фабрики, куда тебе путь был заказан ещё полгода назад, — стул скрипнул в темноте, когда Сноук подался вперёд, опираясь локтями на свои колени, внимательно всматриваясь в лицо связанной искрящимися огнями девушки, — Рей, признайся, у тебя расстройство самоидентификации и ты считаешь себя кошкой с девятью жизнями? Почему ты лезешь туда, откуда тебя настойчиво выпинывают? — Это моя работа, — она резко пожала плечами (отсветы огоньков на стенах подпрыгнули одновременно с её движением), продолжая разминать кисти рук, — И, кажется, этот разговор повторяется уже в сотый раз. Юбилейный! — Потому что до тебя никак не дойдёт, что имя твоего знаменитого предка сейчас — пустой звук, — Сноук поднялся на ноги, шурша непромокаемым плащом, который никогда не снимал. Выпрямившись, он не спеша вытащил сигарету и подкурил, выдыхая мутный дым, — Нельзя наворотить дел, щегольнуть фамилией и наблюдать, как тебе всё сходит с рук, потягивая Маргариту. Больше нельзя. — Я иду своей дорогой, — раздражённо прошипела Рей, вынужденная запрокинуть голову, чтобы видеть его лицо, а не ботинки, — Какое мне дело до людей, которые боятся дедушку Шива, а не меня? — Шив Палпатин умер, а твоя жажда безнаказанно править балом осталась. Рей, опаснее журнальных статей только торговля оружием. — И то, и то нужно уметь применять. А это я умею. — Умеешь, — благосклонно согласился Сноук, поведя оранжевым огоньком сигареты в подсвеченной разноцветными огнями темноте, — И куда тебя это привело? В мой подвал. Снова. — И что теперь? — Рей вздохнула, принимая усталый вид, — Перекусим рождественским пудингом, разопьем глинтвейн? У меня в животе урчит, сколько я здесь валяюсь? Знаете, кажется, это единственный мой выходной за две недели. Сноук не реагировал на её привычные ужимки. Рей знала его достаточно хорошо, чтобы понимать, как следует надавить на него своей природной беспечностью и детской наивностью, вынуждая его, в общем-то достаточно беззлобного старика, включить режим снисходительности и отпустить её подобру-поздорову, предварительно проведя воспитательную беседу и лишив всех наработанных материалов, которые могли бы причинить вред репутации — его или его партнёров по бизнесу. Что бы он ни говорил, фамилия «Палпатин» не была для него пустым звуком, хотя «великий предок» и был развеян по ветру почти год назад: к Рей он относился практически как к собственной внучке, надоедливой и разочаровывающей, но всё ещё любимой. Но сейчас что-то явно шло не так. Рей замерла в гнетущем ожидании ответа, ощущая, как жалкая улыбка сползает с горящего лица. — Рей, — проговорил Сноук, опуская руку с тлеющей сигаретой, — Скайуокеры — последний рубеж. Я предупреждал тебя. В городе не так много вещей, в которые не следует соваться, и ты знаешь этот список. Знаешь ведь? Знаешь? — Ещё бы, — процедила она, прикусывая губу. Спину призрачно защипало. Она не помнила времён, когда могла в душе драить кожу спины жёсткой щёткой. Едва месяц прошел с момента, когда она получила возможность хотя бы надевать рубашку, не кривясь и не поскуливая от боли. Список вещей, на которые ей запретили копать информацию, был ей известен очень, очень хорошо. — На каком месте в нём Скайуокеры? — На третьем. — А значит, на первом с конца. Рей смотрела на него снизу вверх, хмуро, слабо дрожа. — То, что я узнала, поможет нам обратить все годы их работы в прах. Разве не этого хотел де… — Палпатина здесь нет, — Сноук повысил голос, перебивая её, — Достаточно оправдываться. Я сказал тебе не лезть в это дело. — Я поняла, — прошептала Рей угрюмо, — Я поняла это ещё вчера, но не могла уже выпутаться из паутины. Если бы я не пришла на тот чертов вечер, то точно бы попала под подозрение. И тогда бы сейчас валялась не в вашем подвале, а в чужом. — Верно, — согласился Сноук, и бесконечно долго затянулся сигаретой, не сводя с неё пристального взгляда. Затем — так же продолжительно выдохнул дым в воздух, — И ты здесь сейчас потому, что я договорился с ними. Мне пришлось идти на сделку, которая и без того бы свершилась, не вмешайся ты со своими амбициями и отвагой в самый неподходящий момент. — Сделку?.. — Я сожалею, Рей, — сказал он, и Рей точно знала — ему в самом деле жаль. Безумно жаль, — Но тебе следовало в один определённый момент разобраться в себе, вернуться в редакцию и жить спокойной жизнью. Забыть о Фабрике, Скайуокерах и «Рыцарях Рен». — «Стабильность», наравне с «принципом», — моё самое нелюбимое слово, — заявила Рей, сощурившись, и тряхнула головой, — Но я поняла. Мне всё ясно. Я сделаю, как вы скажете. Клянусь. Только заберите меня из этого Скайуокерского кошмара. За этими словами обычно следовало усталое, почти ритуальное «Я должен тебе сейчас поверить?». Но сегодня всё шло наперекосяк. — Рей, — Сноук присел на корточки рядом с ней, расстелив вокруг себя плащ, с шипением затушив сигарету о пол, — Ничего личного. Но мы больше не можем рисковать. — Кто это — мы? — переспросила Рей, вздрогнув всем телом, догадавшись об ответе раньше, чем успела задать вопрос. Сноук печально покачал головой: — Сделка состоится, хотим мы того или нет. Довольно войн. — Дядя Сноук… — Напрасно ты так гордо работаешь одна, — Сноук коснулся кончика её носа пальцем, словно котёнка, как делал всегда, напоминая зарвавшейся девушке, где её место, после чего поднялся на ноги, отступая в сторону, — Сейчас тебе бы пригодилась команда. Помнишь, что я тебе говорил? Если ты одна, никто не придёт на помощь. Ведь никто даже знать не будет, что тебе она нужна. Рей было известно не понаслышке, что случается с людьми, которые суют нос не в своё дело и не способны это скрыть. И сейчас, парализованная недоверием и страхом, она смотрела в лицо Сноуку, вновь оказавшееся в тени, и в голове её бился мотивчик дурацкой песенки про одинокое Рождество. Сноук окинул её последним печальным взглядом, отвернул голову и позвал: — Кайло. Рей задохнулась, когда в подвал вошёл, демонстративно ни на кого не глядя, высокий мужчина в чёрном шлеме, напоминающем мотоциклетный, с аккуратным кожаным чемоданом в руке. Кто бы мог подумать, что Сноук ради неё раскошелится на лучшего палача города. Любимая присказка застряла в горле. Но её губы всё равно шевельнулись, беззвучно произнося своё вечное заклинание, упрямое, злостно-неопровержимое привычное обещание себе, противнику, Вселенной — я буду в порядке. Всё пошло наперекосяк.